Предначертание

Отбывшего атташе сменил Осоргин, доставивший священника. Гурьев вышел навстречу, прикрыл за собой дверь в палату. Осоргин, кивнув, вернулся в главный коридор, и Гурьев остался с батюшкой с глазу на глаз. Отец Даниил, не скрывая пристального интереса, оттеняемого мелькающей в его взгляде тревогой, рассматривал Гурьева:

– Вот вы какой.

– И какой же?

– Возможно, именно такой, какой нужно, – на лице священника промелькнула улыбка, собрав гусиные лапки морщинок в уголках глаз. И снова тревога вуалью опустилась на его лицо: – Это очень серьёзно?

– Серьёзно, – кивнул Гурьев. – Это серьёзнее, чем я думал, и мне это страсть как не нравится, отче. Что вам известно?

– Вадим Викентьевич доложил мне события во всех доступных ему подробностях. У меня сложилось впечатление, что он не верит, будто это несчастный случай.

– Это не случай. Я пока ничего не могу доказать, но это так.

– Господи Боже мой, – священник перекрестился. – Неужели…

– Погодите, – Гурьев усмехнулся. – Это ещё не всё. Не пугайте её пока. Я сам ей всё скажу, но чуть позже. А вы, отче… Смотрите. Если почувствуете что-то неладное, поделитесь со мной. Это важно.

– Что-то ещё… случилось?

– Идёмте, – Гурьев, по своей извечной привычке, впрочем, ещё не знакомой отцу Даниилу, словно не услышал вопроса.

Они вошли в палату. Священник присел на стул у изголовья Рэйчел, а Гурьев опустился на стул напротив, так и не выпустив меч из рук.

– Дитя моё…

– Мне уже лучше, батюшка. Правда-правда, – Рэйчел указала на Гурьева подбородком. – Вы уже познакомились, я вижу.

– Конечно, дитя. Конечно, – голос отца Даниила дрогнул. – Я принёс тебе кое-что.

Он вложил в пальцы Рэйчел небольшой образок и только после того, как она благодарно пожала его руку, с удивлением воззрился на Гурьева – до него только в эту секунду дошло, что Рэйчел может двигаться:

– Но… Вадим Викентьевич сказал, что…

– Это службишка, не служба, отче. К сожалению, на этом наши неприятности отнюдь не заканчиваются, а, похоже, только начинаются.

– Джейк… Правда же, он совершенно несносен, батюшка?

– Может, потом?

– Дети мои… Пожалуйста… Что произошло?

– Здесь был дьявол, батюшка, – Рэйчел пыталась отважно улыбаться, но у неё плохо получалось. – Он приходил за мной, а Джейк… Джейк его… выгнал.

Священник в ужасе посмотрел на Гурьева, потом на Рэйчел, и покачал головой:

– Рэйчел… Дитя моё!

– Я чувствовала его дыхание, батюшка. И я не сошла с ума. Во всяком случае, не сегодня.

– Это был не дьявол, – хмуро бросил Гурьев. – Дьявола нет, моя девочка. А со всеми остальными мы справимся. Уж как-нибудь.

– Яков… Кириллович, – голос священника был преувеличенно спокоен. – Может быть, вы всё-таки объяснитесь?

– Дурацкая привычка – отвечать вопросом на вопрос. Вы ничего не чувствуете, отче?

– Нет, – некоторое время подумав, отрицательно качнул головой отец Даниил. – Что произошло?

– Где-то около двух пополуночи, – Гурьев сцепил пальцы, охватив ими рукоять меча. – Вон там, – он указал подбородком в угол, – появилась, – гм, – некая субстанция.

Когда Гурьев закончил короткий сухой отчёт о событиях, на лице отца Даниила отразилась такая степень недоумения, что Гурьеву сделалось даже его жалко. Он с самого начала был уверен, что толку от священника будет мало – в деле выяснения того, с чем ему довелось столкнуться. Когда он замолчал, Рэйчел отважилась пошутить:

– Джейк – ужасный зануда, батюшка. Сам дьявол лопнул от изумления, столкнувшись с таким невероятным отсутствием какого-нибудь намёка даже на слабую тень фантазии.

Священник перевёл растерянный взгляд с Рэйчел на Гурьева:

– Так… что же вы сделали?

Гурьев вздохнул, поднял меч и отщёлкнул фиксатор. Клинки подались в стороны на пару дюймов. Отец Даниил побледнел и облизал губы:

– Как? – тихо спросил священник.

– Вот так.

– Могу я… взглянуть?

– Только в моих руках, отче. Есть определённые правила. Извините.

– Конечно, сын мой. Конечно.

Гурьев почти полностью обнажил клинки. Отец Даниил долго, пристально разглядывал поверхность металла. Наконец, он выпрямился:

– Я плохо разбираюсь в оружии, Яков Кириллович. Это булат?

– Это метеоритное железо, хотя и весьма странного, если не сказать больше, химического состава. А по способу обработки – да, вы правы, это действительно булат, – Гурьев сложил мечи. – С примесью серебра, молибдена, ванадия, бериллия, урана и Бог знает чего ещё. Для того, чтобы совладать с этим сплавом, мне пришлось здорово повозиться. Но, как выясняется, дело того стоило.

– Вы только посмотрите на него, батюшка, – вздохнула Рэйчел. – Это был… Я не знаю, кто это был. Но… Если бы не Джейк…

– Я сказал, хватит.

– Это всё, Яков Кириллович?

– Не совсем, – Гурьев наклонил голову к левому плечу. – Но об этом мы поговорим с вами с глазу на глаз, отче. А Рэйчел пока отдохнёт. Правда, девочка?

– Джейк…

– Хватит, Рэйчел. В самом деле, хватит. Пожалуйста. Я знаю, я герой. Но это не должно беспокоить тебя слишком сильно. По-моему, за последние несколько часов тебе следовало уже привыкнуть к этой мысли настолько, чтобы начать подшучивать над моими жалкими попытками изображать экзорциста, – в твоей обычной манере. Особенно если ты хочешь убедить нас в том, что собираешься выздороветь.

– Разве я не пытаюсь? Ты несправедлив ко мне, – Рэйчел опустила веки. – Хорошо, я посплю, раз уж я до такой степени тебе надоела.

– Когда поправишься, напомни мне, что в присутствии священника я клятвенно пообещал отшлёпать тебя как следует.

– Ещё чего не хватало. Кстати, не знала, что у тебя случается выпадение памяти. Как мило с твоей стороны проинформировать меня об этом.

Отец Даниил покачал головой и улыбнулся:

– Похоже, ты в самом деле не собираешься долго залёживаться, дитя моё. Вряд ли я мог надеяться на лучшие новости.

– Да, батюшка, вам ведь известно, что я опытная симулянтка.

– Спать, я сказал, – рявкнул Гурьев, никого не надеясь напугать. Так и вышло – Рэйчел скептически хмыкнула, но покорно взмахнула ресницами, закрывая глаза. Всё же она была ещё очень слаба, и события прошедшей ночи, а потом – разговор, утомили её.

– Сюда, отче, – Гурьев указал священнику дорогу и, пропустив его вперёд, неплотно притворил дверь.

– Рассказывайте, Яков Кириллович. Я… готов.

– Не уверен.

Гурьев обрисовал судьбу дежурного распятия и добавил, скривившись, будто от зубной боли: