Председатель
Шрифт:
— Могилева??? Так фронт же под Брестом!
— А скажи мне, вот если немцы ударят, как думаешь, удержим их?
— Если всей силой — нет, не удержим.
— Вот то-то и оно, на будущее соломку подстилаем. Таких команд, как у нас — по одной на фронт, мы как бы центральная, при Генкваре. Есть еще школа для офицеров и унтеров, но она вообще за Вологдой.
Митя подивился размаху, с которым организовал дело Болдырев — а кто же еще, потому как структура и цели были очень похожи на рассказы отца и Егора о тактике “коммандо”. Не иначе, и генералу довелось это послушать.
— А наша ближайшая задача — перейти фронт, заложить базу у линии Брест-Варшава,
— Так, найти контакт должен я?
— Ну да. Швейцарский коммерсант, занимаешься закупками свиной щетины. Если сможешь поднять связи и дальше, вплоть до Варшавы, вообще отлично.
— Слушай, а у тебя в команде что, есть люди, понимающее в конспиративной работе?
— Хватает.
— Откуда?
— Оттуда, Митя, оттуда. С опытом прошлой революции, есть и кто потом по всему миру повоевал.
Значит, точно отец, без него такое никак бы не вышло.
В ожидании выхода Скамову поручили учить солдат команды подрывному делу. Скатался он и в Минск за указаниями, застав на площади Свободы очередной митинг. Говорили все и обо всем:
— Ради тех хищников капитала ведется это истребление народов, которые греют руки у пожарища войны…
— Что касается питания нижних чинов, то оно подвергается большим колебаниям…
— Поместный собор восстановил патриаршество…
В отделе генерал-квартирмейстера Митя нос к носу столкнулся с Корниловым. Тот выходил из кабинета, раздраженно выговаривая семенившему за ним генералу: “Надо переносить Ставку в место поспокойнее. Тут невозможно, сплошные съезды, комитеты и прочее”. Главковерх мазнул взглядом по вытянувшемуся Мите, коротко кивнул и скрылся в коридорах.
Штабс-капитан, хорошо сложенный шатен с карими глазами и Георгием на груди, увидев таковой же у Мити, посчитал его достойным своих откровений и доверительно зашептал:
— Прав Главковерх, нужно железной рукой наводить порядок! Вся эта шваль на митингах очень много о себе понимает. Восстановить смертную казнь, перевешать смутьянов, вернуть сословия…
— Сословия?
— Конечно! Эта сволочь в Питере уравняла нас с быдлом. А иерархия — основа порядка! Мечтаю, чтобы Лавр Георгиевич взял власть…
Поскольку штабс-капитан говорил все громче и громче, стоявший за ним подполковник остановил его, тряхнув за плечо и увел за собой, а оставшийся на месте капитан щелкнул каблуками и поклонился Мите:
— Прошу извинить, наш товарищ контужен и его временами заносит.
— Не беспокойтесь, я хорошо знаю, что такое контузия. Опять же, ничего такого страшного ваш товарищ не сказал.
Капитан оценивающе посмотрел на Митю, пожал руку и ушел вслед за другими.
Митя только хмыкнул ему вслед. Интересные разговоры ходят вокруг Верховного…
Наутро большая часть команды во главе с Михненко погрузилась на подводы и двинулась в сторону фронта. Митю обрядили в солдатскую шинель с погонами вольнопера, выдали винтовку и усадили с унтерами-подрывниками. Первые полчаса они устраивались на грузе, подтыкали и перекладывали, но, наконец, улеглись и задымили козьими ножками размером с хорошую трубку. Потек неспешный разговор, очень быстро свернувший на животрепещущие темы — войну и землю.
Два унтера, по словам Нестора оба из Союза Труда, в который раз препирались с третьим, возчиком, родом, как он сказал, “з-пид Полтавы”.
— Яка ще социлизация? Уся земля мужикам! Кожному — по двадцать десятин, вичне володиння, вид батька до сыну…
— Ну и где их взять, эти твои
двадцать десятин?— Видибраты у помищыкив, и щоб духу их не було!
— Так ты сам прикинь, деревянная твоя голова, вся земля, почитай, у крестьян да артелей, за помещиками мене двадцатой доли. Поделить на всех — полдесятины получится.
— Ничого, пидемо с фронту, подилимо.
— Да ктож тебя отпустит?
— А я и питати не буду. Штык у землю та до хати. Хай паны воюють.
— А тогда немцы тебе не двадцать десятин, а два аршина оставят! И хлеб заберут!
— Не виддам!
— Как же не отдашь, коли штык в земле оставишь? — заржали унтера.
— А отак, не виддам и все!
— Вот ты на полголовы бестолковый!
— Ага, а на другой половине шапку носит! — поддержал второй унтер. — Ну, положим. Но вот гляди, если мы развалим фронт — то и всю страну развалим.
— Нехай…
— Шалишь, брат! Уйдут поляки, туркестанцы, финны, кавказцы…
— Та й хрен з нымы!
— А долги за них ты платить будешь?
— Яки ще долги?!
— Так за кредиты и займы, рублей по триста на каждого, от мала до велика. Вот они уйдут, а все долги тебе оставят, плати, Грицко! Так что мы сейчас не за панов, а за свое бьемся, за землю, за хлеб, за то, чтобы Советы нам новую, хорошую жизнь наладили.
Возчик хекнул, сплюнул в дорожную пыль и замолчал.
***
Государственное совещание у нас случилось в Питере. Временное правительство решило собрать “все организованные силы России”, сколотить из них блок в поддержку себя, любимого и противопоставить уверенно набиравшим силу Советам. Проводить его в Москве, оплоте Союза Труда, было полным безумием, тем более, что в белокаменной базировался Центросоюз. И как раз проходил Всероссийский съезд профсоюзов, причем доброму десятку крупных профцентров даже никуда не нужно было ехать — они и так располагались тут. А в Питере была какая-никакая возможность поговорить без засилья левых.
Ради такого дела Керенского из министров юстиции назначили министром внутренних дел, заодно надеясь на то, что он перетащит к себе некую часть эсеровских лидеров, в особенности тех, кто увлекся масонством. Некоторые повелись, но особой удачей стало явление Брешко-Брешковской, чье личное отношение к товарищу Большеву перекинулось на все “мои” организации. Против Большева хоть с чертом, примерно так.
Собрали также депутатов Госдумы, начиная с первого созыва, земцев, военных, священников, представителей национальных организаций — словом, всех, кто не входил в Советы и жаждал получить кусочек власти.
Говорили в основном за твердый порядок, железную руку, готовность раздавить все попытки сопротивления правительству, войну до победного конца. Говорили вслух, нимало не беспокоясь тем, что озвученное приведет к еще большему отторжению временных от народа. Ну а как еще должны реагировать крестьяне на планы продразверстки, рабочие — на введение казарменной дисциплины на производстве, солдаты — на восстановление смертной казни?
Выступали Гучков, Корнилов, Родзянко, Краснов, Милюков, Керенский… И все в один голос требовали войны до победного конца и позарез необходимого жесткого правления. Для чего полагали необходимым упразднить Советы и заменить их привычным земством, а также ликвидировать все выборные организации в армии и запретить профсоюзы на время военных действий. Сделать же все это должен был военный диктатор, коим подразумевался Корнилов.