Прелести
Шрифт:
Осознание пришло в результате кувырка в воздухе. Взлетел легко. Без традиционной в подобных случаях «гонки с преследованием». Прекратил полёт, встал на землю и огляделся.
Местность была незнакомой. Вокруг простиралось поле с отдельными оврагами. Вдали, на возвышенности, виднелись какие-то постройки. Я вновь взлетел и чуть было не задел провода (откуда провода в чистом поле?). Притормозил, наклонившись, пролетел под ними, и уже более осторожно двинулся дальше.
Достигнув
Принялся рассматривать здания и улицы. Меньше всего населённый пункт напоминал русскую деревню. Красные черепичные крыши, подстриженные лужайки. Из-за поворота показалась группа молодых людей. Шли в мою сторону. Их было человек шесть-семь. Две девушки. Одеты очень пёстро. Футболки и рубашки навыпуск. За спинами у некоторых яркие вещмешки. Скорее всего, школьники.
Молодёжь вела себя раскованно. Окликнул их и подошёл вплотную. Они остановились, продолжая общаться меж собой. По-видимому, встреча со мной для этих ребят была обычным, рядовым событием. Как с прохожим.
Отчётливо уловил, что понимаю всё, о чём они говорят, но то, что язык был не русским — точно. Язык резкий, гавкающий…
Поздоровался. Спросил, как называется населённый пункт. Они ответили на приветствие и, удивлённо переглянувшись, рассмеялись. Затем, произнеся какое-то название, мне не знакомое, пошли дальше.
Следя за их реакцией, взлетел в воздух, но моё внимание опять отвлекли провода. Резко затормозил, ощущая, как изображение начинает расплываться. Попытался на чём-нибудь зафиксировать взгляд. Удалось на дальней сопке. Устремился туда.
На вершине сопки виднелась залысина. Приземлился среди редких сосен. Сел на пенёк. Осмотрелся.
Дождя не почувствовал, но радугу увидел. Радугу этого мира. Посчитал, сколько цветов? Всё в порядке. Семь.
Сидел, смотрел на радугу. Радугу. Дугу. Гу…
А интересно, что будет, если я останусь жить здесь? Такой сильный, летающий, млекопитающий… Если не проснуться в первом теле, останется вся эта сила со мной? Или же я сразу превращусь в заурядного обитателя местной человеческой фауны?
Подошёл к дереву. Большому дереву. Упёрся руками в ствол. Попытался сломать этот ствол. Дерево не поддалось. Упёрся сильнее. Закачалось, но не поддалось.
Вернулся назад и уселся на прежний пень. Сила есть, но сила не безграничная. Поймал муравья, посадил в ладонь. Если ты, бедолага, попадёшь в мой мир, не станешь ли ты там страшным и ужасным монстром? Муравей не спешил с ответом, а старался сбежать из плена. Боролся.
Муравей борется с заведомо более сильным противником. Я прячусь от всех в лесу другого мира. И никого здесь нет. Бла-го-да-ать…
Поднялся, ещё раз подошёл к дереву. Запрокинул голову. Оглядел крону.
Великан смотрел на меня гордо и несколько снисходительно.
Ещё раз упёрся в ствол. Напрягся.
Великан сопротивляется.
Напрягся сильнее.
Дерево также напрягается из последних сил.
Е-е-щё!!!
Дерево
трещит, но цепляется за жизнь…Ну-у-у!!!
Огромный ствол не выдерживает, ломается пополам и медленно валится на бок. Глухой удар о землю, колоколом, возвещает о победе более сильного.
Я забираюсь на спину поверженного противника, оглядываюсь и просыпаюсь.
Глава 13
Справа — холостые стога,
Травы и цветут берега.
Ловим в суете четверга
В сети — белый ветер.
Красноярский край. Город Уяр — районный центр. В центре районного центра, на автобусной остановке, большая толпа пассажиров дожидается своих автобусов. Красный ПАЗ, следующий по маршруту Уяр — Партизанское, забит до отказа. Пять минут, как должен отправиться, но не трогается с места по банальной причине — отсутствует водитель. Тридцать градусов тепла по Цельсию. Полдень.
— Нет, ну надо же, сволочи какие, — толстая тётка, которой не досталось сидячего места, стоит, одной рукой грузно опершись о поручень, а другой вытирая крупные капли пота с лица. Ногой придерживает, на всякий случай, пару набитых «добром» сумок. — Народ от жары умирает, а они водителя задерживают (упрёк, по-видимому, в сторону некоего пресловутого начальства автобусного хозяйства).
— Да пиво он, скорее всего, где-нибудь дует, — кидает реплику мужчина в очках, с четвёртого места.
— Точно! — подхватывает кто-то из глубины автобуса. — Пьёт пиво и плевать хотел на работу и на то, что, может быть, кто-то опаздывает очень по делу, ёбсель-кадыбсель…
Голос тонет в дружном ропоте протеста против вся и всех.
— Вот сволочь! — вытирает пот толстая тётка.
— Я позавчера ездил, так тридцать минут шофёра ждал, — опять подливает масла в огонь очкарик. — Обедал он.
— Сволочь… — грузно дышит толстушка.
— А то ещё, может быть, бастуют они. Сидят где-нибудь в теньке и бастуют, бастуют…
— Кто они-то?
— Да шофера, кто ещё? Вон, видишь, другие автобусы тоже стоят, — мужик снимает и медленно протирает очки носовым платком. — А если так, то можно и до вечера ждать.
Пассажиры, как пчёлы в потревоженном улье, начинают жужжать, кричать, выражать недовольство водителям, их семьям, их начальству, начальству Уярского района, руководству края и правительству страны в целом.
— Сволочи, — опять пыхтит толстая тётка.
— Кто? — надевает очки мужик.
— Да все сволочи. Никакого спасения от них нет. Что хотят, то и делают.
— Вот и я про то говорю. Он, водитель, может быть, где-то рядом стоит, сигаретку курит и думает про себя: «Пусть понервничают, постоят да потом пообливаются. А то, я их вожу, вожу, а зарплату два месяца не платят. Так вот пассажирам пусть тоже жизнь малиной не кажется. К-хе-хе…»
— Да нам и по три месяца не платят, так что теперь? — вновь раздаётся голос из глубины автобуса. — Мне в три часа в Партизанском быть позарез надо. Плевать я хотел на все их проблемы.