Прелести
Шрифт:
Местность была незнакомой. Ничья территория. Так, как мы и договаривались с Саком. Сконцентрировал на нём внимание. Вызвал.
Он появился не сразу и первым перешёл в нападение:
— Ты всегда днём спишь?
— Так в Барселоне ночь ещё.
— А я, в данный момент, утренний снег во дворе убираю. А сейчас, по твоей милости, валяюсь в сугробе, и Артур мне лицо лижет. Следующий раз либо пей поменьше, либо пояса временные просчитывай.
Январь 1996
Китаец с громким чавканьем жевал печенье и не менее шумно тянул через трубочку какао из картонной коробки. Завтракал. По большому счёту, для меня китаец — земляк. Я сибиряк, следовательно — азиат, он также — азиат. От Красноярска до Китая по карте расстояние с палец будет, не больше. Хотел ему об этом рассказать, но, несмотря на географическое родство, общего языка мы не нашли. Жаль.
Зато с болгарином сутки обсасывали тему: «Все бабы — суки». Надоело…
Выполнил простейшие гимнастические упражнения и, подложив руки под голову, улёгся на спину, на своё место. Когда загремела наружная дверь, и к нашей клетке подвели нового задержанного, я абсолютно не удивился. Я уже просто не мог удивляться. Смешно всё это…
Кстати, раньше внимания не обращал, а у Дановича тоже имелась в наличии цепочка из белого металла? Или это всё-таки не система, а рядовое совпадение?
Саныч был одет в длинное пальто от Hugo Boss. Под пальто костюм. Из ботинок, как у всех других, предусмотрительно вынуты шнурки. Руки за спиной…
— Долго я за тобой бегать буду? — он улыбнулся и, постелив пальто, уселся на него со мной рядышком. — Хорошо, хоть, не в Африку сбежал.
Ещё разок, и постараться вдуматься в смысл фразы, проникнуться, так сказать, содержанием: «Хорошо, хоть, не в Африку сбежал…» Что, конкретно, хорошего?
— Саныч, ты-то, что здесь делаешь?
Он показал три пальца:
— Трое суток, за нелегальное нахождение в Испании.
— ??? — я даже спрашивать ничего не стал, настолько этот ответ являлся нелепостью.
— Ну, не было у меня при себе документов. И привезти некому было. И позвонить некому. И откуда взялся в стране — не помню. И как звать — не знаю. Трое суток. Как и ты.
Лучше бы, действительно, в Африку сбежал. Хорошее дополнение: «Как и я…». Или к земляку-китайцу на нашу общую азиатскую родину…
— От кого узнал-то, что я здесь?
— Мир слухами полнится. Если бы ты не общался ни с кем из русских. А так… Ты тут в Барселоне сибиряк единственный, по-моему, да ещё и из легиона сбежавший. Кстати, они тебя тоже ищут.
— Так ты, что, получается, в тюрьму специально из-за меня сел?
— Не в тюрьму. Три дня — это не срок. Где ещё с тобой поговорить можно спокойно будет, без беготни. Только здесь.
— А зачем в легион приезжал?
— А ты зачем второй
раз во Францию приехал?Короче, замечательный диалог. Помолчали оба минуты три…
— Я-то не знал, что ты жив. Ты же тогда в Париже… — отвернулся, вспоминая, как Марат валялся без памяти в кресле, а в доме все бегали: «Саныч застрелился!»
— Если бы не знал, в Париж бы не вернулся. Значит, знал.
— А что, просто так люди во Францию приехать не могут?
— Люди могут, ты нет.
Люди могут, я нет…
— Зачем тогда это представление устраивал? Вернее, для кого?
— Не для тебя, не обольщайся, — Данович ещё раз улыбнулся, поправил пальто, и, также как и я, улёгся на спину, подложив под голову руки. — Ситуация требовала. Я ведь тоже не во всех случаях от себя завишу… — в особенности меня заинтересовало слово «тоже».
— А люди твои знали, что всё это блеф? Ну там, Марат и другие?
— Пацаны уже привыкли. Для них это нормально.
— А мне почему не сказал?
— Почему? — Саныч повернул ко мне голову и пожал ближайшим плечом. — А что бы я тебе сказал? Вот то-то и оно…
— Так я не пойму, зачем тогда ищешь-то меня?
— А ты зачем ищешь?
— Я уже не ищу, я вообще на пять лет в легион ушёл, к чёртовой матери, от всей этой ахинеи, а тут ты…
— Значит, не ушёл, — он повернул голову обратно лицом к потолку и добавил: — И не уйдёшь.
— Вот зае. сь, и куда мне теперь деваться-то?
— Что, куда? Два дня ещё проторчишь здесь и на свободу…
— Не… Лучше я вон того китайца, земляка моего, задушу, и сяду лет на восемь.
— Да он, поди, каратист какой-нибудь, отобьётся.
— Не отобьётся.
— И что? Если бы всё так просто было, я бы тоже спокойно где-нибудь в тюрьме отсиживался. Не получится, испробованный вариант. Тут надо что-то другое придумать.
Болгарин понимал русские слова, но не понимал тот бред, что мы несли. Он, было, попытался влезть в разговор со своей женоненавистнической тематикой, однако, почувствовав, что она нам совершенно неинтересна, лишь махнул рукой и отошёл к арабам.
— Ты, когда последний раз в Россию ездил, с Александром не встречался?
— Нет. С девяносто второго года не виделись ни разу.
— Понятно… Может быть, больше и не встретитесь. Расскажи подробно о том, как вы познакомились.
Мой рассказ занял часа два. Александр, Измайлов, Лолита, Марина, Ирочка, тюрьма Воронежа… Я рассказал всё, что знал. Почти всё. Выводов, по крайней мере, пока не делал. Данович выкурил за это время четыре сигареты, ещё две «стрельнули» сокамерники.
— На кого, говоришь, Измайлова Александр вывел в своё время? На учёного крупного?
— Не знаю, со слов Игоря так выходит. А того, тоже в своё время, Александр с партийным функционером свёл.
— И оба потом самоубийством жизнь покончили?