Прелести

— Привет, Андрюха. Я из два-семь заехал.

— Сибиряк, что ли? Присаживайся. Мне Юрик уже про тебя отписал. Да и с тобой лично мы пару раз переписывались.

Витёк отходит, а я сажусь на шконку и достаю шприц и зеркальце:

— На, держи, Макар передал.

— Ага, хорошо, — он берёт шприц и машет рукой в сторону самодельной тумбочки возле шконки. — А зеркальце себе оставь, у меня этих обезьянок… Девать некуда. Знакомься с пацанами, — Козырь кивает жильцам нижнего яруса, расположившимся в ряд возле него.

Самый ближний, через тумбочку — Володя Кузнец. У него постель, как и у Андрюхи, заправлена домашним бельём, с пододеяльником и цветной наволочкой. Кузнецу лет тридцать с небольшим. Он лежит поверх покрывала в синем спортивном костюме и белых носках. Далее ещё два пацана, каждый на своей шконке. Всё пространство завешено простынями, точно занавесками, этакий, довольно ухоженный, закуток.

— Будете с Вовкой по очереди спать, на его шконке. Он сейчас один. Вещи где оставил?

— Где и все. Вон там.

— А много заехало-то? — Козырь отодвинул занавеску. — Мотыль!

— Чё? — подошёл конопатый парень в трико с оттянутыми коленками.

— Сколько человек сегодня заехало?

— Пятеро, кажись.

— Да они что, совсем, что ли, сдурели, менты? Уже дышать нечем. Ну, дурдом. Нужно, пока не поздно, на больничку сваливать. — Андрюха повернулся ко мне. — Ложись, отдыхай, если хочешь.

— Да нет, я ещё отписать по тюрьме думаю, что меня перевели.

— Ну, твоё дело. Располагайся…

* * *

На следующие сутки, вечером, я обратил внимание на то, что мужик молдаванин, убираясь в хате, сметает вместе с мусором хлебные крошки и кусочки, недоеденные во время ужина. Поднял один из кусков и показал Козырю:

— Андрюха, у вас что, мешка специального под хлеб нет?

— Да какой там. Я им полгода уже об этом вдалбливаю, ни хрена не понимают, бычьё…

Остановил Молдаванина и произнёс громко, чтобы слышали все:

— Ой-ей! Братва! Хлеб на пол в тюрьме не скидывают. Вот пакет целлофановый, в него недоеденные куски складывайте и на проверке в коридор выносите. Добро?!

Замолчали, выслушали с «пониманием».

* * *

Каждый год, восьмого марта, старшина с привратки ходит по коридорам тюрьмы. Стучится в камеры и бодрым голосом поздравляет братву с праздником. В ответ выслушивает благодарности, самое мягкое из которых звучит так:

— Базар фильтруй, в натуре, сука, мент поганый!

Старшина в ответ улыбается, ему нравится…

* * *

Вскоре после меня в хату заехал очень странный пассажир. Либо сильно косматил, либо вправду больной. Звали его Анатолием. Ни на один вопрос внятно ответить не мог, лишь трясся и что-то невнятно бормотал. Через десять минут с парня сняли кроссовки и куртку. Козырь подозвал его к себе, принялся расспрашивать о том, о сём… Я только что проснулся и ушёл умываться. Вернувшись, понял, что Толик ещё ничего толком не объяснил. Узнали лишь, что он из такой-то хаты.

Сразу отписал туда и, пока ждали ответ, выяснил — кто снял с нового жильца хаты вещи. Кроссовки и куртку обнаружил в семейке солдат. Забрал вещи назад и вернул Толику. Солдаты вещи отдали неохотно, но возразить не смогли. Один, правда, попытался пропищать что-то по поводу срока нахождения в камере, однако вовремя заткнулся, понимая, что долбанная армейская дедовщина здесь не катит.

Вскоре пришёл ответ на мой запрос. В нём пространно говорилось о том, что Толян раньше был нормальным пацаном, пользовался уважением сокамерников, но в один прекрасный день у него вдруг поехала крыша. Косматил ли он сам, или менты напичкали какими-то препаратами, никто не знал.

Мы также не добились от него ничего внятного и решили просто не вмешиваться — пусть косматит. Или болеет?..

В понедельник на проверке собралась вся тюремная гвардия. Усатый майор, заместитель начальника тюрьмы по режиму, обошёл строй, выдавая какие-то общие фразы, и в конце стандартно поинтересовался насчёт жалоб и «прочих предложений». Я стоял с краю, возле открытой фрезы, и, разумеется, войдя в роль «в бочке затычки», не мог не выступить:

— Гражданин начальник, разрешите поинтересоваться, почему нам не каждый день дают белый хлеб? Или вышло какое-то новое постановление, с которым подследственных не ознакомили?

— А вы радуйтесь, что вам ещё чёрный дают, — усатый подошёл вплотную и поглядел на «наглеца». — На воле сейчас не каждый и такой ест. Я бы на месте государства вообще вас не кормил. Спасибо скажите, что хоть это дают.

— Кому конкретно, гражданин майор?

— Что конкретно?

— Спасибо сказать. Может быть, в письменном виде прокурору по надзору?

— Ишь ты, умный какой выискался. Прокурору… Да пишите, сколько хотите. Напугал… Плевать хотел прокурор на ваши жалобы. Если бы он всю галиматью, что вы ему посылаете, читал… Фамилия как?

— Чья, прокурора?

— Какого ещё прокурора?! Прокурора…. Твоя.

— Школин Андрей Григорьевич, восемьдесят девятая, часть третья.

— Вот, вот… Часть третья… — режимник опять прошёлся вдоль ряда. — Ещё вопросы есть?

— А как насчёт шлёмок? — опять влез я. — Не каждый имеет возможность получать посуду из дома, в камере половина иногородних.

— Каких ещё шлёмок? — он сделал вид, что не понял.

— Чашек для еды.

— А что много не хватает?

— Ну, штук пятнадцать точно. А ещё постельное бельё.

— Постельное бельё вы сами на дрова переводите. Где на вас напасёшься столько?

— А медицинское обслуживание, — жал на газ до последнего, какая уж разница. — В камере чесотка и, кстати, вчера привели психически больного. Если он кого-нибудь убьёт, то неприятностей все не оберутся. Тем более, врач свидетель, я предупреждал.

Лепило кашлянул и потоптался на месте. Строй также недовольно загудел…