Преступления и призраки (сборник)

– Он мог добыть ее там без труда!

– Совершенно верно. Это доказательство не убедительно. В то же время я вынужден заметить, сэр Джон, что ваша поразительная прозорливость в отношении этой бумаги произвела на меня весьма невыгодное для вас впечатление.

– Я просто понимал, на что способен этот мерзавец!

– Значит ли это, что вы с ним близко знакомы?

– Разумеется, нет.

– У вас не было общих дел?

– Мне как-то случилось отделать его хлыстом за наглость. Потому теперь он пытается очернить меня.

– Соответственно, ваше знакомство было поверхностным?

– Знакомства, по сути, не было.

– И вы не переписывались?

– Конечно нет!

– Странно, как же тогда ему удалось скопировать вашу подпись, если он не получал от вас писем?

– Я не знаю. Об этом следует спросить его самого.

– Так между вами недавно случилась ссора?

– Да, сэр. Он был назойлив, и я побил его.

– Но не было ли у вас оснований предполагать, что подобная ссора может случиться?

– Ровным счетом никаких, сэр.

– Если так, не кажется ли вам странным, что человек хранил эти карты четыре месяца и даже заготовил загодя фальшивку, чтобы подкрепить обвинение, не имея ни малейшего представления о том, что ему предстоит вас обвинить?

– Я за его действия не отвечаю, – хмуро буркнул Хоукер.

– Это бесспорно. Однако я вынужден повторить, сэр Джон, что, по моему разумению, человек с сильным характером, будучи осведомлен, что такой документ существует, повел бы себя в сложившихся обстоятельствах именно так, как вы сейчас.

– Я не ответствен за выходки этого субъекта, равно как и не могу повлиять на соображения вашей светлости, однако смею утверждать, что в той мере, в какой и то, и другое угрожает моей чести, они нелепы и недостойны вас. Я обращаюсь к вам всем, господа! Вы уже давно знаете или можете легко узнать, что за человек этот Джейкс. Неужели вы способны колебаться, выбирая между словом подобной личности и того, кто столько лет был членом этого клуба?

– Должен сказать, ваша светлость, – подал голос сэр Чарльз Банбери, – что полностью согласен со всеми вашими замечаниями, и все же, по-моему, все представленные нам доказательства настолько ненадежны, что принять какое-либо решение на их основании невозможно!

– И я так думаю – и я… – разом проговорили несколько членов совета, и, судя по выражению лиц, остальные тоже были с ними согласны.

– Благодарю вас, джентльмены, – сказал Хоукер, поднимаясь. – С вашего позволения, я покину это собрание.

– Прошу прощения, сэр, но у нас есть еще два свидетеля, – остановил его лорд Рафтон. – Вы, Джейкс, можете удалиться. Оставьте ваши доказательства здесь.

– Благодарю вас, милорд. Всего хорошего вам, мои благородные спортсмены! Ежели кому из вас понадобится петушок или терьер…

– Хватит! Покиньте помещение!

Беспрестанно кланяясь и бросая косые взгляды, Вильям Джейкс исчез со сцены.

– Мне необходимо задать пару вопросов Тому Криббу, – сказал лорд Рафтон. – Вызовите Тома Крибба!

Через минуту чемпион, тяжело ступая, вошел в комнату. Он был одет точь-в-точь как Джон Буль на картинках: синий сюртук с начищенными медными пуговицами, желтовато-серые штаны и высокие ботинки, – да и его коренастая фигура, и широкое, по-бычьи безмятежное лицо соответствовали классическому национальному типу. На голове его красовалась приплюснутая шляпа с загнутыми кверху полями; входя, он поспешно снял ее и засунул под локоть. Достойный Том волновался сейчас сильнее, чем когда-либо на ринге, и беспомощно озирался, напоминая быка, попавшего в незнакомый загон.

– Мое почтение, джентльмены, мое почтение! – твердил он, касаясь пальцем вихра на лбу.

– Добрый день, Том, – любезно сказал герцог. – Садитесь вот сюда. Как поживаете?

– Тут чертовски жарко, ваша светлость. То есть я хотел сказать – очень тепло…

– Я хочу спросить у вас, Том, – начал лорд Рафтон, – помните ли вы вечер третьего мая в вашей гостиной?

– Я слыхал какие-то пересуды об этом и пытался вспомнить, – ответил Том. – Да, я хорошо помню, в тот вечер один новичок уложил на лопатки старину Бена Берна. Боже, и позабавился же я! Старине Бену досталось уже в первых раундах, и не успел он отдышаться…

– Это сейчас несущественно, Том. Можно будет поговорить на эту тему позже. А пока взгляните на эти карты. Узнаете?

– Ну, такие лежат у меня в гостиной. Я покупаю их дюжинами, по шиллингу за колоду, у Неда Саммерса, на Оксфорд-стрит, там же, где…

– Опуcтим детали. Теперь скажите, помните ли вы сэра Джона и сэра Чарльза Тревора в тот вечер?

– Помню, а как же. Я еще сказал тогда сэру Джону, чтобы помягче обходился с моими новичками, а то был один парнишка, Билл Саммерс его звали, из Норвича, и когда сэр Джон…

– Хватит, хватит, Том. Мы хотим также знать, общались ли сэр Джон и букмекер Джейкс в тот вечер. Вы что-нибудь заметили?

– Джейкс в гостиную заходил, потому как сказал нашей барышне за стойкой: «Сколько у тебя денег, дорогуша?» И тогда я сказал: «Ах ты, грязный пес!», вот, говорю я этак, и…

– Довольно, Том. Вы видели этого Джейкса и сэра Джона вместе?

– Да, сэр, когда я вернулся в гостиную после боя Бена Берна со Скроггинсом, они стояли там вдвоем, и Джейкс, он сказал, что им нужно обсудить какое-то дело.

– В каком они были настроении?

– Знаете, как вы сейчас спросили, так и вспомнилось: сэр Джон, кажись, сердился. Но, ей-богу, милорд, я по вечерам бываю так занят, что вы мне хоть ядро пушечное на голову уроните, а я и не замечу!

– Еще что-нибудь не припомните?

– Вот ежели б я знал, чего вспоминать… Мне хочется к себе в бар вернуться…

– Отлично, Том. Вы можете идти.

– Я только хочу еще напомнить вам, джентльмены, что во вторник на той неделе мой бенефис в зале Файвс-Корт, на Сент-Мартинз-лейн, приходите!

Том отбыл, усиленно кивая своей бычьей головой направо и налево.

– Не слишком много мы узнали, – подытожил герцог. – На этом покончим?

– Еще одна особа, ваша светлость. Вызовите девушку Люси. Она служит во внутреннем баре.

– Да-да, я помню, – живо воскликнул герцог, – то есть помню, что свидетельница ждет. А ей что-то может быть известно?

– Насколько я понимаю, она находилась в помещении.

При этих словах лорда Рафтона Люси появилась в дверях. Она нервничала, но ее поддерживала мысль о том, что на ней ее лучший праздничный наряд.