Прерия

— Ну, что касается этого вопроса, старый Траппер, — сказал Поль, отряхиваясь всем своим атлетическим телом, словно большая дворовая собака, сознающая свою силу, — то я на стороне капитана и стою за то, чтобы бежать от огня, хотя бы это привело меня в вигвам тетона. Вот Эллен…

— К чему? К чему ваша храбрость, когда надо победить не только людей, но и стихию? Оглянитесь вокруг, друзья: венец дыма, поднимающийся снизу, ясно говорит, что из этого места нет другого выхода, как через пояс огня. Смотрите сами, мои милые, смотрите: если вы найдете какой-нибудь выход, я обещаю последовать за вами.

Самые тщательные наблюдения его спутников скорее убедили их в безысходности положения, чем успокоили опасения: Громадные столбы дыма подымались с равнины и грудились плотными, огромными массами на горизонте. Красный свет, сверкавший в промежутках, то освещал их ровным заревом пожара, то вспыхивал в каком-нибудь месте, когда пламя, скользившее по низу, прорывалось вверх, оставляя за собой ужасный мрак и указывая яснее всяких слов на характер неизбежной, надвигающейся опасности.

— Это ужасно — вскрикнул Миддльтон, прижимая к сердцу дрожащую Инесу. — В такое время и такой ужас! Но мы, мужчины, должны бороться за нашу жизнь! Ну что же, мой храбрый, отважный друг, сесть нам на лошадей и пробиваться сквозь пламя или стоять здесь, не делая никаких усилий, и видеть, как те, кого мы любим больше всего на свете, погибнут таким ужасным образом?

— Я стою за то, чтобы отроиться и улететь, пока в улье не станет слишком жарко для нас — сказал охотник за пчелами, к которому, как сразу мог заметить читатель, обратился Миддльтон. — Ну, старый Траппер, признавайтесь, что вы выбрали слишком медленный путь, чтобы избавиться от опасности, если мы замешкаемся здесь еще, то будем впоследствии походить на пчел, лежащих на соломе вокруг улья, который окурили, чтобы добыть меду. Вы слышите — пламя уже начинает бушевать, а я знаю по опыту, что раз пламя попадает в траву прерии, не тихоходу уйти оттуда!

— Неужели вы думаете, — возразил старик, с презрением указывая на лабиринт сухой, спутанной травы, окружавший их, — что чьи-либо ноги могут перегнать огонь на такой дороге? Если бы только знать, с какой стороны залегли негодяи!

— Что скажете вы, друг доктор? — воскликнул пораженный Поль, обращаясь к естествоиспытателю с тем видом бессилия, с которым сильные люди часто ищут помощи у слабых. — Что скажете вы? Неужели у вас не найдется совета, когда дело идет о жизни и смерти?

Естествоиспытатель с записной книжкой в руках смотрел на ужасное зрелище так спокойно, словно огонь был зажжен для того, чтобы разрешить затруднения какой-нибудь научной задачи. Приведенный в себя вопросом товарища, он повернулся к другому, такому же спокойному, но занятому иным делом спутнику — Трапперу — и спросил самым равнодушным тоном:

— Почтенный охотник, вы, без сомнения, часто наблюдали подобные явления…

Слова его были грубо прерваны Полем, который вышиб у него из рук записную книжку с бешенством, показавшим полное умственное расстройство, нарушившее равновесие его духа. Прежде, чем ученый успел возразить что-либо, старик, во все время этой сцены, имевший вид человека, не знающего, что предпринять, внезапно принял решительный вид, как будто он не сомневался более в том, как ему следовало поступить.

— Настало время действовать, — проговорил он прерывая, таким образом, ссору, готовую возгореться между естествоиспытателем и охотником за пчелами, — пора бросить причитания и приняться за дело.

— Вы слишком поздно пришли в себя, старик! — крикнул Миддльтон. — Огонь на расстоянии четверти мили от нас, и ветер несет его к нам с ужасающей быстротой!

— Вот как! Огонь! Не очень-то я боюсь огня. Если бы я знал, как избегнуть хитрости тетонов так же хорошо, как знаю способ лишить огонь его добычи, то нам оставалось бы только благодарить судьбу за наше спасение. Это-то вы называете пламенем? Если бы вы видели зрелище, свидетелем которого я был на Восточных горах, когда могучие годы походили на горн кузнеца, вы знали бы, что значит бояться пламени, и испытывали бы чувство благодарности, что оно пощадило вас! Ну, молодцы, полно!.. Теперь время приниматься за работу и перестало болтать, потому что вон то извивающееся пламя приближается, словно бегущий олень. Приложите-ка руки к этой короткой, высохшей траве и обнажите землю.

— Неужели вы рассчитываете лишить огонь его жертв таким детским способом? — вскрикнул Миддльтон.

Легкая, но полная торжественности улыбка мелькнула на лице старика, когда он ответил:

— Ваш дедушка сказал бы, что лучшее, что может сделать солдат, находящийся вблизи неприятеля, это — повиноваться.

Капитан понял упрек и немедленно последовал Примеру Поля, который с ожесточением вырывал сухую траву, исполняя приказание Траппера. Даже Эллен приложила руки к работе, а вскоре и Инеса занялась тем же делом, хотя никто из работавших не знал, зачем он это делает… Когда люди думают, что наградой за их труд будет сама их жизнь, они становятся усердными в деле. В очень короткое время было очищено место футов в двадцать в диаметре. Траппер вывел женщин в центр этого небольшого пространства, сказав Полю и Миддльтону, чтобы они прикрыли одеялами их легко воспламеняющиеся платья. Приняв эти предосторожности, старик подошел к противоположному краю, где трава еще окружала путников высоким, опасным кольцом, и, взяв клочок самой сухой травы, положил ее на полку ружья и поджег. Она вспыхнула сразу. Тогда разведчик бросил пылавшую траву на высокую заросль и, отойдя к центру круга, стал терпеливо ожидать результата своего дела.

Разрушительная стихия с жадностью набросилась на новую пищу, и в одно мгновение пламя стало лизать траву, напоминая собой языки животных, которые роются в пище, отыскивая себе самые вкусные куски…

— Ну, — сказал старик, подымая палец и смеясь свойственным ему беззвучным смехом, — теперь вы увидите, как огонь сразит огонь. Увы! Много раз я прокладывал себе так путь по причине постыдной лености. Не хотелось, видите ли, мне идти по покрытой, спутанной травой низине.

— Но неужели это не опасно? — вскрикнул удивленный Миддльтон. — Не приближаете ли вы к нам врага, вместо того, чтобы отдалить его?

— Разве ваша кожа так нежна? У вашего деда кожа была погрубее. Но поживем — увидим, уж мы все доживем до того, что увидим.

Опытный Траппер оказался правым. Огонь, все увеличиваясь, начал распространяться в три стороны, замирая на четвертой, благодаря недостатку пищи. По мере того, как огонь увеличивался и бушевал все сильнее и сильнее, он очищал перед собой все пространство, оставляя черную, дымящуюся почву гораздо более обнаженной, чем если бы трава на этом месте была скошена косой. Положение беглецов стало бы еще более рискованным, если бы очищенное ими место не увеличивалось по мере того, как пламя окружало его с остальных сторон. Перейдя на то место, где Траппер зажег траву, беглецы избегли сильного жара. Через несколько минут пламя стало отступать во всех направлениях, оставляя их окутанными облаком дыма, но в полной безопасности от потока огня, продолжавшего бешено нестись вперед.

Зрители смотрели на простое средство, употребленное Траппером, с тем же изумлением, с каким, как говорят, царедворцы Фердинанда смотрели на способ Колумба поставить яйцо, с той однако разницей, что спутники старика были преисполнены чувства благодарности, а не зависти.

— Старый Траппер! — крикнул Поль, запуская пальцы в свои всклокоченные кудри. — Много раз мне приходилось преследовать нагруженных добычей пчел до их улья; я несколько знаком с природой лесов, но ведь это значит вырвать жало у осы, не дотронувшись до нее самой.

— Ладно, ладно! — остановил его старик. После первой минуты успеха, он, по-видимому, перестал и думать о том, что сделал. — Теперь готовьте лошадей. Подождем с полчаса — пусть огонь пока делает свое дело. А потом мы сядем на коней. Нам нужно, чтобы луг немного остыл, а то у этих неподкованных тетонских лошадей копыта так же нежны, как ноги у босой девушки.

Миддльтон и Поль, считавшие это неожиданное избавление от опасности чем-то вроде воскресения, терпеливо ожидали наступления времени, назначенного Траппером, в непогрешимость суждений которого снова уверовали. Доктор получил обратно свою записную книжку, немного пострадавшую от огня и утешал себя тем, что неустанно записывал различные колебания света и тени, которые принимал за естественные явления природы.