Предназначение
Шрифт:
– Радо!
– Спи, сейчас я…
И голос равнодушный, как из ледника. Словно не он сам Усладой называл.
Не утерпела, поднялась и подсела к нему, привалившись к его плечу.
– Сон из глаз бежит, когда тебя рядом нет. – Дремотно прошептала она. И сама заглянула в огонь, проследив за его взглядом. Показалось, а может сквозь дрему почудилось, что где – то глубоко, глубоко ворочается, злобится черное и страшное.
– Это он, Радо? У-род, о котором ты говорил? Которому все не в лад? – Со страхом спросила она и, не выдержав, плюнула в костер прямо на злобную тварь.
–
Лада вздрогнула и, не скрывая тревоги, повернулась к нему.
– Так я же не в него, Радо. В того, другого.
– И все равно. Тот далеко. Даже не знаю, как далеко он. А огонь, вот он. У твоих ног…
Влада сразу присмирела и, от греха подальше, забралась под его руку.
– А какой он, Радо, этот… - Кивнула головой на костер. – черный, который смотрел на меня, будто растерзать готовился.
Радогор наклонился к костру и поворошил угли.
– Какой он, Радо?
Радогор пожал плечами.
– Сам не знаю. Я, когда его увидел, подумал, что Симаргл на Рода восстал. Как и он, в зверином теле летает по небу и голова птичья. А присмотрелся, ан нет. Оклеветал его. Симаргл себе песье тело берет. А у этого гладкое и, как бы с рыжа. С песьим не схоже. Симаргл, когда к людям является, словно в огне горит и золотом чистым отливает и, кажется, что не он, а сама радость на землю спустилась. Этот же черен, как ночь разбойная, варначья и злоба изливается, задохнуться можно. Одно слово – изгой! Вот он и озлобился на весь свет. И меч поднял.
Лада с усилием отвела взгляд от костра.
– Теперь уж верно не усну. – Уверенно сказала она и потянула его за руку. – Или не Услада я?
– Запомнила таки, что не надо.
– Я и про ворону запомнила. – Тут же многозначительно ответила она.
– Когда мне надо, я всегда памятливая.
И распустила ремешок подкольчужника.
Ночью Радогору спалось плохо. Громко стонал, несколько раз порывался встать. Но Влада, проснувшись, прижимала его к себе и, с трудом удерживая, как могла успокаивала его. И сама не знала, как ему помочь и не один раз готова была расплакаться от осознания собственной слабости и никчемности. А он все стонал и бился в ее руках. И успокоился только перед рассветом, когда забрезжила тонкая полоска зари по виднокраю. Открыл глаза, а в них сна как не бывало. Привстала на локте и наклонилась над ним, заглядывая в его, сразу осунувшееся, постаревшее лицо Провела ладонью по щеке.
– Не его, родичей видел я, Лада. Разбередил, растревожил я вчера своими разговорами глупыми их навьи - души. Поторопился злобу свою утолить, убежал и оставил их без погребения. И стонут, плачут они сейчас потому, что в вирий попасть не могут. Корят, ругают меня, а мне ответить не чем. Так и бродят по городищу, по лесу, а кто поможет им, когда кроме меня не осталось у них других родичей?
А что сказать ему, как утешить? И снова почувствовала себя слабой и беспомощной.
– Вот и тебя перепугал. Как воробышек взъерошилась.
– А мы заедем к ним, Радо. – Нашлась она. – И управим все, как надо. Если придут снова они к тебе, ты им все так и скажи. Или оберегом заслонись.
– От родичей оберегом? – Нахмурился
он. – Уж лучше я попреки терпеть буду. А заехать, я еще раньше сказал, обязательно заедем. Пусть упокоятся их души, Лада.И Лада заторопилась, радуясь тому, как все хорошо придумала. Выложила на холстину остатки ужина, сама сбегала к ручью за свежей водой. Своей рукой подсунула ему самый мясистый ломоть кабанины и заставила съесть его без остатка.
-Ты, Радо, больше не слушай меня, девку глупую, а делай, как сам знаешь. Захочешь в трактир ехать, так и вези прямо туда. Это же я потому блажила, что видеть не могу, как смотрят на тебя девки и женки молодые. Бабка Копытиха и то говорит, крепко, де он тебя к себе присушил. А это не ты меня присушил, я сама своей волей к тебе присохла и так, что ногтями не отскрести. Я же без тебя и не живу вроде. Вся мертвая. Ты ночью стонал, а я рядом умирала.
И разревелась, прижавшись к его плечу.
Радогор растерялся. Успокаивал, глядя по голове и по плечам, как маленькую.
– Не присушивал, Ладушка, потому, что сам присох. Ты еще на лодии была, а я уже знал, что моя ты. Сама Макошь наши нити переплела и мне в ухо шепнула, «Иди».
Лада всхлипнула, глотая слезы и возразила.
– Я всегда знала. Тебя во сне каждую ночь видела, Ладо мой, и только ждала, когда придешь.
И в седло ее уже посадил, а все твердила.
– Пешком, босая по острым камням за тобой пойду, через огонь побегу. И не охну, не крикну.
Вложил поводья в руки и улыбнулся.
– Не надо по камням. На руках унесу.
Но о трактире больше не заговаривал. Даже тогда, когда угодили под проливной холодный дождь. Смотрел, как катятся струйки дождя по ее лицу. Стекают за ворот подкольчужника и не раз порывался что – то сказать, но так и не сказал, ожидая, что она первая заговорит. Но и она молчала. А дождь хлестал все сильнее и сильнее, а к вечеру еще и ветер поднялся. И бросал потоки ледяной воды прямо в лицо. Ночь коротали, прижавшись друг к другу под развесистыми сосновыми лапами.
– Надо было тебя послушать, Лада, и мимо ольхи ехать. – Сказал он утром, глядя на ее мокрое лицо. – Озябла? Пройдет дождь, разведем костер, обогреемся.
Но и днем дождь не прекратился. Стеной встал у них на пути. Руку вытяни, палец не увидишь.
Дорога вывернула к реке, открыв, обнесенное тыном, городище. И Радогор, даже не посмотрев в сторону продрогшей княжны, решительно направил своего жеребца по склону вниз, к нему. Ноги лошади скользили по раскисшей земли, она пугливо всхрапывала, норовя сесть на круп, и косила на него глазом.
Ворота в город были еще открыты. Страж, выглянув, бросил на них злой взгляд, и вышел, поеживаясь, навстречу.
– Кто? Зачем?
– Постоялый двор есть? – Спросил, не ответив, Радогор и бросил ему серебряную денежку.
– Вниз, к реке держи. Не проедешь. – Проворчал страж. – Еще одну. С головы по деньге.
Взгляд его, пока рука с серебром тянулась к кошелю, заметил княжескую гривну на груди Радогора и в глазах появилось сожаление. Гости не из простых, можно было въездного вдвое запросить. Но промолчал, отступил в сторону, пропуская и скрылся под досщатым навесом.