Предтеча(Повесть)

— Я нынче исповедовал ее. Она ясна в мыслях и тверда в решении. По деянию — дева истинной святости: не о своей пользе, но о благе всей земли помышляху. Истинную же святость понять до конца неможно. Молись, сын мой, и господь просветлит тебя…

Великий князь в отчаянии метался по комнате. Нет, он совсем не знал своей подруги. В часы редких встреч было не до разговоров, тогда царствовал бесшабашный праздник любви. Откуда взялась такая решительность? Почему не захотела говорить с ним?

Отец Гавриил с состраданием смотрел на него и вытирал слезливые глаза. Нынче ему выпало несчастье стать свидетелем того, как мучились два человека, жертвующие своей любовью.

— Господи, уйми его телес озлобление и исцели души его болезнь! — горячо проговорил он.

Глава 5 В САРАЕ

И

пятый год уж настает,

А кровь джяуров не течет.

M. Ю. Лермонтов. «Измаил-бей»

Столица Золотой Орды Сарай просыпалась рано. Едва только солнце, вынырнувшее из бескрайних степей Ак-Орды [25] касалось золотого полумесяца на ханском дворце, город оглашался протяжными криками муэдзинов, призывавших правоверных к утреннему намазу. Вслед за ними звонили православные церкви в русском и армянском кварталах, раскрывались двери синагог. Помолившись своим богам, люди окунались в трудовую жизнь; и вскоре уже скрипели гончарные круги, дробно стучали молотки чеканщиков, звенела сталь в оружейных мастерских. Эти звуки, рождающиеся в ремесленных окраинах, неслись к центру города и, подобно ручейкам, вливались в многоголосое море восточного базара. Уже почти век с той поры, как великий хан Узбек перенес сюда с низовьев многоводного Итиля [26] столицу Золотой Орды. Базар был центром и властелином большого города, с силой которого считались даже повелители Орды. К нему стекались товары со всех концов света: пышные ковры из Ирана и Армении, диковинные пряности и сласти из Индии, посуда с богатой чернью из Грузии и Азербайджана, чудные ткани и одежда из Кафы, блестящие меха из вятской и пермской земель, хлеб из Московии и хитроумные изделия новгородских кузнецов. Товары рассказывали о богатстве и искусстве еще не ограбленных земель, а вместе с товарами шли и разные вести, порой опережая быстрых ханских гонцов. Базар знал обо всем и по-своему вершил ход событий.

25

Ак-Орда — Синяя Орда, кочевавшая в степях Казахстана и Западной Сибири.

26

Итиль — татарское название Волги.

Рядом с главной базарной площадью, откуда выкликались ханские указы и сообщались важнейшие известия, находился караван-сарай, окруженный высокой каменной стеной. Широкие кованые ворота вели в просторный внутренний двор, по краям которого тянулись легкие галереи на деревянных столбах. Там, в комнатках, разделенных тонкими перегородками, жили купцы-постояльцы, а внизу под галереей хранились их товары. Сооружение выглядело так, как если бы собрали и поставили бок о бок все голубятни большого русского города. Но в это ярмарочное время и голубятни были набиты до отказа.

Прибывшим накануне вечером русским купцам с трудом удалось занять грязную вонючую каморку, обращенную к скотному двору. После долгого утомительного пути и устроительных хлопот спали как убитые до тех пор, пока ранним часом, еще до света, не застучал в двери караванный сторож и хрипло не прокричал: «Кончай ночевать, уже нынче!» Просыпались трудно, кряхтя, почесываясь и ломая лица зевотой. Поплескавшись у арыка и разодрав бороды, наскоро перекусили и отправились на базар присмотреться.

С базарной площади сразу же очутились в обжорном ряду, который просыпался раньше всех — там уже сверкал огонь и блеяли последние бараны. За ним пошли лавки житного ряда, надолго поглотившие большую часть русских гостей. Прочие продолжали свой путь, минули гончарный и кожевенный ряды, попали в пушной, а вынырнули из него лишь трое: Матвей, Василий и Семен.

В звонкоголосом оружейном ряду пахло разогретым железом, сыромятной кожей и огневым зельем. Солнечные лучи, вступившие в распахнутые лавки, выхватывали из мрака хранившийся там ратный наряд. Простые ножи и богато украшенные чеканом иверийские кинжалы, тяжелые мечи и изящные харалужные сабельки, с виду такие безобидные, а на деле страшные своей всесокрушающей твердостью, грозные сулицы [27] и хитрые самострелы, змеевидные луки и их смертоносные жала различных размеров и оперения, щиты с замысловатыми узорами, панцири и кольчуги — словом, все, что могло уязвить или защитить жизнь. Матвею приходилось то и дело тянуть за рукава своих зазевавшихся товарищей, а однажды даже крепко ругнуть отставшего Семена.

27

Сулица — короткое метательное копье с металлическим наконечником (древнерусск.).

— Дак, кольцужка-то нашей новгороцкой работы, — оправдывался тот, — глянь-кось: колецки махонькие и клепка круглая, такая любой удар выдюжит.

— Ну? — подзадорил его Василий.

— Ей-бо! Она под ударом пружинит и не сецется. Вдарят — синяк на коже останется, а крови не будет. Не то цто панцири ганзейские, — пренебрежительно махнул Семен в сторону сверкающих доспехов, — по швам лезут…

— Про ганзейскую броню не знаю, — не унимался Василий, — а как ваши новгородские «колцужки» под московскими мечами секлись, сам недавно видел.

С самого начала пути Василий все время задирал Семена. Тот, однако, по обыкновению, отмалчивался и даже остановил однажды попытавшегося вступиться за него Матвея: «В нашем князе язвун сидит и спокоя ему ее дает. А мне в том зазора нету — пусть язвит». В этот утренний час «язвун», должно быть, и впрямь тревожил Василия. Он чуть помолчал и продолжил:

— Но в одном ты правый: синяки опосля ударов и в самом, деле остаются, иные до сих пор на Шелоне лежат.

— Не до посмешек ныне! — оборвал его Матвей и добавил уже мягче, указывая на обширное, наполненное лязгом и грохотом строение: — Вот это и есть ханские оружейные мастерские, карханой прозываются. Стал быть, пришли.

У ворот карханы сидел толстый татарин. Увидев приближающихся чужеземцев, он стал лениво подниматься, опираясь на копье.

— Мы к уста-баши, — сказал Матвей, указывая на товарищей.

Татарин молча направил на них копье.

— Коли нам нельзя, так кликни самого сюда. — Матвей пояснил свои слова жестом и несколько раз повторил: «Уста-баши».

Копье наклонилось чуть ниже.

— Экий нехристь! Дай-ка я с ним поговорю. — Василий вышел вперед и грозно сдвинул брови: — Ну-ка, басурманин, веди нас к старшему мастеру! Да не мешкай, пока добром говорю, и дуру свою убери!

Он положил руку на рукоять висевшего у пояса ножа и сделал шаг вперед. Татарин что-то резко крикнул, его копье уперлось в грудь Василия. Семен схватил того за плечо и потянул назад.

— Охолонь, не дома. А татарина ножным сверком не возьмешь. — Он вытащил из-за пояса серебряную монету и повертел ее в пальцах.

Копье стало медленно подниматься. Семен кинул монетку, стражник ее поймал и мотнул головой.

— Видишь, дозволяет, — ухмыльнулся Семен. — Я ихние порядки знаю. У них служилые люди жалованья не полуцают. Цто промыслят, тем и живут. Верно? — подмигнул он, проходя мимо татарина.

Тот осклабился:

— Верна, верна. Харош бахадур, умный башка. Один умный башка на три халата…

Старший оружейный мастер — уста-баши Дамян оказался высоким сухим стариком с белой, словно серебряной, головою и узкой клиновидной бородкой. Встретил он гостей настороженно и, лишь когда услышал про привет с родной стороны, чуть просветлел лицом.

Служил он в ханских мастерских без малого двадцать лет, а родился и вырос в Мещерском городке, стоящем на самом краю московской земли, у границ с Диким полем и Рязанским княжеством. В один из многочисленных татарских набегов Мещерский городок был разрушен до основания, а из немногих уцелевших его обитателей осталась едва ли не сотня ремесленников, которых вывели татары из общей толпы жителей, прежде чем обрушить на них удары своих топоров.

Так стал русский оружейник Демьян татарским пленником. Сидел на цепи, страдал от жажды и голода, хранил на своем теле следы от побоев за гордый норов и многие побеги. Спасали его от лютой смерти золотые руки и знание оружейного дела. Со временем вышло ему послабление, зажил получше, но не терял надежды вернуться в родную землю. Однако случилось иначе: убедил его проезжий московский человек, что родной земле можно и на чужбине служить. Начал он работать еще прилежнее — поставили старшим над пленными оружейниками. И превратился русский Демьян в уста-баши Дамяна. И пошли в Москву от уста-баши тайными путями разные важные вести…