Прелести
Шрифт:
— Яна Александровна?
— Да?
— В последнее время со мной часто происходят вещи, которые раньше я бы охарактеризовал словами: «повезло» и «случайно». Сейчас я так не говорю. Извините, выньте лист на минуту из сумочки назад.
— Зачем?
— Я хочу кое-что проверить. Если можно, конечно.
Женщина достаёт листок и протягивает через стол. Я разворачиваю и держу навесу в правой руке. Линия сгиба, в аккурат, проходит между двумя точками так, что при сложении точки накладываются одна на другую. Я складываю лист и отдаю обратно доктору.
— Какие уж тут случайности. Всё просто до безобразия. Даже неинтересно, — встаю и, в сопровождении
— До свидания, — она крутит в руке, точно маятником часов, всё тем же, сложенным вдвое обыкновенным листком бумаги.
Яблоко, молоток, лодка, гриб, стул, дом, конь, ягода…
Глава 20
Из стены возникли руки…
— Дубль два.
Мне снится Красноярск. Куда-то бреду, чем-то занимаюсь, с кем-то общаюсь. Обычный сон. Вдруг перепрыгиваю яму и… стоп! Ну-ка ещё разок… Точно. Легко пролетаю расстояние метра три параллельно земле. Такие фокусы научился расшифровывать сразу. Делаю контрольный прыжок, после чего аккуратно вхожу в нужный режим и оглядываюсь.
Ночь или вечер. На улице горят фонари. Зима. Вокруг никого. Двор дома № 1 по Второй Хабаровской. Мой родной дом находится невдалеке, через дорогу. Мой теперешний дом — тюрьма — вдалеке, в Воронеже. Первая мысль: «Почему не видно людей? Который сейчас час?» Если исходить из того, что между двумя городами четыре часа разницы, а спать я лёг примерно в три ночи, то здесь должно быть часов семь, восемь утра. Но это в первом мире, где всё подчинено физическим законам. Во втором мире законы трактуются весьма произвольно.
Середина декабря. Если сходится, что здесь и в Воронеже одно и то же время суток (с поясными поправками), значит, скоро народ начнёт выползать на работу. При наличии конечно здесь рабочей недели. Уф… Чушь полнейшая в голову лезет…
Спускаюсь по лестнице и перехожу неширокую дорогу. Из подъезда дома № 13, хлопнув дверью, выпрыгивает наружу какой-то мужик, поёживается и устремляется в сторону остановки. Вот и первые люди. Идём дальше.
Всегда, когда попадаешь из состояния бестолкового сна в мир параллельной реальности, возникает вопрос: «А что, собственно говоря, дальше-то делать?» Все установки, приготовленные заранее, либо забываются, либо игнорируются. Как в момент знакомства с давно понравившейся женщиной. Мол, подойду я к ней, скажу то, то… А когда внезапно встречаешь эту женщину, все заготовленные эпитеты из головы куда-то вылетают.
Шагаю к дому, размышляю о подобных закономерностях и вдруг замечаю, что строения расплываются, и трудно становится удержать их в фокусе. Взлетаю, что обычно делаю в подобных случаях, и пролетаю несколько десятков метров. Резкость восприятия восстанавливается. Теперь иду по двору своего дома № 8-А и разглядываю местность, стараясь отыскать различия и несовпадения. Всё совпадает, всё знакомо. Кружится снег. Горят фонари. Может быть, в реальном мире они не горят? Их ведь там бьют регулярно. А здесь, как ни странно, все на месте. Но это не различие.
Дверь третьего подъезда отворяется, и на улицу выходит Вадим Занин. Обыкновенный Вадим Занин. Я останавливаюсь. Он подходит и протягивает руку. Обмениваемся рукопожатиями, после чего Вадим улыбается, как бы говоря: «Извини, тороплюсь», и как ни в чём не бывало, быстрыми шагами удаляется к автобусной
остановке. Я стою и гляжу ему вслед. Гляжу и думаю: «А может это не второе измерение? Может мне приснился сон про тюрьму и всё наоборот — здесь, сейчас основной мир, а Воронеж — в другом, параллельном? Ведь всё реально, как раз в данный момент?»Но, стоп. Стоп. Я только что летал. А в первой жизни я пока летать не научился. Поэтому спокойно идём дальше и не кипятим мозги. Не хватало ещё, чтобы крыша поплыла, и меня в этой реальности упекли в психушку. Тем более она находится через три дома. А ведь было бы интересно…
Захожу в свой подъезд и тут же возвращаюсь на улицу, запрокидываю голову, гляжу на окна третьего этажа. В кухне горит свет. Кстати, на улице начинает светать. Утро…
Опять поднимаюсь по лестнице, заглядываю мимоходом в почтовый ящик, подхожу к двери и останавливаюсь. На моей двери, я точно помню, номер был закрашен. Именно это я и наблюдаю сейчас. Различий никаких. На соседней двери красуется номер 58. И всё-таки, что-то не так. Что?
Стучу три раза и замираю. Мама открывает и, как ни в чём не бывало, убегает на кухню. Вхожу в прихожую и захлопываю дверь. Прохожу в комнаты, оглядываю одну, вторую, третью и возвращаюсь на кухню. От плиты идёт дым, мама что-то жарит. Она поворачивается ко мне:
— Завтракать будешь?
— Нет, спасибо, не хочу, — усаживаюсь на стул и обалдело гляжу на мать.
— Что, поел уже где-то? Опять всю ночь не спал, гуляка.
Я молчу, соображаю, как вести себя в этой ситуации. Затем спрашиваю:
— Мам, какое сегодня число?
— Вторник сегодня, — она смеётся и снимает сковороду с плиты.
— А год какой?
— Что это с тобой? — мама слегка удивлённо глядит в мою сторону.
— Да нет, ничего, — поднимаюсь с места. — Мне нужно сходить кое-куда.
— Поешь сначала.
— Вот если бы подсказала, какой сейчас год, может быть, и поел бы.
— Я же сказала — вторник.
— Вот, вот… Вторник, — иду к двери и вдруг замечаю тень, промелькнувшую в том же направлении. Зеркало…
Останавливаюсь, разворачиваюсь и медленно подхожу к трельяжу. Несколько секунд уходит на то, чтобы решиться заглянуть в эту стеклянную пропасть. Секунда, другая… Всё же делаю последний шаг и поднимаю глаза.
Я вижу своё отражение. Отражение своего второго тела. Отражение в третьем лице.
Я сплю в камере № 127 тюрьмы города Воронежа, и я же стою в прихожей собственной квартиры и разглядываю себя же в зеркале!
Итак — моё отражение. Если бы его увидел кто-то другой, то, естественно, принял бы меня второго за меня первого. До этого, мысль о том, как выглядит мой двойник, почему-то не возникала. Идентично? Похоже? Теперь убедился, что идентично. Только что волосы отросли настолько, насколько я позволяю им вырасти до очередной подстрижки, и нос слегка опухший. Но эти различия, повторяю, другой человек заметить не смог бы.
Я глядел на себя, вертел головой, поднимал и опускал руки и, наконец, подмигнул своему двойнику, или точнее, тройнику:
Привет, Андрюха. Добро пожаловать домой. В тюрьму-то неохота возвращаться? Нет? Ничего, мы ещё и дотуда доберёмся… Доберёмся… Доберёмся…
Изображение начинает расплываться, и я, не желая просыпаться, открываю рывком дверь и выбегаю в подъезд. Затем выскакиваю на улицу и с места устремляюсь в небо. Никаких проводов. Ничто не мешает. Двадцать метров — полёт нормальный. Лечу в сторону Тысячекоечной больницы и опускаюсь лишь тогда, когда убеждаюсь, что вновь отчётливо различаю предметы.