Предвестники
Шрифт:
Я открыла глаза и сказала:
– Я узнала про всадника.
Мельтиар разжал руки и отстранился, улыбаясь. Я не знала, что он сделает. Страх, который я весь день сдерживала в самой глубине сердца, вырвался, - потек вверх, замораживая кровь, останавливая дыхание.
– Хорошо, - проговорил Мельтиар.
– Расскажи.
– Его зовут Тилиниэн Эрил Амари, - сказала я.
– И он изгнанник.
Я рассказывала все, что узнала, и все, что со мной было, весь долгий день, все имена и все слова врагов - все, что могла вспомнить. Мельтиар больше не улыбался, слушал внимательно. Я чувствовала,
Когда я замолчала, Мельтиар повторил:
– Хорошо.
– И снова привлек меня к себе. Рубашка, разрезанная крыльями, под его руками разошлась, лоскутами упала на пол.
– Два дня будете в городе, никаких полетов.
– Но, Мельтиар...
– Это был голос Лаэнара, такой же звонкий и уверенный, как всегда.
Мельтиар повернулся. Я ничего не видела, мир был скрыт завесой его волос.
– Еще одно "но, Мельтиар", - сказал он.
– И будешь отскребать крылья от пола.
Лаэнар замолчал.
– Я смогу лететь завтра, - пообещала я.
– Правда.
– Нет, - отозвался Мельтиар.
– Пусть Амира займется машиной.
Амира ответила что-то, радостно и быстро, но я не разобрала слов, - Мельтиар снова был слишком близко, его дыхание следами оставалось на коже, и страх изменился, оплетал меня горячей, обжигающей сетью. Ладони Мельтиара скользнули по моим крыльям, и крепления разошлись, крылья скользнули вниз, вслед за одеждой.
Мельтиар повернулся, не отпуская меня, и сказал:
– Пошли вон.
Я едва расслышала быстрые шаги, звук закрывающейся двери.
Я уже не могла говорить. Но Мельтиар прошептал, словно отвечая:
– Останешься со мной. Тебе станет лучше.
13.
Мой сон был тонким, как паутина, рвался с каждым вздохом, видения и голоса утекали дымом сквозь пальцы. Я очнулся рано утром, до рассвета, и не мог ни заснуть, ни вспомнить сны. Ни Джерри, ни Рилэн не шелохнулись, когда я позвал их, и я ушел на веранду.
Не зажигая огня, я сидел за столом, смотрел на оконное стекло, в котором дробились отражения и тени. Хотелось курить, но я не знал, какой сигареты с каким дымом вытащу в темноте, наугад. Я не хотел сегодня ни в чем полагаться на волю случая, даже в мелочах.
Я должен был решить, что делать дальше.
Есть легенды, есть история, и есть вещи известные каждому. Все они смешались сейчас, рассыпались как листы расплетенной книги, и я не знал, на что опереться.
Вещи врагов, пропитанные магией и песнями, хранились здесь, на границе, ждали меня сотни лет, - как такое возможно?
Враги живут среди нас, носят наши имена и не отличаются ничем, - так зачем же одной из них называться древним именем?
Все знают, однажды враги явят свою истинную суть, и война начнется на каждой улице, в каждом доме, - так для чего же им сейчас нападать на приграничные деревни?
Чтобы ослабить нас? Чтобы отвлечь?
Я закрыл глаза. Мысли толпились, жгли меня и рассыпались пеплом. Я сидел там же, где сидела Арца вчера, я мог протянуть руку и коснуться чашки, из которой она пила. Но сколько я ни вслушивался, я ни мог уловить
следов чужой магии, отзвуков древних песен.Но я знал, где искать ответ.
Я отправился мыслью обратно, в Рощу, в вечерний сумрак, к журчанию ручья, к камням, еще хранящим дневное тепло. Туда, где мы с Нимой слушали учителя. Зертилен говорил: "Если вокруг вас слишком много песен, вы тонете в них и не можете совладать с потоком; или если нет ни одной, пустота, - тогда слушайте ту песню, которая звучит внутри вас. Поначалу ее трудно услышать - но она всегда вам ответит, даже если смолкнут все песни мира".
Закрыв глаза, я сидел в предрассветной тишине и слушал свою песню.
Моя песня дрожала в глубине сердца, и чем дольше я слушал, тем громче она становилась, струилась в крови, скользила в дыхании. Она то обретала слова - слишком стремительные, не разобрать - то превращалась в чистый звук, в самую высокую ноту. Я был этой песней, и все же она не была мной.
Дай мне ответ, попросил я.
Песня схлынула, словно отлив, но оставила после себя мысль, прозрачные камешки слов.
Это значит, что война совсем скоро.
Я зажег фонарь и вернулся в комнату. Высыпал на пол бумаги, привезенные из столицы, нашел ту, которая была мне нужна - карту предгорий. Рилэн пробормотал что-то, но я не мог сейчас ему ответить, мне нельзя было отвлекаться, я шел по невидимой струне. Один шаг в сторону - и я забуду, что должен делать.
Входная дверь заскрипела под моей рукой. Утренний туман стлался к земле, - дом, в который привела меня вчера Аник, был почти невидим.
Мне нужно было туда.
Это холодное утро, темное небо, перекличка часовых, - мешали мне. Мне нужна была уверенность, нужна была сила.
"Когда ты поешь, - говорил Зертилен, - всегда сохраняй в сердце холодную искру. Не дай волшебству унести тебя, не дай захватить полностью".
"Нет, нет, - говорил Кимри, - пусть ничего не останется! Отдай песне свою душу, пусть твоя душа станет песней - тогда ты уничтожишь тысячи, десятки тысяч!"
"Волшебство течет повсюду, - говорила Ора.
– Ты всегда сможешь утолить эту жажду, всегда сможешь зачерпнуть силу, из земли, из неба, из своего сердца. И тогда тебе не нужно будет учить песни, ты создашь их сам, силой своей жизни".
Зертилен научил меня сотням песен, Кимри дал мне одну, а Ора - ни одной, но каждое их слово, каждая искра их волшебства были нужны мне сейчас. Мне нужна была вся Роща. Я собирался сделать то, что не делал никто никогда.
Я подчиню себе магию врагов.
Я расстелил карту на пыльной земле, придавил камнем, поставил фонарь рядом и принялся за дело. Мне пришлось ходить в дом несколько раз, пока я принес все, что мне было нужно. Я почти ничего не видел среди нагромождения ящиков, в которых хранились вещи врагов. Но я слушал следы магии, они звучали сейчас громче, вспыхивали осколками в сердце - там, где неслышно билась моя собственная песня. Один за одним я вынес из дома восемь прозрачных шаров.
Пока я раскладывал их на пыльной земле, сверяясь с картой поселений, небо светлело. Огонь фонаря уже был почти неразличим, но я не гасил его. Мне нужна была любая сила, даже та, что жила в газовом фонаре.