Предательство Тристана

– Конечно, ты должна мысленно репетировать всю свою хореографию, – сказал фон Шюсслер, погладив ее по голове таким движением, словно мимоходом приласкал домашнюю собачку. – Но тебе следует оставлять свою работу на работе, мой цветок. Наша кровать – это священное место. Мы не должны осквернять ее нашими служебными заботами.

Ее так и подмывало спросить, почему он сам никогда не соблюдает это правило, но она сдержалась.

– Это все из-за моего отца, – сказала она. – Я так тревожусь за него.

– Schatzi [80] , – нежно ответил фон Шюсслер, – прошу тебя, мой маленький цветочек. Ни одно слово из этого досье никогда не станет известно вашим властям! Разве я еще не убедил тебя в этом?

Светлана покачала головой.

– Нет, не в том дело. Это новая работа, на которую его назначили.

– Ах! – неопределенно воскликнул фон Шюсслер, откидываясь на груду подушек. – Ну что ж… – Светлане показалось, что он надеется на изменение темы разговора, чтобы он мог вернуться к жалобам на людишек из посольства или – а это было бы еще хуже – просто сбросить халат.

80

Сокровище (нем.).

– Его перевели на новую должность, – не сдавалась Светлана. – Дали новое, куда более важное, место в Наркомате обороны.

Фон Шюсслер сделал еще один маленький глоток бренди и взял очередной марципан.

– Может быть, хочешь, моя дорогая?

Она покачала головой.

– Отца назначили контролером за всеми расходами Красной Армии. А это значит, что он должен проверять все документы по поставкам, по дислокации войск, по закупкам оружия – словом, все бумаги, какие только есть в армии!

Фон Шюсслер испустил утомленное ворчание.

– Это просто невозможная нагрузка для его возраста! Ведь он фактически держит в руках всю стратегию Красной армии! – продолжала она.

В конце концов в водянисто-голубых глазах фон Шюсслера вроде бы промелькнула вспышка понимания. А не было ли это намеком на пробуждение заодно и его свинской жадности?

– Что ты говоришь? Выходит, это очень важная работа, не так ли? Он, наверно, должен радоваться такому продвижению по службе.

Светлана подчеркнуто тяжело вздохнула.

– Все эти документы, которые ему приходится приносить домой и читать до глубокой ночи! Эти таблицы, эти числа – сколько танков и самолетов, сколько кораблей, сколько винтовок, сколько пушек, сколько солдат… Бедный мой отец, эта работа вгонит его в гроб!

– Ты видела эти документы?

– Видела?! Да они разбросаны по всей нашей квартире, мне приходится перешагивать через них! Мой дорогой отец, ведь он солдат, а не бухгалтер; зачем его заставили этим заниматься?

– Но ты читала какие-нибудь из этих бумаг? – Фон Шюсслер пытался говорить небрежно и делать вид, будто его совершенно не интересует навязанный любовницей разговор, но это у него не очень-то получалось. – Я хочу сказать, ты понимаешь, что это за таблицы?

– Руди, там такие маленькие буковки, что у меня болят глаза! Мой бедный отец – ему приходится пользоваться лупой, и после работы с этими бумагами у него бывают такие головные боли.

– Так много бумаг… – рассуждал вслух фон Шюсслер. – Он же должен, наверно, путаться в них, правда? Наверно, твой отец очень организованный человек.

– Организованный? Отец? – Светлана почти натурально рассмеялась. – Когда он командовал войсками, просто нельзя было найти более организованного человека. Но как только дело доходит до бумаг… тут с ним беда! Он всегда жалуется мне, что не может найти ту или иную бумагу, спрашивает, не помню ли я, куда он ее положил…

– В таком случае он не заметит, если какой-нибудь бумаги не окажется на месте, – Лана почти наяву видела, как в мозгу фон Шюсслера начинают медленно проворачиваться колесики. – Очень интересно, мой Красный мак. Очень интересно. – Идея – теперь все это стало его идеей, что определяло успех авантюры, – наконец-то пустила корни в бесплодной почве разума немца.

Через несколько секунд он, казалось, составил в мыслях свой план. Он не станет нажимать на нее сейчас. Он лучше подождет, пока они не закончат заниматься любовью. Вне всякого сомнения, он рассчитал, что после этого ее отношение к нему станет еще лучше, и при этом благоприятном стечении обстоятельств он и сделает ей свое смелое предложение. Он потянул за конец шелкового пояса, свободный узел которого смотрелся на его большом животе, словно лента на коробке с подарком. Спазм в желудке Светланы резко усилился, когда он отбросил в сторону пояс и распахнул полы халата, явив миру темную промежность, где в спутанных лобковых волосах с трудом можно было рассмотреть его мужскую гордость, которая, честно говоря, была просто крохотной.

Он положил пухлую кисть руки ей на голову, как будто снова захотел погладить ее по волосам, однако на сей раз он не ограничился поглаживанием, а мягко, но твердо нажал, указывая направление, в котором должна была двигаться ее голова.

– Мой прекрасный Красный мак, – сказал он. – Мой Schatzi.

Несколько секунд она делала вид, что не понимает, чего он хочет, но затем была вынуждена покориться неизбежному. Она должна была помнить, что теперь вовлечена в дело, которое значит гораздо больше, чем ее тело и даже, возможно, душа, дело, участие в котором может требовать время от времени исполнения неприятных побочных действий, как это всегда бывает со всеми важными делами. Она пригнулась к паху фон Шюсслера, вынуждая себя улыбнуться, изобразив нетерпение и восхищение; она надеялась, что улыбка скроет ее невыразимое отвращение.

Скрипач вошел в немецкое консульство в доме номер 10 по Леонтьевскому переулку и назвал свое имя. Регистратор, фрау средних лет, превратившаяся в блондинку при помощи перекиси водорода, что выдавали темные корни волос, одарила его несколькими жеманными улыбками, пока он сидел, дожидаясь приглашения к военному атташе. Она, похоже, сочла его привлекательным и, возможно, полагала, что и сама не лишена привлекательности, что могло соответствовать действительности самое меньшее несколько десятилетий тому назад. Клейст улыбнулся в ответ.

Генерал-лейтенант Эрнст Кёстринг, военный атташе немецкого посольства в Советском Союзе, был тем самым человеком, который номинально отвечал за все немецкие шпионские акции самое меньшее в пределах России.

Немецкий военный атташе нес ответственность за разведывательную деятельность против Советского Союза. По крайней мере, на низшем уровне, поскольку у него было несколько уровней начальников в абвере [81] , а над всеми ними стоял в конечном счете его главный шеф, адмирал Вильгельм Франц Канарис, руководитель абвера.

81

Абвер – орган военной разведки и контрразведки фашистской Германии.

Но назвать Кёстринга знатоком разведывательного дела можно было, по мнению Скрипача, разве что в шутку. Он был экспертом по российским делам, поскольку родился и вырос в Москве и свободно говорил по-русски.

Но ему явно не хватало Zivilcourage [82] . Его донесения стали притчей во языцех благодаря своей бессодержательности. На протяжении многих лет он жаловался, что не в состоянии добыть у русских какую-либо информацию, что ему не позволяют ездить по стране иначе как под эскортом НКВД. В его докладах не было ничего такого, что нельзя было бы прочитать в газетах или увидеть, наблюдая за первомайским военным парадом на Красной площади. Как бы там ни было, абвер издавна находился в контрах с Sicherheitsdienst – настоящим разведывательным агентством. Абвер испытывал постоянное давление со стороны СД, руководство которого стремилось подорвать его престиж в глазах Гитлера и доказать, что внешняя разведка не справляется со своими обязанностями.

82

Гражданское мужество (нем.).