Предводитель маскаронов

Двери домика Вспышкина были напрочь укутаны злым репьём и ужасной крапивой. Половицы за зиму повело набок, в печи проступила трещина. Древние буфеты и вспученные оттоманки носили следы мышиных радостей. Вечерело и темнело, мы вымокли до плеч от мокрых трав, продрогли и осовели, потеряли волю и обмякли. Вспышкин распалил печь и пошёл на родник за водой. Долго не возвращался — родник за зиму занесло песком и воды было мало. Сварили склизкие макароны в древней оловянной кастрюльке с помятыми боками, нажарили их с сыром в дряхлой сковороде. Слава святым, в доме был баллон с остатками газа, и исправно работало электричество. В изнеможении прилегли на древние железные кровати с шашечками, изъеденными кружавчиками понизу и какими-то гигантскими нагромождениями сверху. Это были то ли перины 19 века, то ли ватные одеяла, впитавшие в себя трудовой пот и раздумья нескольких ушедших под землю поколений сельских сидельцев. Брезгливый Юра замертво упал на древнее покрывало, а потом рефлекторно влез под ватное одеяло в сером пододеяльнике. При его зарывающихся движениях с одеял посыпались брызги мышиных катышков, а на подушке вдруг явственно стала видна огромная птичья пометка. Такой большой белый плевок не могла сделать случайно залетевшая синичка. Мы присмотрелись. На лампах, столе и кроватях явно зимовала большая сова, может и с совятами. Всюду был совиный помёт и пёрышки. Мы обыскали всю избу, сову не нашли, решили, что она прилетала в трубу и в трубу и вылетела.

Так зверски хотелось спать в тепле, что мышиные катышки повсюду не вызывали ни малейших эмоций. Скорее глубокие эмоции вызывала изысканно пахнущая пыль позапрошлого века, которая источалась от дряхлых крестьянских постелей и шкафов, кружавчиков и занавесочек. Мы с Юрой легкомысленно приехали в шортах, босоножках и футболках, других вещей с собой не взяли. Несмотря на печь, хотелось укутаться. Вспышкин торжественно выдал нам амуницию — проковыренные треники 1950-х годов, секонд-хэндовский добротный нерусский свитер, растянутые чьими то выросшими ногами чулочного цвета х-б носки. Всё это с радостью было надето на наши городские зябнущие тушки. Мы тёрлась у печки, котик от ужаса залез в невидимую щель, и никакой китикет не мог его оттуда выманить. Мы погрузились в глубокий и тяжкий сон. Перед сном Юра заметил на потолке здоровенный крюк и свисавшую с него цепь. Я тут же догадалась, для чего это — вовсе не для садомазохистских игрищ. Тут висела люлька. Какая-нибудь дебелая сталинская колхозница лежала на пышной горбатой кровати у коврика с розами и оленями и покачивала белой толстой рукой люлечку, свисавшую тут же под боком у неё… Ребёночек из той люлечки уже вырос, состарился и, возможно, умер от последствий беспробудного деревенского алкоголизма. В лучшем случае он живёт сейчас в городе и ездит летом на Мшинскую, выращивать в парничке помидорчики и укроп.

За полуистлевшими ковриками, на которых были изображены грубые и безумно мечтательные розы, а также в изобилии любовные семейные трио оленей в разных позах, вдруг обнаружилась всё более возраставшая жизнь. Мыши бегали между брёвнами и облезлыми искусанными обоями как кони. Очевидно, прямо надо мной пролегал какой-то мышиный Бродвей. Мыши выскакивали в невидимых тоннелях над дверью и резво проносились у меня над боком, выныривая где-то прямо над головой. В какой-то момент мне надоело прятать голову от мышиных прыжков под одеяло, я окончательно проснулась и стала нежно и призывно вызывать котика Кешу. Кеша где-то под кроватью трусливо поджав хвост тихо сходил с ума. На вторую ночь к его чести инстинкты в нём всё ж проснулись. В какой-то миг, когда особо наглая жирная мышь прыгнула прямо мне на плечо, а оттуда на стул, где лежал мой фотоаппарат, кот не выдержал и тоже прыгнул на стул. После этого всю ночь мыши выпрыгивали из щели на моё одеяло а оттуда на стул, а кот прыгал за ними и что-то с ними делал. Я не думаю, что он их ел.

Утром первого дня, после простого завтрака из овсянки, Вспышкин надел порты с заплатами, подпоясался бечевой, взял косу и пошёл выкашивать растительное безобразие вокруг избы. Потом он прокосил дорогу к реке, мы же протоптали в камышах путь к глубокой воде, и стали плавать. К нам в воды вошёл Вспышкин в стрингах и тоже долго плавал. Иногда над головой как птеродактили проносились чудовищных размеров аисты.

Окрепнув духом и телом, мы совершили тяжкую прогулку по деревне, прокладывая во травах дорожки и тропы. Правда, кроме нас дорожки иногда уже кто-то проложил — в некоторых яблочных местах это были кабаны, в иных — лисы. Среди зимних срубов попадались дома, в которых можно ещё было жить — с крепкими крышами, сараями, с утварью. Всюду умиляли кружевные занавесочки в окнах, которые лет 10–20 назад отдёргивала последний раз ныне уже давно истлевшая на местном кладбище рука.

Ночью в избе я наблюдала желтовато-беловатое свечение, Юра и внучка Вспышкина тоже. В один из вечеров, когда на пахучие луга после жаркого дня пал молочный туман, и Юра смачно стал рассказывать о призраках и оборотнях, которые обожают в туманах материализовываться, Вспышкин вдруг признался, что не раз среди ночи в своей избе слышал голоса обедающей семьи. К тому же и кладбище рядом, похоронена семья, расстрелянная немцами во время Великой Отечественной войны. Когда немцы пришли, они все местные луга засадили тмином для своих булочек, и требовали от местных жителей, чтобы те этот тмин собирали. Началась партизанщина…

Над туманом взошла толстая долька красной луны. В полной тишине почудился всхрюк… Нам как-то быстро расхотелось гулять по травам, и мы пошли в избу, смотреть на моём ноутбуке фильмы на дисках. Особенно на ура пошёл фильм Джармуша «Кофе и сигареты». Именно кофе и сигарет здесь, всяких прикольных псевдоинтеллектуальных городских чувачков на этих древних землях со следами пребывания Ивана Грозного явно не хватало.

Вспышкин рассказал о зверушках, которые в этих местах в изобилии водятся. В прошлом году он пошёл по ягоды в лес, заблудился на извилистом ручье и увидел в кустах коричневую толстую харю. Он решил, что это медведь, но у хари был пятачок. Это был кабан с полосатыми детками. Вспышкину повезло, он умеет быстро бегать, и почему сразу вспомнил путь домой.

Днём мы купались, косили травы и ели яблоки. Яблони в этих краях были настоящие, как из русских народных сказок, с ветвями вниз, как у ив, только сплошь покрытые румяными яблочками. Именно под такой яблоней можно укрыться от гусей-лебедей.

Юра, глядя на реку Шелонь с высокого холма, вдруг воскликнул: «Вот то место, где я бы хотел иметь свой дом!».

Мы пошли в лес. Шли по кабаньим тропам. Кабаны протоптали прихотливые, пересекающиеся улицы и проспекты, по ним можно было ходить среди стеной стоящих высоких трав куда угодно. Бывшее поле являло собой жёлтые пушистые колоски перезрелых трав, среди которых ярко зеленела молодая поросль берёз. В поле находили периодически огромные камни-валуны. Судя по всему, это были камни, на которых когда-то ставили избы. Судя по всему, тут всюду были дома на берегах древней русской реки. Берёзовая роща оказалась весёлой и светлой, радостной. Вдруг земля задрожала, как от шагов динозавра. Мимо, где-то совсем рядом, по параллельной кабаньей дорожке промчалось гигантское стадо тяжких откормленных кабанов, с всхрюками и лёгкими взвизгами…

В один из вечеров Вспышкин устроил банный день. Жуткая покосившаяся банька Вспышкина, более похожая на лачугу Бабы-Яги, была хозяином жарко протоплена. Это была банька, топившаяся по чёрному. Внутри неё была железная печурка без трубы, на которую была навалена груда камней, на камнях стоял жбан с водой. Дым уходил из лачужки сквозь щели в потолке и сквозь дверь, из-за чего потолок, стены и верх двери были жирно покрыты угольным бархатом. Я была в шоке. Вспышкин подбадривал: «Банька по чёрному, а выйдешь вся белая да чистая!». Так оно и вышло. В жаркой лачужке оказались скамьи, на которых можно было париться берёзовым веничком, волосы семейство Вспышкиных любит обмывать лопуховым отваром. После него волос становится пышным и прекрасным…

Ну что ж, кто как любит отдыхать.

В своём домике Вспышкин всё сильно запустил, особенно была плоха пристройка для животных. Огромный сарай опал и лежал бесформенной кучей серых досок и брёвен. Вспышкин заглянул под рухнувшую крышу и нашёл там гигантскую чёрную змею, которую от страха откинул вилами в поле.

Я думала, что вот она какая, родина предков Вспышкина! Оказалось всё не так. Это не его родина.

Вспышкин с семейством купил тут домик лет 15 назад. Сначала у него был домик на острове, где нет электричества. На острове расположено старинное кладбище, захоронения с 16 века. Туда и сейчас подхоранивают остатки русичей, здесь ещё живущих. Привозят на лодках. Потом на лодках своих покойничков навещают на Троицу, с обильным количеством водки. Потом уезжают. 8 лет Вспышкин доблестно жил среди покойничков, сред проросших высокой травой могилок. Мы пошли посмотреть кладбище. Жуткое зрелище. Многие керамические фотографии от погодных перемен попортились, лица поплыли. Это фильм ужасов. На могилке написано «Авдотья Ильинична Простакова, родилась в 1898, умерла в 1989». А на фотографии — Панночка, ведьмушка, вурдалакиня, рот чёрен, глаза безумны. Свят-свят, изыди и т. д. Благостная фотография отчего то местами побелела, местами почернела, в результате что-то вышло абсолютно инфернальное. И почему таких могилок много, очень много. Мы разгребали сухие царапучие цепляющиеся травы в рост человека, а там то крестик покошенный, то древняя могила с гранитным надгробием, когда то крестьяне были богаты и ставили хорошие памятники, а потом среди репья и лаванды — вдруг Панночка и вурдалак пристально так глядит, того и гляди взлетит и полезет к душе христианской как в фильмах по рассказам Гоголя. Я вспоминала прозу советских деревенщиков, о благостных колхозницах-старушечках, носительницах христианской морали в советском колхозном бреду. Увы, что-то не сработало, что-то было не так. Не просто так у благостных старушечек дети были алкаши, бросали свои земли, уходили в города, там спивались, рожали никчёмных детей и т. д., пока русская земля не обезлюдела. Авдотьи Ильиничны Простаковы что-то не то в своих душеньках носили, что проявилось в мирах иных…

Сам остров был прекрасен. Высокий, как бы на горе, в центре его была лощина, протекал прекрасный ручей среди крупных камней. На одном взгорье покоилось смиренное кладбище, на другом, подобно английскому замку, высилась полуразрушенная водонапорная башня и длинный каменный остов фермы. Было несколько довольно крепких остовов деревянных домов с прохудившимися крышами. Самый поганенький домишко занимал Вспышкин в течении 8 лет… Хорошо, что он завалился и зарос олешником… Не дом и был. Я представила, как среди стройных берёз, на роскошном лугу, ведущем ввысь от ручья, водили хороводы девицы в 16, 17, 18 веке, девицы в сарафанах, в кокошниках. Здесь когда-то был процветающий многолюдный край, сплошь по берегам реки стояли цветущие деревни, по рекам ходили суда, тут были торговые пути, ведущие в Прибалтику, в Белоруссию, в Молдавию, в Московию.

Вспышкин, пнув ногой свою же брошенную лет 5 назад синюю кастрюльку, рассказал, что однажды всё же мертвяки его потревожили. На Троицу была как-то ужасная буря, гроза, ливень. Тогда ещё в соседнем доме на горе жил последний колхозник с женой. Вдруг вечером откуда то в домах появились полчища обезумевших летучих мышей. Вспышкин с женой и сыновьями смотрел на крылатых мышек с свинячьими мордочками спокойно. Пусть полетают, попищат, постукаются об рамы. Ишь, инферныши! Явно души покойничков взбудоражились и рванули в царство живых. Ктой-то вспугнул их. Новый покойничек, возможно. Или молитва праведника об изгнании бесов… Вспышкин приоткрыл окно — пусть летят на волю. Не то было в доме колхозника. Там колхозник с женой взяли в руки палки, ухваты, вилы, стали упырьков уничтожать. Ловили и били, и добивали маленьких зверьков ужасных, похожих на летающих пауков в паутине. Колхозникам было страшно, волосы у них дыбом встали на голове. В тот год оба умерли. Дом опустел. А добрый к мышам Вспышкин усилился.