Прелести

— Серебристая такая, — я провожал взглядом беготню Артура. — Может, упала куда-нибудь?

— Вообще-то я утром двор подметал. Если бы валялась, заметил бы. Дорогая вещь? Ценная?

— Подарок. Один знакомый подарил, — и даже вздохнул. — Надо же… Пёс никуда не мог утащить?

— Он бы мне и принёс. Собака выдрессирована на такие вещи. В бане смотрел?

— Смотрел. Везде смотрел, — я зачерпнул носком ботинка рыхлый комок чернозёма. — Как сквозь землю провалилась. Да… Ну, ладно. Вы, я гляжу, в сельское хозяйство талант вложили?

— Ты ведь сам спрашивал, чем я занимаюсь? Смотри. Там я яблоньки посадил, — Сак указал рукой на тонкие побеги. — Видишь, листочками покрылись?

Мы пробрались по тропинке к нужному месту. Владимир Артурович нежно провёл ладонью по молодому стволу одного из деревцев. Затем наклонился и потрогал почву у корней.

— У каждого из них есть своё имя, свой характер. Вот это — мальчик. Тонкий, талантливый, очень чуткий. Когда с ним говоришь мягко, он вслушивается в каждое твоё слово. Запоминает услышанное, радуется всему новому. Он, можно сказать, баловень судьбы, изнеженный вниманием. Любит насекомых, особенно пчёл. Совсем не такой, как вот эта красавица. Она ревнива. Очень ревнива, — Сак дотронулся пальцем до молодого листочка и рассмеялся. — Она любит, когда уделяют внимание только ей одной. Обижается, делается строптивой и капризной, если я, в первую очередь, подхожу не к ней, а к другому деревцу. Как сейчас. Но она красива. Надо признать, очень красива. Она принцесса. Напыщенная и, вместе с тем, изначально избранная быть первой среди равных. Поэтому, я разговариваю с ней с большим почтением: «Здравствуйте, Ваше Высочество», — и он жеманно поклонился. — Вот эта, худенькая, рада уже тому, что находится рядом с красавицей. Золушка. Она скромничает, оценивая свои данные и очень довольна, когда я хвалю принцессу. Она просто обожает принцессу и никогда не высовывается, предпочитая слушать, как разговаривают с другими. Вот и сейчас она скромно потупилась. Из неё вырастет великолепная яблоня. Но она в это не верит, дурёха, считая, что навсегда останется «гадким утёнком». А вот этот — подлиза. Он тоже обожает принцессу, но по-своему. Он считает, что получит свой пучок счастья и славы, которые отражаются от принцессы, и поэтому ластится поближе к ней. Себя он считает очень умным, но, опять же, по-своему. Он всегда находится где-то позади, всегда незаметен и всегда готов услужить, справедливо ожидая благодарности… Вот с этого края, обиженный на всех и всех презирающий тип. Он смотрит на своё место с краю, как на неблагосклонность судьбы и в душе не согласен с этим. При любом удобном случае, он готов отомстить счастливчикам, которые занимают, как ему кажется несправедливо, более почётные места. В нём кипит жажда мести. Его комплекс неполноценности заставляет отыскивать самые изощрённые способы отмщения. Вчера он подговаривал воробьёв поклевать того изнеженного мальчика. Завтра придумает что-нибудь другое. Он вечный революционер. Совсем не такой, как вон тот с противоположного края. Тому плевать, где он находится, сбоку или посередине. Он живет, потому что живёт. Он одинаково, на первый взгляд, относится ко всем своим соседям. Но это только так кажется. В душе он их всех любит, как любит саму жизнь во всех её проявлениях. Он любит солнце. Любит греться под его лучами. Но в то же время ликует, когда идёт дождь и дует сильный ветер. Он наслаждается самой возможностью перемен и в этом его сила. Все остальные деревья относятся к нему, как к чудаку, но при этом уважают в нём эту непонятную силу. Все, даже «революционер», который вообще не способен никого уважать… А вот этому действительно плевать на всех и на себя самого тоже. Он болен. У него ещё даже не проклюнулись листочки, но ему «до лампочки». Ему не интересен этот мир, ему не интересен он сам, ему всё равно, что скажут о нём соседи и даже я. Он не верит, что в этой жизни что-то может представлять ценность. Не верит в то, что способен получать удовольствия. Он ждёт перерождения. Следующей жизни в другом теле, в котором, как он думает, будет счастливым. Но не понимает, что с таким подходом в любом теле его ждёт одна и та же участь. Он, скорее всего, умрёт, так и не распустив листья, но он не хочет бороться за спасение и не верит в саму возможность такой борьбы. Видишь, какие разные деревья? На первый взгляд, одни мерзкие и неприглядные, а другие красивые и полезные. Но для меня среди них нет плохих и хороших. Каждое из них интересно своей индивидуальностью, и я не считаю себя вправе делить их на положительных и отрицательных. Не вправе вмешиваться и переделывать их. И тем более наказывать. В мире не бывает деления на плохое и хорошее. Всё это мы оцениваем применительно к самим себе. И считаем это правильным. Но сама по себе мораль — это инструмент в борьбе за собственное выживание. Я люблю все свои деревья. Ты спрашиваешь, чем я занимаюсь? Ответ очень прост — садоводством, — Владимир Артурович повернулся ко мне лицом. — И думаю, этим ответом разочаровал тебя… Через час от остановки отходит рейсовый автобус на Партизанское. Солнышко яркое. Брюки, я думаю, уже высохли. Пойдём, я дам иголку с ниткой, зашьёшь дыру, потом погладишь их и как раз успеешь уехать. Артур, пошли, — и он двинулся обратно в сторону двора.

Я зашил брюки чёрными нитками (хозяин в это время подтрунивал над псом за то, что тот разорвал гачину) и, включив в гостиной утюг, стал старательно наглаживать стрелки. Когда закончил, у меня в запасе оставались ещё полчаса.

— Ну что ж, быстро управился. Теперь обязательно успеешь. Сегодня будний день, народу не много уезжает, автобус пустым прибудет. Пойдём, провожу.

Под потолком неба скакали облака. Стрекотали какие-то кузнечикообразные. Открыв ворота, вышли на улицу. Я первым, хозяин с собакой следом. Дверь осталась открытой. Присев на корточки, поглядел в умные глаза Артура и погладил двумя руками голову. Пёс высунул язык и посмотрел вопросительно в сторону Сака.

— Ничего, ничего. Он с тобой прощается, не гляди так. Это он вошёл не поздоровавшись, а уходит, как подобает вежливому человеку, — он улыбнулся, потянулся и повторил. — Че-ло-ве-ку.

— Владимир Артурович, всё хотел вас спросить. Почему у вас фамилия корейская? Вы ведь не кореец? — я продолжал сидеть на корточках.

— И кто же я, по-твоему?

— Ну, не знаю. Русский может быть?

— Родом я с Сахалина, а там много корейских семей живут. Может быть, что-то, где-то… — он покрутил ладонью.

— А ещё вопрос, напоследок?

— Ну?

— Вы во сне летаете?

— Ну, бывает… Иногда.

— Иногда? Иногда… А что такое белый ветер?

— Белый ветер? У-у… Это такое… Как бы тебе объяснить-то? — Владимир Артурович посмотрел в небо, где облака всё настойчивее атаковали солнце. — Белый ветер, это один из ветров. Один из многочисленных ветров. А если точнее, белый ветер — это белый ветер.

Глава 14

Ведь, мы живём для того,

Чтобы завтра сдохнуть.

Ля-ля-ля…

А. Григорян

Среди выводов, которые я для себя сделал по итогам поездки в деревню, один представлялся наиболее ясным: «Всё — говно». Зачем ездил, о том даже не спросил. Да и вспомнил только на выходе. Мало того, что не имел ничего своего, так ещё и потерял то, что было. Ха-раз-шо…

Я сидел пьяный вдрызг в каюте «Люкс», поставленного под гостиницу на пристани Речного вокзала Красноярска, теплохода «Композитор Прокофьев». Сидел не один. В компании Владислава Скворца. Скворца по фамилии, по прозвищу и вообще… Плюс Наташа, Кристина и ещё кто-то, сразу не разберёшь. Все были примерно в одинаковом состоянии. То есть в меру. В меру весёлые, в меру пьяные и в меру одетые. Все чего-то пели и пили. Посылали кого-то поминутно за спиртным и зачем-то ещё за женщинами. Причём, продолжалась веселуха уже около недели, с момента моего возвращения в город. Не прерываясь.

Скворец, вместе с несильно целомудренными Натальей и Кристиной, залетел ко мне в гости среди ночи и с порога заявил, что Кристина может исполнить песню о неразделённой любви, один в один, как Эдита Пьеха. Причём, предложил оценить исполнительский талант не совсем юного дарования прямо на месте. Перспектива прослушивания репертуара Эдиты Пьехи в два часа ночи на пороге собственной квартиры не радовала. Вышли на улицу. Песня понравилась. Не только мне, но и соседям. Свой восторг от присутствия народной артистки Советского Союза под своими окнами они выразили в виде нецензурной брани и пожеланий увидеть поскорее сотрудников самых любимых в народе органов в мире.

Поступило предложение поехать «куда-нибудь». Адрес звучал расплывчато, но мы, тем не менее, оказались на теплоходе. Платил я. Деньгами Александра. Скворец сослался на объективные трудности. Он всегда на них ссылался. Благодаря объективным трудностям, он оставался вечно молодым и здоровым. За это люди его любили и немного жалели…

Сняли номер «Люкс» и отдались приятному времяпрепровождению. Девочки отдавались нам, мы отдавались горячительным напиткам, и всё это, в совокупности, сильно отдавало блевотиной.

Если добавить сюда то, что днями мы разъезжали на такси по рынкам Красноярска, где у Скворца имелись множество кентов, из числа торгашей-спекулянтов и пивников, каждому из которых он пояснял, что: «Пацан, который поёт сейчас из колонки музыкального ларька про «Давай, браток, поедем медленно в гору…», является его дружбаном и сидит, в данный момент, в машине», то станет понятно, как это всё, в конце концов, может осто…деть.

На седьмой день марафона я вырубился посреди веселухи. В тот самый момент, когда Кристина нежно нашёптывала моему уху сказку о поступлении в театральное училище, Скворец по-птичьему ржал, Наташу кто-то имел, а весёлый парень в кожаной кепке и с загипсованной ногой настойчиво протягивал гитару и рюмку водки. Серые будни трудового народа сломили мою не пролетарскую волю. Я уснул…

Осознания добился легко. Начал искать Территорию-2. Так я назвал то самое место в Академгородке, над Енисеем. Наяву — Территория-1, во сне — Территория-2. Нашёл. Краски были неестественными. Вместо зелёного переливались всеми цветами радуги. Зафиксировать на чём-то взгляд удавалось не сразу. Взлететь не получилось. Предметы постоянно видоизменялись. Мой второй мир меня не слушался. Вдобавок, поблизости появились какие-то странные субъекты. Рассматривали меня в упор. Направился, было, в их сторону, но они, как ни странно, не испугались. Проснулся.

Открыл глаза и попал в фильм ужасов. Кристина совокуплялась с «раненым» в ногу, загипсованным «кепконосцем». Картина неестественная и дурацкая. Кроме того, на моих коленях лежала чья-то голова. Чужая…Тело сидело на полу. Тоже чужое…

СВИНСТВО! ГРЯЗЬ! ДЕРЬМО! ПОМОИ! БЛУД! ДЕШЁВЫЙ ФАРС! ОПЯТЬ ДЕРЬМО! ОПЯТЬ СВИНСТВО! БЛЕВОТИНА! ТОШНОТА! РВОТА! ХВАТИТ!..

— Влад, ты где?!

— Чё?! — раздалось из-за тонкой стенки.

— Какого хрена здесь происходит?!

— А что происходит?