Предателей (не) прощают
Шрифт:
После наказания сыновья поужинали и ушли спать, молча, что на них вообще не похоже. Вечером я не стала заглядывать в их комнату, решила: лучше остыть, поразмыслить и мне, и им. Думала, утром они осознают свою вину, все же девять лет – не четыре.
Но нет. После пробуждения забастовка продолжилась: парни ели, одевались, общались между собой и собирались к бабуле, только на меня не обращали должного внимания.
Где-то внутри груди уже ковыряла обида, но я старалась не подавать виду. Ведь ясно же, на терпение испытывают!
Стоит только дать слабину, пойти
Держись, Князева! Тебе же не впервой брать жизненные крепости штурмом!
Двойню сложно выносить, родить тоже сложно, но достойно воспитать в сотню раз сложнее.
К дому Лампы мы добрались без приключений.
– Режим без интернета не нарушен? – изогнула бровь бабуля, встретив нас в атласном халате новомодного оттенка фуксии.
– И ты не смей его нарушать, я наказала, мне и миловать, – поджала губы я, не пытаясь усмирить собственное упрямство.
Я – мать! Мое слово должно иметь решающую значимость!
На деле же сама уже поняла: перегнула палку. Но взрослым намного сложнее признавать собственные ошибки, не правда ли?
– Хорошо-хорошо, Шуша, не бушуй, – развела руками бабуля. – Кофе будешь?
– На работе выпью, если сейчас не выеду – опоздаю к летучке, – буркнула я.
Лучше в метро спуститься, чем попасть в пробку. Можешь полдня на дороге провести.
Поэтому я поспешила опередить час пик. Всегда же специально заранее выезжаю!
В первый год, когда мне удалось купить машину, я безбожно опаздывала везде. Пока не научилась избегать дорожных коллапсов, которые возможно предугадать.
Захватив латте в кофейне напротив главного офиса компании, я довольно быстро поднялась на лифте. Двадцатый этаж встретил привычным лаунджем и щебетанием сотрудников.
– Опаздываешь, Князева, – хмыкнул Широкий, с которым неожиданно столкнулась в коридоре.
– А ты почему не на летучке? – нахмурилась я, пока мы направлялись в зал для переговоров.
– Ее перенесли на полчаса позже, – развел руками друг.
Вдруг из приемной нашего Сан Саныча выбежала Светочка, громко рыдая и размазывая слезы вместе с потекшей тушью по щекам.
– Что это с ней? – спросила, провожая секретаря нашего босса ошарашенным взглядом.
– Уволили, небось.
– Чего? – выпучила глаза на Темыча.
Нет, все, конечно, знали, что Светочка числится в секретарях чисто номинально, в ее обязанности входило удовлетворять либидо Сан Саныча. Остальное – спустя рукава. Но чтобы уволить?
– Ты что, ничего еще не знаешь?
После вопроса Широкого на душе у меня стало ой как неспокойно!
– И что же я должна знать? – словно сапер, которому нельзя допустить ни одной ошибки, уточнила у него.
– Новый шеф затачивает штат под себя, – выдал Темыч. – Он приехал со своей помощницей, зачем ему наша Светочка? В отставку, как и Головко.
– Какой такой новый шеф? Саныча тоже уволили?!
Вот это новости с утра пораньше!
– Чего топчетесь? В зал переговоров бегом – созыв на летучку был, – шикнула
нам в спины Алла Мурыкина – выпускающий редактор. – Или тоже увольнения ждете?Нет, увольнение сейчас не по мне. Я еще кредит на квартиру не погасила, и вообще! Растить школьников нынче довольно дорогое удовольствие.
В зале собрался привычный коллектив: все взъерошенные внезапной пертурбацией, испуганные, за собственные хлебные места трясутся. И только Эд – криэйтор – был спокоен, словно познал дзен. Я даже успела ему позавидовать.
– Доброе утро! – прозвучал глубокий баритон за моей спиной. – С сегодняшнего дня я буду возглавлять главный офис вместо Александра Александровича Головко.
У меня сердце ухнуло в пятки да так там и пожелало остаться.
Я медленно обернулась и не поверила собственным глазам.
Иван Давыдов – моя первая любовь, самое большое разочарование и отец моих мальчиков стоял в двух шагах, улыбаясь своей фирменной ослепительной улыбкой!
Кто-то там, наверху, обладал крайне гадким чувством юмора…
– Шуша, не куксись! – потрепал меня по макушке отец, притормозив в незнакомом дворе пятиэтажек. – Я уверен, тебе здесь понравится не меньше, чем в нашем городе!
На это заявление я лишь хмыкнула, отказавшись вообще что-либо говорить. Толку-то? Родители все равно сделают по-своему, как и в этот раз.
Сложно ли кардинально менять жизнь в шестнадцать?
Менять жизнь всегда сложно. И от возраста это не зависит.
Но в шестнадцать, когда тебе приходится срываться с насиженного места, оставлять друзей и город, где все знакомо, такие перемены воспринимаются концом света.
Отец пошел на повышение, его перевели из филиала завода в нашем городке и дали должность главного инженера. Мать, как настоящая идеальная супруга, почти что декабристка, сорвалась за ним. А мне? Что оставалось делать мне?
Только паковать вещи и молча плакать ночами в подушку.
Моего мнения никто не спрашивал. И то, что в этом городе жила Лампа, не придавало ему привлекательности в моих глазах.
– О, грузчики тоже уже на месте! – радостно воскликнула мама.
Вскоре она руководила процессом разгрузки и переноса вещей в нашу квартиру на пятом этаже. Папа работал наравне с грузчиками, а мне оставалось стоять на улице и ждать, пока это все закончится.
– Вселяетесь? – подошла ко мне симпатичная брюнетка по виду такого же возраста, как я.
– Как видишь, – развела руками.
– Значит, соседями будем, – не испугало ее мое плохое настроение. – Меня Оля зовут. Для друзей Лёля.