Предместье

Директор МТС стал быстро одеваться, ему было приятно вновь увидеть веселых спорщиков. А разговор за окном продолжался, говорил теперь Бровкин:

– За куриц, Тишка, не поручусь. Но вот, помню, во время оно хаживал по Александровскому рынку старичок. Продавал он волшебные палочки. Наставление покупателю было такое: вывесь ее, палку эту, с вечера за окно на веревочке, и, если утром она мокрая, стало быть, идет дождь.

Наступило молчание, потом Козырев спросил:

– Все? Можно смеяться? Это же анекдот, Василий Егорович! И такой же, извиняюсь, бородатый, как вы. Еще мой дед моей бабушке рассказывал.

– Эка ты, взоржал!..
– Бровкин обиделся.

– Взоржешь, Василий Егорович: есть хочется. Интересно,

Лукерья еще готовит здесь "бланманже"? Освоить бы горшочек.

Затягивая ремень на гимнастерке, Цымбал направился к выходу. Он был уверен, что знатоки "катерпиллеров" и "аллисчалмерсов" помогут ему и с ремонтом и с пахотой; от их грубоватых, не добродушных шуток, казалось, и головная боль уже утихает.

Глава седьмая

– Тяжело, очень тяжело, - говорила Маргарита Николаевна, расхаживая с Долининым по берегу.
– Кажется, начинаю не справляться. Надо бы другого председателя избрать, а мне бы свое дело делать - агрономическое.

– Другого избрать?
– Долинин спросил это с хитрецой.
– Мужчину, конечно?

Маргарита Николаевна вспыхнула:

– Я понимаю, о чем вы говорите. Понимаю! Но это неправда! Вовсе не в том дело, совсем не в том! Просто нужен человек с большими, чем у меня, организаторскими способностями.

На берегу громоздились вороха картофеля. Розоватые крупные клубни, обдутые, обсушенные ветром, согретые осенним солнцем, поблескивали, как тугие мячи. Казалось, возьми такую картофелину, ударь оземь, и она подпрыгнет. По дощатым, прогибавшимся до самой воды мосткам, между берегом и широкой, осадистой баржей, парами ходили женщины. Они работали с рассвета, таскали корзину за корзиной, но картофель едва прикрывал дно баржи. Тракторы и кони подтягивали с поля новые вереницы телег, и вороха на берегу не только не убывали, но все росли и росли.

– Имейте в виду, Яков Филиппович, - продолжала Маргарита Николаевна, это только картофель, а морковь и свекла - еще не тронутые, в поле. На днях капусту рубить надо будет. Что же прикажете делать?

– Прикажу радоваться!
– Долинин сорвал длинную метелку осоки и принялся очищать ее от сухих листьев.
– Вот ведь вы какая, Маргарита Николаевна! Не первый раз слышу от вас: "не могу", а поглядишь - дело-то в конце концов сделано. Это разве маленькое дело?

Он указал метелкой в сторону картофельных ворохов.

– А есть и такие деятели, которые, не задумываясь, говорят: сделаю, это мне пустяк... И ничего не сделают!

– Вот именно!

– Ну, хорошо, я тоже скажу: сделаю, это мне пустяк - собрать и погрузить в баржи несколько сот тонн овощей. А справиться не смогу, и вы меня тоже причислите к таким деятелям и прогоните.

– А ну, скажите!

– Да как же я это скажу!
– Маргарита Николаевна возмутилась.

Долинин засмеялся:

– Вот и не получается из вас болтун!

– Никаких причин для смеха, Яков Филиппович, я не вижу. Когда чувствуешь свое бессилие, все уже становится безразличным... Что же это вы делаете?
– Она вдруг бросилась в сторону подъезжавших повозок.
– Смотрите, сколько подавили колесами! Матери ваши целое лето спин не разгибали, чтобы вырастить, а вам все нипочем. Лихачи какие нашлись! Едут, что по булыжнику.

Сидевшие на возу ребятишки принялись отчаянно дергать вожжами, чтобы отъехать от вороха, но лошадь заупрямилась и, строптиво перебирая ногами, с хрустом давила картофелины. Рассерженная, Маргарита Николаевна сама взялась наводить порядок. Долинин потихоньку ушел. У перевоза он встретил Бровкина с Козыревым, которые из танковой мастерской тащили заново отшлифованный коленчатый вал.

– Товарищ секретарь!

– окликнул Козырев, спуская о плеча свою ношу и ставя ее вертикально на береговой песок.
– Разрешите обратиться? Метод, каким производится эта погрузка, - он указал в сторону бегающих по мосткам женщин с корзинами, - применялся, как мы с Василием Егоровичем думаем, еще задолго

до строительства египетских пирамид.

– Книг он начитался, - объяснил Долинину Бровкин.
– Завихрение мозгов. Я вам проще объясню, товарищ Долинин. Взять, к примеру, да и устроить рештачок, желоб такой, из досок. Берег крутой, с него картошка сама пойдет в баржу, самотеком. Две

бабы сверху сыплют, а две в барже разравнивают.

– А их и два и три можно установить, - вмешался Козырев.
– По трем рештакам шесть тонн в час пропустишь с песнями.

Долинин задумался.

– Идея!
– сказал он.
– А вы можете это устроить?

– Да у нас дел и так хватает...

– Ничего, на несколько часов отнимем вас у Цымбала. Идите к председателю колхоза. Вон она распоряжается там, возле подвод. Скажите, что я приказал устроить желоб, а вы примите техническое руководство этой работой.

– Есть, товарищ секретарь, сделаем. Только валик вот отнесем.

Наутро Долинин из райкомовского окошка уже разглядывал в бинокль, как на колхозном берегу заработали рештаки. Картошка потоками шла в баржу. Баржа, наполненная почти до бортов, тяжело осела в воду. Но Долинин помнил о том, что морковь еще в поле, что поспевает капуста, и снял трубку телефона, чтобы заказать срочный разговор с Ленинградом. Район нуждался в помощи ленинградцев.

И помощь пришла. На нескольких полуторках приехали работницы с табачной фабрики. Женщины радовались всему: и реке, и травке, и скворцам, собравшимся к отлету на юг, и особенно радовались кошкам. Кошки вымерли зимой в Ленинграде, и теперь они были там большой редкостью. При виде пробиравшихся по огородам разномастных охотниц за мышами приезжие восторженно кричали: "Ой, девушки, киса идет!"

С утра до вечера табачницы грузили морковь, по вечерам пекли в костре картошку. Работали хорошо, дружно. Глядя на их быстрые руки, ловко срубавшие большими ножами тяжелые кочаны капусты, Маргарита Николаевна воспрянула духом.

Руководила приезжими худенькая белолицая женщина. Ее звали Зиной, и Маргарита Николаевна с ней подружилась. Было в их натурах что-то общее, сближающее. У Зины без вести пропал на фронте муж, инженер. Но горе ее не сломило. Всегда спокойная, сдержанная, она и посмеяться любила и пошутить; даже еще подруг своих ободряла.

"Мне бы такой быть, твердой и спокойной", - думала, глядя на нее, Маргарита Николаевна, не замечая того, что уже и сама-то давно не похожа на ту больную женщину, какой нашел ее в подземелье Исаакия Долинин, и что ее запоздалое чувство к Цымбалу сделало то, чего не в силах были бы сделать все лучшие врачи мира: сгладили остроту боли от перенесенных зимой утрат, выведи молодую женщину из состояния тяжелого душевного шока.

Вдвоем с Зиной они нередко сиживали в светлой комнатке Маргариты Николаевны и мирно беседовали.

– Мы очень похожи!
– воскликнула однажды Зина и тут же, робко, точно считая это тягчайшей своей виной перед Маргаритой Николаевной, добавила: Только я ведь не совсем одинока... Дети, мама...

"Но разве дети и мать могут заменить любимого и любящего человека? ответила ей мысленно Маргарита Николаевна.
– Все равно ты, как и я, одинока". Было в сознании этого какое-то нерадостное, упрямое утешение: дескать, не я одна, нас таких много, и все же мы живем, мы работаем, мы не сдаемся, ни в чем не уступаем друг перед другом.