Прекрасные и порочные

– Окей. Можешь смотреть.

Я поворачиваюсь как раз тогда, когда она на полпути в постель. В моей просторной, огромной рубашке пирата она выглядит намного меньше, изысканнее. Выпуклость её груди такая мягкая и большая. С размазанным макияжем и в одной рубашке она выглядит такой ранимой и так сильно отличается от стойкого, уверенного в себе дервиша³², которым была последние два месяца. Её голые ноги мелькают на мгновение, прежде чем она прячет их под одеялом и подтягивает их к подбородку.

– Пахнет тобой, – улыбается она мне сонно. Я гашу возбуждение, которое проходит сквозь меня при этих несдержанных и неуместных словах.

– Я буду здесь, – я сажусь на кресло.

– Хорошо. Спокойной ночи.

Я выключаю свет.

– Спокойной ночи.

Она медленно, очень медленно перестает дрожать. Её дыхание выравнивается. Когда дрожь полностью прекращается, я, наконец, откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза.

– 14-

3 года

19 недель

1 день

Мой мозг пульсирует болезненным ритмом, пытаясь избежать жестокого обращения от черепа. Я еле открываю глаза, и свет атакует их. Я морщусь и скулю, затем натягиваю на голову одеяло. Чья это кровать? И почему на мне эта мягкая белая рубашка?

А потом до меня доходит, мой мозг плавится и медленно вытекает из ушей. Это дом Эйвери. Гостевая комната Эйвери. Рубашка Джека. У меня похмелье и на мне рубашка Джека Хантера! Мое дыхание учащается, в груди поселяется паника, похожая на толстого, злого, маленького мужика. Рядом со мной на кровати никого нет. Она полностью заправлена, так что там никто не спал. Только я. Ну, я так думаю. Я яростно роюсь в своей голове, ища воспоминания того, что произошло прошлой ночью, но там пусто. Я не помню ничего.

Сползаю с постели и испытываю свой вес на полу. У меня во рту, словно кошки нагадили. Прохожу в ванную и пальцем растираю зубную пасту по зубам. Сойдет. Я обнюхиваю себя – от меня не пахнет сексом. Это хороший знак. Но это не означат, что ничего не произошло. Как же чертовски я хочу всё вспомнить! Переодеваюсь обратно в свой костюм. И как я умудрилась его снять? Или я его не снимала? Кто-то другой это сделал? Это Дж…

Открывается дверь, и заглядывает Джек. Он без рубашки, его живот и грудь выглядят восхитительно накаченными. Это почти отвлекает меня от его взволнованного лица. Почти.

– Ты проснулась, – говорит он.

– Что, черт возьми, произошло прошлой ночью…

– Нет времени. Ты нужна Кайле.

Джек исчезает за дверью. Холодный ужас обосновывается в моем животе, и я следую за ним по коридору. На полу разбросаны обертки от конфет и пустые красные стаканчики. Слабый солнечный свет просачивается сквозь окна – еще не утро, но уже и не ночь. Я проверяю время на своем телефоне. Ровно шесть часов. Большая часть толпы разошлась. Джек поторапливает меня и указывает на другую гостевую комнату в конце коридора. Кайла сидит на кровати, а Рен около нее. Она выглядит напугано и измождено, её юбка русалки сидит на ней криво, а макияж размазан. Рен предлагает ей рулон туалетной бумаги, она отрывает кусочек и громко высмаркивается в него. Я бросаюсь к ней, опускаюсь на колени и кладу руку на её ногу.

– Кайла! Что, черт побери, с тобой случилось?

– Эйвери, – всхлипывает она и снова начинает рыдать. – Эйвери… мой стакан... она положила что-то в мой напиток, Айсис!

Я бросаю взгляд на Рена.

– GHB³³?

Он кивает.

– Она не могла двигаться целых тридцать минут.

– Кто-нибудь…

Рен качает головой.

– Эйвери закрыла нас здесь вдвоем. Забаррикадировала дверь стулом и сказала, что мы не выйдем пока не…

Кайла завывает и смотрит на Джека, притаившегося в дверном проеме.

– Где ты был? Я так испугалась! Почему ты не… почему ты не…

– Я заснул в другой комнате, – мягко произносит Джек, но не приближается к ней. – Мне очень жаль.

Кайла закрывает лицо руками и рыдает. Рен вздрагивает. Я поглаживаю её по плечу.

– Эй, послушай. Ты была в безопасности. Рен хороший парень, так? Тебе не нужно было бояться, – я смотрю на Рена. – Правильно? Ты ведь ничего не сделал? Говори правду, и я не выпотрошу тебя.

– Клянусь тебе, Айсис! Я бы никогда… я не монстр, – его зеленые глаза расширяются. Волна стыда заставляет меня отступить.

– Да, знаю. Прости, что усомнилась.

– Эйвери думала… я предполагаю, что она думала… – Рен вздрагивает. – Думала, что я это сделаю.

– А потом использовала бы это в качестве шантажа, чтоб получить свое финансирование, – заканчиваю я. Он кивает. Услышав это, Джек моментально оживляется. Он подходит к каминной полке и скидывает оттуда все украшения. Поднимает часы и разбивает их.

– Господи! – кричит Рен, когда мы оба подпрыгиваем. Кайла вскрикивает и закрывает уши. Джек поворачивается к нам, держа в руках крохотную черную коробочку.

– Камера, – говорит он инертно.

– Для доказательства, – бормочу я, медленно вставая, и во мне подобно огню, вспыхивает ярость. – Эта гребаная сука…

– Не надо! – Кайла вцепляется в мою руку. – Не надо, Айсис, пожалуйста! Она моя подруга! Она…она моя единственная подруга!

– Неправда, – прерывает жесткий голос Джека. – Оглянись вокруг. Люди, которые сейчас здесь с тобой и есть твои настоящие друзья.

Кайла выглядит так, словно он её ударил. Она снова начинает плакать, и Рен морщится, не зная, что делать, но явно желая помочь. Он смотрит на меня:

– Пойдем. Мы должны противостоять ей.

Я насмехаюсь:

– Противостоять ей? Немного мягко, ты так не думаешь? Я собираюсь оторвать ей титьки!

Рен ухмыляется, и мы вместе шагаем по коридору, оставляя Джека и Кайлу одних. Мы петляем мимо стонущих просыпающихся людей, мимо луж рвоты и липкого алкоголя, и мимо редких кип сброшенной одежды.

Комната Эйвери окрашена в бледно-фиолетовый цвет, в центре находится красивая кровать с балдахином. Эйвери поднимается из кучи шелковых простыней, она всё ещё в костюме принцессы, правда слегка потрепанном. Девушка видит меня, замечает выражение моего лица и пытается сбежать через окно. Я бросаюсь к ней, оттаскиваю её назад за волосы и ударяю кулаком, достаточно сильно, чтобы она упала на пол.

– Ты действительно не учишься, не так ли? – мягко говорю я.

– Чт…что… – она кашляет. – О чем ты говоришь?

Я наклоняюсь, хватаю прядь её рыжих волос и тяну. Сильно. Она кричит и извивается.

– Хорошо! Хорошо! Мне чертовски жаль!

– Нет. Тебе не жаль. Но будет.

– Ты не получишь финансирование, Эйвери, – произносит Рен с каменным выражением на лице. – Ни сейчас, ни когда-либо. Я лишаю президента французского клуба служебных обязанностей. Я накладываю на тебя санкцию. Тебе официально запрещено вступать в другие клубы, присутствовать на выпускном балу и на вечере церемонии вручения дипломов.