Преображение человека (Преображение России - 2)

– Какие же тут могут быть шутки?
– даже как будто несколько обиделся Яблонский.
– Решительно никаких шуток, а я вполне вам серьезно.

– Допустим, что серьезно, но, во-первых, откуда же у меня могут взяться шесть тысяч?

– Да ведь усадьба моя заложена, конечно, в земельном банке, так что вам доплатить мне придется пустяки, а долг мой банк перепишет просто на вас, - и только... и вот вы землевладелец.

– Хорошо, пусть даже и так, но зачем же мне все-таки становиться землевладельцем, хотя бы и мелким, в какой-то Житомирской губернии?

– Волынской, а не Житомирской, - строго поправил его Яблонский.

– Совершенно мне ни к чему это, - продолжал Матийцев, по-прежнему весело и не обратив внимания на поправку.

– Из усадьбы, - ведь она под большим городом, - продолжал Яблонский, - можно бы сделать дачное место: там все для этого данные: сад, купанье есть... А дачники - это уж доход... Поймите, что если бы дом, да и другие там постройки, если бы это стояло все в самом Житомире, то стоило бы не шесть тысяч, а верных десять, - вот что я вам скажу! Предприимчивый человек мог бы опериться на этом деле.

– Ну, а я какой же там предприимчивый, - отходчиво сказал Матийцев и даже безнадежно махнул рукой.

– Хорошо, допустим, что вы не можете купить, - начал вновь Яблонский, наливая вновь стаканы.
– Но ведь у вас могут быть знакомые сколько-нибудь денежные, вы можете им предложить эту усадьбу, а?

– Совершенно нет у меня, к сожалению, ни одного такого знакомого, для приличия несколько подумав, отозвался на это Матийцев, начиная уже понимать, что только за этим и явился к нему вдруг гость, какого он не ждал.

А гость, проявляя большой аппетит к принесенной им же ветчине и шпротам, продолжал говорить гораздо больше, чем хозяин, хотя тоном уже несколько опавшим:

– Не понимаю, как же это вы, да... Признаюсь, не понимаю. Ведь, в сущности, вы спаслись как-то чудесно, если можно так выразиться, от смертельной опасности, но вот вопрос: для чего же именно над вами проделано судьбой это спасение? У нас в семье было это поверье - или как хотите его зовите, хоть суеверье, - что если человеку угрожала смерть, ну просто, скажем, около него стояла и уж косой на него замахнулась, а он все-таки уцелел, то это не зря: тут какие-то соображения у госпожи Судьбы насчет подобного человека, - для чего-то он еще должен годиться. А для чего же еще, как не для богатства? Значит, вместо смерти к вам Судьба богатство подсунула, только вы его пока не видите, пока еще слепы... Я пришел вам на это глаза открыть, а то в вас что-то, мне кажется, по-ря-дочная порция наивности студенческой сидит.

– Вы полагаете?
– спросил, улыбаясь, Матийцев.

– Что там полагать, когда и так видно... С меня довольно давно уж соскочило, а у вас - непочатый еще угол.

– Так что вы себе линию жизни уже начертили?
– с любопытством спросил Матийцев, наблюдая не без удовольствия, как он жует ветчину, шпроты и булку и как запивает это вином, которое он даже забыл похвалить, хотя оно было французское и куплено в Харькове, - вот до чего стал рассеян!

– О-о, я! Чтобы я еще шатался из стороны в сторону в мои годы! самодовольно и уже подняв голос, отвечал Яблонский.
– Не может быть об этом и речи! Для меня цель жизни ясна, как... как вот это стекло!
– Тут он щелкнул пальцем по стакану.
– К сорока годам у меня должно быть не меньше, как триста тысяч!
– Тут он посмотрел на Матийцева победоносно и добавил: Больше, - это другое дело, но меньше, это уж атанде, сказал Липранди!

– Триста тысяч?
– повторил Матийцев изумленно, но Яблонский, почувствовав в тоне его голоса только неверие в него, в то, что может действительно быть в его руках к сорока годам жизни триста тысяч, заговорил уже с задором:

– Да, триста тысяч! А что же тут такого особенного, если я - горный инженер?

– Я тоже горный инженер...

– Но позвольте узнать, зачем же вы поступили в горный институт после гимназии, а не в университет, например?

– Да, конечно, зачем? Причины были больше романтические, чем такие практические, как у вас.

– Ро-ман-тические?.. Например?

– Например, что же именно... Тайны земных недр, - вот что меня, зеленого юнца, привлекало.

– А-а, - это что же, - с точки зрения их открытия, что ли? Как Александр Гумбольдт у нас на Урале алмазы открыл? Алмазы в четверть карата весом! И много ли он нажил на этом открытии?

– Не алмазы, конечно, мне представлялись, а хотя бы, скажем, залежи того же каменного угля... или нефти, - припоминая себя гимназистом восьмого класса, сказал Матийцев.

– Залежи угля, нефти? Гм... Предположим, что открыли какие бы там ни было и на чьей бы то ни было земле, но ведь не на своей же собственной, раз вы - не помещик! На государственной? В экспедицию на разведки вам захотелось? В какую-нибудь тьму тараканскую, где нога человеческая еще не была? Мерси покорно!.. И чтобы вас там между делом какой-нибудь бурый медведь начал грызть, а вы чтобы премию в тысячу рублей от казны получили за обнаружение залежей антрацита там, откуда его и вывезти невозможно?.. И что же с вами, однако, случилось в конце-то концов? В экспедицию вы не попали, а попали сюда на "Наклонную Елену", и не к бурому медведю, а к коногону Божку в лапы!

– Да, так именно и случилось, - согласился с ним Матийцев, уже не улыбаясь.

– И это, конечно, получилось гораздо умнее, чем экспедиция к черту на кулички, как почему-то говорится!
– продолжал Яблонский, воодушевившись снова.
– А то ведь все эти научные открытия так называемое человечество о-от-лично ценить умеет! Дока-зало это оно, когда Лавуазье голову оттяпало на гильотине!.. Декарт вот тоже сделал открытия в математике, а череп его с аукциона продали в Стокгольме в тысяча восемьсот двадцатом году.

– Как? Череп Декарта с аукциона?
– усомнился было Матийцев, но Яблонский вскинулся:

– Что? Не знали этого? А об этом еще Шопенгауэр писал с философским спокойствием... Так вот и спрашивается: на кой же черт тянуть из себя жилы ради так называемой пользы человечеству?

– Так что вы полагаете, - усмехнулся Матийцев, - что гораздо лучше поставить вместо отвлеченного понятия "человечество" вполне конкретное: "бельгийская угольная компания"?

– Гораздо лучше! Гораздо лучше!
– пылко подхватил Яблонский, как бы не заметив иронии.
– И вот, на пользу бельгийской компании и на свою тоже, разумеется, поломайте-ка голову над тем, как удешевить себестоимость угля, - вот вам и будет научное открытие!

– Путь для этого только один, - серьезным тоном сказал Матийцев, а Яблонский так и прилип к нему глазами:

– Какой же, вы думаете? Какой именно?

– Машинами заменить шахтеров.

– Ма-ши-нами? Но-вое дело!
– разочарованно протянул Яблонский.
– То есть не только одних шахтеров, но и лошадей в придачу... Маленького не хватает: этих вот самых машин. Бензиновозы? Ввели их было, а что толку от них? Нет, нужно что-то другое, только это ведь не наша с вами, горных инженеров, специальность: технологи тут думать должны, а не горняки... Притом, конечно, с талантами к изобретательству, вроде Эдиссона... А с привилегиями на изобретения такая везде волокита, что черт с ними... У нас и технологи карьеры себе не сделают и капиталов не наживут... Да, наконец, кого же именно может, в конечном-то счете, интересовать удешевление добычи угля? Шахтовладельцев или их инженеров?