Прерия

Пока подходил Траппер, воин стоял, подняв голову, в совершенно спокойной позе, не выказывая ни желания узнать характер подходивших к нему людей, ни намерения укрыться от их любопытных взглядов. Только его черные глаза, более блестящие, чем глаза оленя, беспрерывно перебегали с одного чужестранца на другого и, казалось не знали ни минуты покоя.

— Брат мой сейчас далеко от своего селения? — спросил старик на языке поуни после того, как пристально рассмотрел окраску тела дикаря и другие признаки, по которым опытный человек узнает племя воина, встреченного им в степях Америки, благодаря тому же таинственному способу наблюдения, с помощью которого моряк узнает флаг корабля, видимого вдали.

— До городов Больших Ножей дальше, — лаконично ответил индеец.

— Почему поуни-волк так далеко от извилин своей реки, почему он без лошади и находится в таком пустынном месте?

— Разве женщины и дети белолицых могут жить без мяса бизона? В моей хижине был голод.

— Мой брат еще слишком молод, чтобы быть хозяином хижины, — ответил Траппер, пристально взглянув ка невозмутимое лицо молодого воина, — но, смею сказать, он храбр, и многие вожди уже предлагали ему в жены своих дочерей. Но не ошибся ли он, — прибавил старик, показывая на стрелу в руке, опиравшейся на лук, — взяв бородатую стрелу для охоты на бизонов? Неужели поуни хотят, чтобы раны, наносимые ими, портили шкуру животного?

— Она хороша для сиу.

— Он — живое доказательство своих слов, — пробормотал Траппер по-английски, — молодец так же смел, как и хорошо сложен. Но он слишком молод, чтобы быть одним из главных вождей своего народа. Надо, однако, взять его кротостью, потому что, если нам придется иметь стычку с скваттером, одна рука, поддерживающая ту или иную сторону, может решить дело. Ты видишь, мои дети устали, — продолжал он снова на индейском наречии, указывая на подходивших товарищей, — мы хотим остановиться и поесть. Мой брат — хозяин этой местности?

— Гонцы народа, который живет у Большой реки, сказали нам, что ваш народ заключил договор со смуглолицыми, живущими за большим озером соленой воды, и что прерия открыта теперь для охотников Больших Ножей.

— Это правда. Я так же слышал это от охотников и трапперов Ла-Платы. Но мой народ заключил договор с французами, а не с народом, который владеет Мексикой [21] .

— И воины подымаются по Большой реке, чтобы видеть, не обманули ли их в дороге?

— Да; боюсь, что это слишком вероятно; и недолго то время, когда шайка проклятых лесников последует за ними, чтобы принести топор и секиру в прекрасные леса, украшающие оба берега Миссисипи; тогда страна, начиная с берегов моря и до подножия Скалистых гор, станет населенной пустыней, наполненной всеми мерзостями и всеми изобретениями людей и лишенной всякой ее красоты и прелести.

21

Т. е. испанцами, которые в то время владели Мексикой, а незадолго до того и Луизианой.

— А где же были вожди поуни-волков, когда заключался этот договор? [22] — внезапно спросил молодой воин, и медное лицо его вспыхнуло от негодования. — Разве можно продавать народ, как шкуру бобра?

— Это правда; ты прав. И где были справедливость и честность? Но сила является законом по обычаю, царствующему на земле, и слабый должен считать справедливым все, что захочет сделать сильный. Если бы было иначе, ваши, поуни, права на прерию были бы так же законны, как право самого главного вождя колоний на дом, служащий ему приютом.

22

Договор о покупке Луизианы Соединенными Штатами Северной Америки.

— Кожа путешественника бела, — сказал выразительно молодой индеец, дотрагиваясь пальцем до иссохшей, морщинистой руки старика, — не говорит ли его сердце одно, а язык другое?

— Взгляни на мою голову. Она похожа на верхушку сосны, иссушенной зимами, и скоро успокоится во прахе. Зачем я захотел бы очутиться перед Великим духом и видеть, как он нахмурит брови?

Дикарь грациозно отбросил щит на плечо, прижал руку к груди и наклонил голову, как бы из почтения к седым волосам Траппера. Глаза его потеряли свой блуждающий взгляд, и лицо приняло менее суровый вид. Однако, бдительность его не исчезла, и все его манеры доказывали, что он не отрекся от недоверия, которое было смягчено и сдержано, но не было еще совсем забыто.

Когда, таким образом, между воином прерии и старым Траппером водворилось нечто вроде сомнительной дружбы, последний отдал Полю распоряжение располагаться на привал. Пока Миддльтон помогал Инесе сойти с осла, а Поль приготовлял для Эллен сиденье из сухих листьев, между стариком и молодым дикарем разговор шел на индейском, а между остальными — на английском языке.

Дикарь и Траппер состязались в ловкости и хитрости. Каждый из них старался выведать намерения другого, не показывая желания узнать их. Как и следует ожидать в тех случаях, когда противники одинаково сильны, результат этой борьбы не удовлетворил ни одного, ни другого. Старик задал все вопросы, которые ему подсказали его тонкий ум и опыт: расспросил о положении племени поуни-волков, о жатве, о сделанных ими запасах на зиму, об их отношениях с соседними воинственными племенами — и не мог добиться ни одного ответа, который объяснил бы ему, почему этот одинокий воин находится на таком большом расстоянии от обычного места жительства своего племени.

С другой стороны, вопросы индейца, хоть и более сдержанные и полные достоинства, были не менее замысловаты. Он говорил о положении торговли мехами, об успехах и неудачах различных белых охотников, с которыми он встречался или о которых слышал; он даже намекнул на движение народа «великого отца» — как он благоразумно назвал правительство Соединенных Штатов — к прериям, в которых охотилось его собственное племя. По странной смеси интереса, презрения и негодования, прорывавшихся по временам через привычную сдержанность молодого дикаря, было ясно видно, что чужестранцы, завладевшие правами туземцев, были знакомы ему скорее понаслышке, чем по виду. Это обстоятельство подтверждалось еще и тем, как он смотрел на обеих женщин, а также и теми краткими, но энергичными выражениями, которые случайно вырывались у него.

Пока он разговаривал с Траппером, его блуждающий взгляд беспрестанно устремлялся на почти детское лицо Инесы, которую он рассматривал с необычным вниманием. Очевидно, он в первый раз видел одну из тех женщин, о которых так часто говорили старики его племени, и которые, как они считали, соединяли в себе всю красоту, какую может создать воображение дикаря. К Эллен глаза дикаря обращались реже, но в беглых взглядах, бросаемых им на более определенные и, быть может, более выразительные черты ее лица, виднелось естественное нежное чувство мужчины к женщине. Однако это восхищение, благодаря привычке к сдержанности и гордости воина, выражалось настолько сдержанно, что только глаза Траппера заметили его. Старик был слишком знаком с обычаями индейцев и слишком хорошо сознавал, насколько важно для него узнать основательно характер этого дикаря, что не мог упустить из виду малейшее из переживаемых им впечатлений или не заметить какого-либо из его движений.

Эллен, не сознававшая производимого ею впечатления, окружила дружескими заботами менее сильную и менее решительную Инесу. Выражения радости и жалости постоянно сменялись на ее открытом лице, пока деятельный ум размышлял о предпринятом ею смелом шаге.

Не то было с Полем. Считая, что он добился осуществления двух своих самых сильных желаний — обладания Эллен и торжества над сыновьями Измаила, — он занялся приготовлениями к стоянке с таким же спокойствием, с каким вез бы свою довольную супругу после торжественного совершения акта бракосочетания в магистрате в их будущее жилище. Как мы уже говорили раньше, он шел за бродячей семьей во все время их длинного, тяжкого перехода, прячась днем и выискивая случая увидеться с Эллен. Наконец, фортуна и смелость увенчали его старания успехом как раз в тот момент, когда он начал уже отчаиваться. Расстояние, препятствия, опасности — ничто не существовало для него, его решительное и радостное настроение давали ему уверенность, что все остальное исполнится без труда. Таковы были, по-видимому, его чувства — да и в действительности это было так — когда он, сдвинул шапку набекрень и насвистывая веселую песенку, приготовлял меж кустов ложе из листьев для Инесы, время от времени бросая довольные взгляды на хорошенькую Эллен, помогавшую ему в этом деле.

— Итак, племя поуни-волков зарыло в землю томагавк [23] со своими соседями конзами, — продолжал Траппер разговор, который он прерывал только для того, чтобы давать различные указания своим товарищам. Читатель должен раз и навсегда запомнить, что хотя Траппер и говорил с индейцем на его языке, но он переходил на английский, когда ему приходилось разговаривать со своими спутниками. — Волки и бледно-краснокожие стали снова друзьями. Я уверен, что вы читали об этом племени в ваших книгах, доктор. О нем рассказывают всякие небылицы среди невежд, живущих в селениях. Существует рассказ о валлийцах, живших в окрестностях прерии и появившихся здесь раньше, чем тот человек беспокойного духа, который первый привел сюда христиан для того чтобы они лишили язычников их наследства, и представил себе, что солнце садится над такой же большой страной, как та, над которой оно подымается. Говорят, будто они знали все обычаи белых, говорили на их языке. Уж и не знаю какие еще глупости и нелепости…

23

Т. е. помирилось.