Предначертание

Гурьев, вскинув от неожиданности брови, посмотрел на камердинера и расхохотался в голос. Джарвис выдержал паузу с поистине олимпийским спокойствием, лишь слегка поджав губы. Отсмеявшись, Гурьев помотал головой:

– По-моему, вы просто испорченный старик, Джарвис.

– Я многое видел за свою жизнь, Джейк. Испорчен не я, а свет, сэр. Похоже, вам это тоже хорошо известно.

– Да, – улыбка на лице Гурьева изменилась. – Миледи именно поэтому не очень-то в большом восторге от колледжей?

– Вероятнее всего, да, сэр… Джейк.

– Ну, как же мне осточертела эта британская привычка всё на свете осторожно предполагать, даже то, что на самом деле прекрасно известно, – Гурьев щёлкнул в воздухе пальцами. – Я, как вы могли убедиться, Джарвис, провожу с мальчиком довольно много времени, и не замечал за ним никаких… гм… девиаций.

– О, сэр… Джейк. Разумеется, ничего подобного.

– Вы знаете какие-нибудь семейные тайны, Джарвис? Тайны, о которых меня следовало бы поставить в известность?

– Нет… Джейк. Вы имеете ввиду альковные тайны? – в голосе камердинера прозвучало неподдельное удивление.

– Альковные тайны меня не интересуют, – Гурьев чуть пошевелился в кресле. – Я говорю о тайнах, Джарвис. О тайнах, а не о сплетнях.

– Родимое пятно, сэр, – тихо проговорил Джарвис, опуская голову. – Его… никто не должен видеть.

– Вот как, – собственный голос Гурьеву страшно не понравился. – Что-нибудь ещё вы знаете?

– Я не имею привычки любопытствовать без нужды, сэр.

Гурьев уже мысленно махнул рукой на попытку отучить камердинера «сэркать». Сейчас было совсем не до этого. А до чего?!

– Это очень хорошо, Джарвис, – проникновенно проговорил Гурьев, подаваясь в сторону собеседника. – Это прекрасно. Это именно то, что нужно. Не беспокойтесь, Джарвис. Милорд Роуэрик очень славный мальчуган, и я позабочусь о том, чтобы ему ничего не угрожало. Как и его сестре. Так что вы уж, будьте добры, не обращайте внимания на некоторые мои мелкие чудачества. Хорошо?

– Простите, сэр. Я не совсем понимаю…

– Я остаюсь, Джарвис. Миледи поправится, и мы все вместе подумаем, что делать дальше. Договорились?

– Поправится? – дворецкий судорожно дёрнул кадыком. – Я не понимаю, сэр… Ведь… Миледи привезли сюда, чтобы…

– Вам знакомо такое понятие – «маскировка», Джарвис?

– Да, сэр. Разумеется, знакомо, сэр.

– Миледи угрожает опасность. Я, к сожалению, плохо информирован о её размерах и мощи. Поэтому миледи будет умирать для всех, кроме очень узкого круга посвящённых. Умирать медленно и очень, очень мучительно. А мы будем скакать вокруг с похоронными физиономиями и в отчаянии заламывать руки, стеная и плача. Справитесь с таким лицедейством, Джарвис?

– Да, сэр, – с достоинством кивнул камердинер и вдруг совершенно по-стариковски вздохнул. – Вы не только разбойник – вы ещё и актёр, сэр?

– Актёр? Нет, нет, Джарвис. Я режиссёр, – мягко поправил дворецкого Гурьев. – И, по совместительству, директор труппы. А вы все – именно актёры и статисты. К сожалению, из моего театра можно уволиться или выйти на пенсию только в гробу, Джарвис. Я достаточно ясно излагаю?

– Да, сэр. Более чем ясно. Я вас не боюсь, потому что я прожил долгую и честную жизнь. Но миледи…

– На миледи и молодого графа законы моего театра не распространяются. Они, если хотите, – те, ради кого и организована труппа и поставлен спектакль.

– Если всё так… Это существенно меняет дело, сэр.

– Не сомневаюсь, – хмыкнул Гурьев. – Поклясться вам на каком-нибудь заплесневелом канделябре или достаточно моего честного слова, Джарвис?

– Уверен, сэр, что в этом доме ни одного не начищенного канделябра вам отыскать не удастся, сэр. И меня вполне устроит ваше честное слово… пускай и разбойника, а не джентльмена. Я знаю, что даже разбойники обладают честью и достоинством и умеют держать слово.

– Ну, так вы его получили, вредный, занудный старик. При первом же удобном случае я непременно наябедничаю на вас миледи.

– Я просто не могу смотреть, как моя дорогая девочка страдает, сэр.

– Думаете, я могу? – Гурьев чуть наклонил голову к левому плечу. – Итак, Джарвис. Для того, чтобы поставить миледи на ноги, мне необходима здоровая и доброжелательная атмосфера в доме. Атмосфера, в которой мои действия не обсуждаются, не комментируются вслух, а уж тем более – за пределами этих стен. Я хочу, чтобы вы хорошенько подумали над тем, кто из прислуги может сделаться… не совсем лояльным, назовём это так. Список я желаю увидеть через час, потом побеседую с людьми. Со всеми. Новых людей на службу мы принимать не станем, у меня есть основания для такого решения. Соответственно, нагрузка на вас и на тех, кто останется, возрастёт. Ваше жалованье увеличивается впятеро, жалованье остальных – втрое. Миледи будет не до этого, Тэ… милорд Роуэрик ещё слишком мал, а я, помимо того, что желаю обезопасить всех нас от разнообразных мелких неожиданностей и неприятностей, нуждаюсь во времени. Часов бы сорок в сутки мне не помешали. Ну, это так, к слову. Потому – все расходные ведомости предоставляйте, пожалуйста, непосредственно мне. Я могу на вас положиться?

– Это… Неужели это возможно, сэр? Джейк?

– Что?

– Вы сказали – чтобы… чтобы поставить миледи на ноги… такая травма…

– Дорогой Джарвис, – паточно-приторным голосом проговорил Гурьев. – Я никогда не обещаю того, чего не могу. И всегда могу то, что обещаю. Подготовьте всё к переезду в Мероув Парк. Как только миледи сможет сидеть, мы отправляемся туда. И не вздумайте спрашивать, почему.

– Вы можете рассчитывать на меня, сэр, – камердинер поднялся. – Когда миледи поправится… Если это случится… вы ведь женитесь на миледи, сэр?

– Если вы ещё раз спросите меня об этом, Джарвис, я вас, скорее всего, убью, – вздохнул Гурьев.

– Я понял, сэр. Обещаю вам, сэр, у вас не будет ни малейших поводов для беспокойства.

– Не сердитесь, Джарвис.

– Я постараюсь, сэр, – камердинер улыбнулся. Кажется, я впервые вижу его улыбку, подумал Гурьев. Хорошо. Это радует.

Мероув Парк. Июнь 1934 г

Переезд в поместье прошёл без приключений. Гурьев ни на мгновение не выпускал Рэйчел из рук, – акупунктура, массаж, разминки, растяжки, массаж, снова иголки. Иногда ей было больно. Иногда – так больно, что Рэйчел кричала. Через четыре дня он заставил её встать. И ходить. Он почти нёс её при этом, но… На шестой день после падения она уже сделала несколько самостоятельных шагов. Тэдди с благоговением и восторгом взирал на чудеса, которые творил Гурьев с Рэйчел. Уж теперь-то Тэдди был точно уверен, что всё будет хорошо. Бедняжка, думала Рэйчел. А со мной… Что же со мной? Он ведь вытащил меня. И Тэдди. Боже мой, Джейк, какие у тебя руки…

Я вытерплю, Джейк, думала Рэйчел. Я всё-всё вытерплю, только не уходи, пожалуйста, не уходи…

Он уходил. Разумеется, он уходил. Вокруг кипела какая-то новая жизнь – появились строители, как на дрожжах, росла вокруг дома ограда, возводились ещё какие-то постройки и флигели. Рэйчел не спрашивала Гурьева ни о чём. Только бы он не ушёл, Господи, думала Рэйчел. Я встану. Ещё немножечко, Джейк, совсем немножечко, – и я по-настоящему встану. И ты научишь меня любить тебя, Джейк, – так, как тебе нравится, так, как хочется тебе, Джейк…