Прелести

— Интересен в общении?

— Интересен, не интересен, не в этом дело… Он помощь обещает. К тому же совершенно бескорыстно. Не знаю, что он может, что не может на самом деле, но помочь пытается. Он добрый очень. Очень восприимчив к чужому мнению. Легко ранимый. Не знаю… Хирурги Ирину осматривали не один раз, только всё… Юрию признательна уже хотя бы за то, что он делает какие-то попытки, — Марина замолчала на мгновение. — Вот ты бы мог нам помочь?

— Каким образом? — Александр серебряной ложечкой аккуратно переносил кусочки торта из блюдца в рот.

— Тебе лучше знать. Тогда, в поезде, ты ведь оставил какую-то надежду?

— Надежду? — мужчина пошевелил бровями.

— Иринка, скажи Саше сама, — мать дотронулась пальцами до плеча ребёнка.

— Я тогда, Саша, тебя как бы видела, — девочка поджала губки. — А сейчас только слышу.

— Может быть, ты, наоборот, видишь всё лучше нас? Чувствуешь настроение ночи… Даёшь пощёчину полной луне…Мы ведь не можем даже обнять взглядом солнце, когда оно в зените. Наши глаза слабы. Когда туман наваливается на грудь, мы не видим сквозь него иероглифы прошлого, а в танце огня не пытаемся разглядеть безудержное веселье и райское наслаждение ада, где счастливые грешники, жарясь на шипящих сковородках, беспечно распевают залихватские песни. Вот так — Ля-ля-ля… — руки Александра принялись дирижировать невидимым оркестром. — Когда умирает самка оленя, в её испуганных глазах умещается вселенная. Они эту вселенную чувствуют. А что может уместиться в глазах человека? Пф-ф… — и, прекратив дирижировать, руки упали на колени. — Твои глаза видят, возможно, даже лучше, чем мои.

Лично мне больше всего понравилось про самку оленя. Чё к чему?

— Саша, это всё слова, — мягко перебила говорившего Марина, — красивые слова. Но в действительности-то…

Александр рассмеялся, затем замер с гримасой смеха на лице и устало улыбнулся:

— Значит, народ ждёт чуда?

— ?

— Я говорю о том, что ты, видимо, жаждешь увидеть продолжение?

— Того, что было в поезде?

— Да, того, что было в поезде.

— Если, конечно, это возможно, — неуверенно проговорила женщина.

— Хорошо, — просто произнёс он. — Попробую, — и протянул правую руку ладонью вверх Марине. — Дай свою.

Женщина послушно вложила изящную ладонь в ладонь Александра.

— Единственное, о чём я хочу сказать, точнее, предупредить, — он перевернул женскую ладошку и посмотрел на неё вскользь. — Моё мнение, любая болезнь — закономерность. Всякая попытка вмешательства со стороны, то есть лечение, есть нарушение закона. Я закон нарушать не хочу. Поэтому ответственность за подобные действия брать на себя не буду. Если всю ответственность возьмёшь на себя ты или Андрей? Возьмёшь, Андрей?

— Ну, возьму, если надо… — протянул я нерешительно.

— Возьмёшь, — повторил он и опять усмехнулся. — Ну и ладненько, — свободной правой рукой мужчина закрыл глаза девочке, затем, так же, как тогда в поезде, отвёл руку на расстояние примерно тридцати сантиметров и немного в сторону. Ира тоже повернула голову в сторону, вслед за рукой. Он сделал несколько круговых движений. Ребёнок все эти движения повторил.

— Она не видит сейчас руку так, как видим все мы. Скорее чувствует, охватывает в совокупности с окружающим миром, — Александр казался совершенно раскрепощённым, чего нельзя было сказать о нас с Мариной. — Примерно так видят дети, находящиеся в утробе матери. Впоследствии это умение куда-то теряется. Лишь немногие сохраняют подобную способность видеть в течение всей жизни. Если Ирина когда-нибудь вернёт нормальное зрение, то велик шанс, что исчезнет вот это мировосприятие… Андрей, присядь поближе. Возьми нашу хозяйку за руку. А теперь свободной рукой попробуй всё за мной повторить.

Вот этого я совсем не ожидал. То, что Александр и Коперфильд-Кио одни и те же лица, можно было предположить, но то, что мне придётся выполнять функции ассистента…

Я дотронулся ладонью до закрытых глаз ребёнка. Другой рукой крепко держал Марину, которая, в свою очередь, цепко сжимала ладонь Александра. Таким образом, получилась не замкнутая цепь, крайним звеном которой являлся я сам.

Отняв руку от глаз Ирины, попытался проделать знакомые манипуляции, подобные тем, что производил Александр. Раз, два, три, четыре, пять, вышел кто-то погу… Мысли сбились, хотя то, что произошло, неожиданностью можно было назвать с натяжкой. Ребёнок теперь глядел на мои руки. Вот такие дела-делишки. Убрал руку влево, она влево. Вправо, она вправо. Марина изумлённо глядела на меня, я вопросительно на нашего «массовика-затейника».

— Можешь опустить обе руки, — «массовик-затейник» улыбнулся, но как-то невесело, женщине. — Теперь все вопросы к нему.

Мы все разом разжали ладони. Ирина открыла глаза и «смотрела» в мою сторону.

— Она что, уже?.. — почему-то шёпотом спросила мать.

— Пока ещё нет. Картинку привычного описания мира она не воспроизводит, хотя это дело времени. Если Андрей захочет, он доведёт работу до конца.

— Андрей?

— Ты же сама всё видела.

Попал. Какая работа? Честно говоря, до этого момента я эти действия в шутку воспринимал, а у них, кажется, всё на полном серьёзе.

— Ирина, ты видишь что-нибудь?

— Да, Андрея.

— А меня? Меня ты видишь?

Ребёнок такими же, как прежде пустыми глазами «посмотрел», повернув голову на голос, в сторону матери.

— Нет, мама.

— Пусть цыплёнок отдохнёт. Отведи её поспать, — потянулся и хрустнул косточками Александр. — Дневной сон лечит.

Ох-хо-хо… Ничего подобного я в своей жизни, разумеется, не видел. Но ведь и удивления, что самое поразительное, не было совершенно. Не удивлялся я. Как будто всё так и должно быть. Всё в порядке, сидим — едим торт. Александр что-то рассказывает на отвлечённые темы, а глаза его неподвижные, только, что странно, постоянно цвет меняют. Хотя странного в этом тоже ничего не было. Сейчас они были почти чёрными. Пятна проталин на серости весеннего снега.

— Марина, ты, я вижу, тоже с нами устала? Ладно, мне пора. Андрей, идёшь?

— Иду.

— К Измайлову не поедешь? Нет? Ну и правильно. Я бы тоже не поехал.

Дверь закрылась. Мысль потерялась. Весна вернулась.

Глава 7

Васька-котик заболел,

Аппетита нету.

Семь тарелок супа съел

И ещё котлету.

Детская считалка

— Доброе… — я выдержал паузу, вспоминая, как правильно здороваются в час пополудни, — день… Гх-х… Добрый день.

Измайлов удивлённо поднял голову. Вначале на меня, потом на охранника, меня сопровождающего. Его, соответственно, охранника. Не моего.

Офисное помещение очень напоминало кабинет Федяева. Вот только картина на стене отсутствовала: «Измайлов верхом на любимом гнедом …» Канделябров не было также.

— Пусть войдёт, — это в сторону моего «эскорта». — Вообще-то, мы должны были встретиться ещё позавчера. Случилось что? — это уже в мою сторону.

— Я человек в Москве чужой. Иногда проблемы возникают. Не всегда получается, как задумал.