Предварительный заезд

Херрик дышал все слабее и слабее. Я взял его за запястье, но не смог нащупать пульс. Его глаза медленно закрылись.

– Надо что-то делать! – воскликнул Йен.

– Можно попробовать искусственное дыхание, – ответил я, – но только не изо рта в рот.

– Почему?

– Ему плеснули отраву в лицо... Мы не можем так рисковать.

– Вы хотите сказать, что он умирает? – недоверчиво спросил Стивен.

– Несмотря ни на что?

Йен энергично принялся сводить и разводить руки Малкольма, используя старый метод искусственного дыхания. Он не мог допустить, чтобы для спасения умирающего не было сделано все возможное.

Цвет шеи, рук и обнаженной груди Малкольма из сероватоголубого на глазах менялся на индиго. Лишь лицо оставалось бледным.

Йен теперь с силой нажимал ему на грудь, пытаясь заставить легкие втянуть хоть немного воздуха. Мы со Стивеном молча наблюдали. Казалось, что мы стоим так уже несколько часов.

Я не пытался остановить Йена. Он должен был сам решить, когда следует прекратить бесплодные попытки. Наконец почувствовав, что тело Малкольма перестало отзываться на все усилия вернуть ему жизнь, Йен опустил руки и повернулся к нам. Его лицо было непроницаемым, как у сфинкса.

– Он умер, – утвердительно сказал Янг.

– Да.

Наступила длительная пауза. Никто из нас не мог решиться высказать вслух свои мысли, хотя думали мы об одном и том же. В конце концов заговорил Йен.

– Скоро здесь будет доктор. Что мы ему скажем?

– Сердечный приступ? – пробормотал я. Остальные кивнули.

– Тогда давайте приберем здесь, – предложил я, оглядывая поле битвы. – Что нам крайне необходимо, так это резиновые перчатки.

Стеклянный пузырек так и лежал под стулом. Я подумал, что его нужно положить в стакан, и оглянулся в поисках длинной ложки, подходящей для того, чтобы поужинать с дьяволом. В это время Стивен вытащил из кармана пальто покупки, которые утром сделал в аптеке.

– А что вы скажете об этом? – спросил он. – Это вполне герметично.

В иной ситуации я только рассмеялся бы в ответ на его предложение. Но сейчас было не до смеха. Я совершенно серьезно надел на пальцы левой руки презервативы, затянув их резинками вокруг суставов.

Стивен запротестовал. Раз это его презервативы, значит, он и должен ими пользоваться. Тем более что мне трудно работать левой рукой. Я велел ему заткнуться и заниматься своим делом. А это – мое дело, добавил я про себя.

Стивен убрал стул. Я встал на колени, постарался проникнуться уверенностью в непроницаемости моей импровизированной перчатки, поднял пузырек и поставил его в стакан.

Надо признаться, что во рту у меня мгновенно пересохло.

Лежа на боку, пузырек казался пустым, но когда я поставил его вертикально, оказалось, что в нем еще осталась примерно десертная ложка бледно-золотистой жидкости. Бледное золото... цвет смерти.

– Где-то должна валяться крышка, – напомнил я. – Только не касайтесь ее руками.

Йен обнаружил крышку под диваном. Он слегка приподнял диван, а я извлек маленький колпачок и положил его в стакан рядом со склянкой.

– И что вы собираетесь со всем этим делать? – спросил Стивен, с понятным опасением глядевший на содержимое стакана.

– Вымыть.

Я поставил стакан посреди ванны, заткнул слив и повернул краны. Хлынувшая вода скоро закрыла стакан, но стеклянный пузырек упрямо не желал тонуть. Он плавал на поверхности, словно детская игрушка, и не хотел расставаться со своим смертоносным грузом. Кончиком пальца я помог ему погрузиться в воду.

Потом я завернул краны. Зубной щеткой поболтал пузырек в воде и, выдернув пробку, выпустил воду. Когда она сошла, на белой эмали лежали вымытые и безопасные пузырек, крышка и стакан. Я вынул их из ванны, положил в раковину и на всякий случай снова залил водой.

После этого я осторожно снял с пальцев презервативы, спустил их в унитаз и только тогда позволил себе спокойно вздохнуть.

Тем временем Стивен и Йен восстановили порядок в комнате. Шприц и пустые ампулы были убраны. Две половинки матрешки соединены. Разбитая бутылка и осколки исчезли. Стул спокойно стоял перед туалетным столиком-полкой, которую украшал магнитофон. Чемоданы скрылись в платяном шкафу. Все опрятно, спокойно и невинно.

И Малкольм... Малкольм молча лежал на кровати. Застегнутая доверху рубашка была аккуратно заправлена в брюки. Пиджак и галстук лежали на диване, но не небрежно скомканные, а аккуратно свернутые. Мертвый Малкольм был куда более миролюбив, чем когда находился при смерти.

Русский врач не выказал никаких эмоций и с выражением привычной скуки на лице выполнил бюрократические формальности. Стивен и Йен сочли, что он был крайне невысокого мнения об иностранцах, которые отбрасывали копыта в субботу вечером, когда деятельность государственных служб прекращается.

Когда нам порекомендовали выйти из комнаты, мы расположились в креслах лифтового холла. Коренастая дама, дежурившая за столом, несколько раз приходила и уходила. Стивен спросил, не раздражает ли ее работа.

Она спокойно ответила, что здесь мало что происходит, а вообще работа есть работа. Стивен перевел мне вопрос и ответ, и мы сочувственно кивнули даме. Скорее всего, когда заявились друзья Малкольма, ее не было на месте.

Доктор не выказывал никаких подозрений. В Англии заключение о смерти Ганса Крамера от сердечного приступа подтвердилось даже после вскрытия трупа. При удачном стечении обстоятельств здесь можно было ожидать такого же результата. Доктор ничего не сказал о нашей просьбе взять с собой налоксон.

Очевидно, ему просто-напросто ее не передали. Как оказалось, к счастью.

У Йена от выпитой водки и сотрясения мозга разыгралась сильнейшая головная боль. Он сидел с закрытыми глазами и чуть слышно стонал. Стивен барабанил пальцами по подлокотнику. Я кашлял. Вокруг ходило много хмурых людей. Кто-то из них в конце концов позволил нам войти в комнату. Стивену и Йену следовало забрать одежду, а мне собрать вещи и перебраться в другой номер.

Стонущий Йен сразу же ушел домой, а Стивен помог мне перетащить вещи на пятнадцатый этаж. Новая комната выходила на ту же сторону, но в ней преобладали другие цвета, да на кровати не было тела, накрытого простыней.

Стивен обвел стены взглядом и приложил палец ко рту. Я кивнул. Игры с магнитофоном казались сейчас неуместными. Мы сделали пару подходящих к случаю сокрушенных замечаний насчет больного сердца и внезапных приступов и оставили все как есть.

Я успел заметить, что во время нашей торопливой уборки Стивен собрал все разбитые стекла, ампулы и шприц, завернул их в халат и засунул в мой чемодан. По дороге на пятнадцатый этаж мы успели в нескольких словах договориться, что выбросим все это при первой возможности. Поэтому мы сложили все осколки в первый, самый большой кокон новой матрешки, поставив вторую куколку вместе со всеми остальными на полку. Положив полную мусора матрешку в сетчатую сумку-авоську, мы взяли магнитофон и спокойно вышли из комнаты.