Предводитель волков. Вампир (сборник)

Лишь через десять минут Тибо обратил внимание на погоду.

Лило как из ведра. Но именно этот ливень, каким бы ледяным ни был, и даже потому, что он был ледяным, благотворно подействовал на Тибо.

Как простодушно сказал добрый Маглуар, его голова пылала. Выйдя от бальи, Тибо пустился бежать по полю куда глаза глядят. Он не стремился попасть в определенное место. Ему нужны были простор, свежесть и движение.

Бесцельный бег привел его сначала в лес Валлю. И только заметив вдали мельницу в Койолле, он понял, где очутился.

На бегу он послал проклятие красавице-мельничихе, пронесся как сумасшедший между Восьенном и Койоллем и, увидев перед собой черную громаду леса, поспешил туда.

Перед ним лежала дорога, ведущая из Койолля в Пресьямон.

Он пошел по ней наудачу.

Глава 14 Деревенская свадьба

Едва Тибо прошел пятьсот шагов по лесу, как оказался в окружении волков. Ему было приятно увидеть их снова. Он замедлил бег. Позвал их.

Волки собрались вокруг него.

Тибо ласкал их, как пастух ласкает своих овечек, а псарь – своих собак. Это было его стадо, его свора. Стадо с горящими глазами, свора с огненными взглядами.

Над его головой в сухих ветвях бесшумно перелетали то жалобно стонавшие совы, то мрачно ухавшие сычи. И, будто крылатые угольки, светились глаза ночных птиц.

Казалось, Тибо был центром какого-то адского круга.

Не только волки ластились и ложились у его ног, но и совы с сычами, похоже, льнули к нему. Совы задевали его волосы крыльями. Сычи усаживались ему на плечо.

– Ах, – шептал Тибо, – значит, я враг не всякому творению: люди меня ненавидят, зато животные любят!

Тибо забывал, какое звено в цепи сотворенных существ занимают любящие его животные. Он даже не подумал, что они были теми, которые ненавидят человека и которых человек проклял.

Он не думал над тем, что эти живые существа любят его, потому что он стал среди людей тем, кем они сами стали среди животных, – ночной тварью! Хищником!

В окружении всех этих тварей Тибо не мог сделать ни йоты добра.

Но зато он мог совершить много зла.

Тибо улыбнулся злу, которое мог сделать.

До хижины оставалось еще целое лье, и он чувствовал себя уставшим. Он знал, что поблизости есть дуплистый дуб, осмотрелся и направился к нему.

Если бы он не знал дороги, волки указали бы ее, ведь они словно проникали в его мысли и угадывали, что он искал. Сычи и совы перепархивали с ветки на ветку, будто для того, чтобы освещать ему путь, а волки трусили впереди Тибо, указывая его.

Дерево стояло в двадцати шагах от дороги. Как мы уже говорили, это был старый дуб, возраст которого исчислялся не годами, а столетиями.

Деревья, проживающие десять, двадцать, тридцать человеческих жизней, ведут счет не на дни и ночи, как люди, а на времена года.

Осень – их сумерки, зима – ночь. Весна – рассвет, лето – день.

Человек завидует дереву, бабочка-однодневка завидует человеку.

Ствол старого дуба не могли бы обхватить и сорок взявшихся за руки человек.

Дупло, которое прогрызло в нем время, ежедневно острием своей косы отделяя по кусочку древесины, было величиной с обычную комнату.

Но вход был таким узким, что человек едва мог в него протиснуться.

Тибо проскользнул внутрь. Там он обнаружил нечто вроде сиденья, образовавшегося в толще ствола, устроился поудобнее, будто в вольтеровском кресле, пожелал спокойной ночи волкам и совам, закрыл глаза и уснул. Или сделал вид, что уснул.

Волки улеглись вокруг дерева.

Совы и сычи расселись на ветвях.

Дуб – весь в огоньках, рассыпанных у подножия, рассеянных в ветвях, – был похож на огромную освещенную стойку, приготовленную к адскому празднеству.

Тибо проснулся, когда совсем рассвело.

Волки уже давно разбрелись по логовам, сычи и совы вернулись в привычные развалины.

Ничто не напоминало о вчерашнем дожде.

Неяркий луч солнца – из тех, в которых, тем не менее, чувствуется предвестие весны, – проникая сквозь голые ветви деревьев и не находя появляющейся там позже листвы, освещал вечнозеленую угрюмую омелу.

Вдали еле слышно звучала музыка. Мало-помалу звуки приближались, и уже можно было различить, что играют две скрипки и гобой.

Вначале Тибо подумал, что ему это снится. Но было совсем светло, и голова у него, похоже, была ясная. Башмачник вынужден был признать, что вполне проснулся. К тому же, когда он протер глаза, чтобы убедиться, что все происходит на самом деле, незамысловатые мелодии, которые он услышал, доносились уже отчетливо.

И быстро приближались.

Какая-то птица вторила концерту людей концертом Бога. Под кустом, на котором она пела, словно звездочка, сиял цветок подснежника. Небо было голубым, как в погожий апрельский день.

Что же означал этот праздник весны среди зимы?

Пение птицы, приветствующей нежданный свет, сияние цветка, отражавшего в своей чашечке солнце, чтобы поблагодарить его за посещение, праздничные звуки, которые доказывали несчастному пр'oклятому, что люди объединились с природой, чтобы быть счастливыми под этим лазурным сводом, – весь этот букет радости, этот сноп счастья, вместо того чтобы возвратить Тибо спокойствие, только усилил его недоброе настроение.

Ему хотелось, чтобы весь мир был мрачным и черным, как его душа.

Сначала он решил избежать сельского концерта, который все приближался. Но, казалось, какая-то сила, более могущественная, чем воля башмачника, приковала его ноги к земле.

Тогда он забрался поглубже в дупло дуба и принялся ждать.

Отчетливо слышны были радостные крики и игривые песни вперемешку с пением скрипок и звуками гобоя.

Время от времени раздавался ружейный выстрел, взрывалась шутиха.

Тибо сообразил, что причиной шумного веселья могла быть деревенская свадьба.