Преступница

Плечи, державшие тяжесть, затекали мало-помалу. Еще не беспокоясь, она выглядывала, дожидаясь уборщиц. В той стороне стояла тишина. Поглядывая на часы, Маша считала время: восемь, десять. В хранилище происходило странное: с каждой минутой Маша все больше убеждалась в том, что привычный механизм разладился. Не было гонцов из читального зала, никто из библиотекарей не шел с тележкой. Окончательно она поняла в шесть пятнадцать: "Господи, День Победы. Завтра восьмое. Сегодня - короткий день". Хватаясь за края полок, Маша села на корточки. Книги, вложенные в карманы, тянули спину. Там - узкая лестница в нижнее хранилище. Пройдя насквозь, бригада не вернется. Надежды на уборщиц нет.

Прижавшись к полкам, Маша судорожно перебирала последствия. Выхода два: первый - бросить книги. В этом случае опасность сводится к минимуму. Выйдя с пустыми руками, сказаться уборщицей: работаю первый день, заблудилась. Старшая выяснять не станет. "Нет", - Маша отмела. Выглядывая осторожно, она наблюдала: библиотекари собирались у дверей. "Ну что, девочки, все?" - старшая тянулась к выключателю. Маша расслышала хруст ключа.

Груз давил на плечи. Через голову она стянула фартук и села думать. Во-вторых - дальняя лестница. Этот выход надо испробовать. Подхватившись с места, Маша кинулась на цыпочках. Добежав, она остановилась: там, внизу, русское хранилище. В лучшем случае еще пируют... Путь отрезан. Она двинулась назад.

Собственно, страшного ничего не случилось, завтра - восьмое, предпраздничный день, Маша уговаривала себя. Если приходится на субботу, предпраздничный всегда рабочий. В такие дни выходят одни дежурные - обслуживать заказы по МБА. Так. Сунув туфли в карманы халата, Маша двинулась к стойке - звонить. Снова, как прошлый раз, она отговорилась больницей - однокурснице стало хуже, врач попросил, надо остаться в ночь. "Конечно, не беспокойся, поела". Поговорив коротко, Маша положила трубку.

Часы показывали семь. Позднее майское солнце пробивалось сквозь темные шторы. Там, снаружи, наступала белая ночь. Приблизившись к окну, она выглянула: безжизненное пространство лежало внизу. В этот час площадь была пустой. Подергав дверь для верности, она отправилась к завещанной библиотеке. Босые ноги сводило холодком.

Старшая говорила: после закрытия обходят помещения. Забившись в штольню, Маша дожидалась охранников. Они явились с черного хода: двое мужиков, светивших фонариками. Лениво чиркая желтыми лучами, охранники двигались вдоль главной штольни, не заглядывая в боковые. Маша затаила дыхание: вот сейчас, выхватив лучом, бросятся и заломят руки. Голоса полицаев звучали гортанно. "Пьяные", - она догадалась и открыла глаза. Охранники прошли мимо. Выбравшись из штольни, Маша разминала затекшие ноги. Все. Выпив ради праздника, они засядут в своей каморке - до утра.

Свет дежурных лампочек дрожал под потолком. Ступая осторожно, она направилась к стойке. Раньше за черной шторой стояла трехлитровая банка - для цветов. "Здорово!" Она запомнила точно - в банке была вода. Напившись, Маша уселась за стол. Здесь, принимая требования, всегда восседала старшая. Штампом, макая в черную краску, она припечатывала листки: время, год, число. Цифры на штампе менялись поворотными колесиками. "Вот дурак!" Этот, завещавший свою библиотеку, всю жизнь собирал книги, мечтал, чтобы так штамповали и их. "Ага! Держи карман", - Маша бормотала мстительно. Поворотные колесики вертелись под пальцами. Она удивилась, потому что сообразила только теперь: если книг никогда не выдавали, значит, присвоив, они не исполнили завещания. Старшая говорила - этих книг не выдавали никогда.

"Что это?" Маша прислушалась: не то кашель, не то плач. "Глупости!
– она сказала.
– Нет здесь никого". Выйдя из-за стола, Маша пробежала на цыпочках - к дивану. Черная кожа была теплой. Свернувшись, она забилась в угол. Мысли собирались в голове, трогались медленными жерновами. Оставшись на ночь, она стала уборщицей. Невидимкой. Вот и хорошо... Не надо бояться. Снова - не плач - сухой старческий кашель. Доносится сверху, сквозь перекрытия. Нет, она думала, кашлять некому... Кто может кашлять, если все умерли?..

Она видела сумрачный кабинет, темный широкий стол, заваленный книгами, столешницу, затянутую сукном. Свет зеленой лампы ложился ровным кругом, не касаясь старческого лица. За спиной того, кто сидел над книгой, поднимались ряды стеллажей. Опоясывая комнату по периметру, стеллажи устремлялись ввысь. Маша запрокинула голову. Высоко, у самого неба, они сходились четырехгранной башней... Боясь шелохнуться, она замерла. В комнате никого не было. Старческий кашель доносился сверху, из самой книжной башни. На столе белел листок. С того места, где сидела, Маша видела ровные строки и слово Завещание - сверху, крупными буквами. В самом низу вился размашистый росчерк. Рядом лежала пачка пустых требований.

"Ладно, - она сказала тихо, словно старый дурак, глядевший из башни, мог ее слышать, - ладно, - и поднялась.
– Сейчас, только погляжу, каталога нет, откуда мне знать ваши шифры..." Света, тлевшего под потолком, хватало едва-едва. С пачкой незаполненных требований Маша подошла к завещанным стеллажам. Одну за другой она снимала с полок, раскрывала обложки и заполняла требования - делала заказ. Пачка заполненных бланков пухла на глазах. Рассовав тома по местам, Маша вернулась к дежурному столу. Пальцы взялись за штамп и выставили дату: 08. 05. "А год?
– она спросила себя.
– Завтра - День Победы. Пусть будет 1945-й 21-00". Руку, порезанную скальпелем, дергало некстати. Маша покачала, унимая боль. Страдать некогда: библиотекарь, получивший требования, должен управиться за сорок минут.

Надвинув платок на брови, она взялась за тележку. Колеса катились бесшумно. Ловко, как опытный библиотекарь, Маша подхватывала тома и, бегло сверяясь с заказом, вкладывала листки. Нагруженная тележка двинулась обратно. Читатели дожидались у стола. Не подымая глаз, Маша выдавала книги. Их руки были слабыми и прозрачными, похожими на завиток немецкой вензельной R.

Эти читатели справлялись быстро. Книги, затребованные к 22-00, возвратились ровно через час. За это время, успев отдохнуть, как полагалось, она подобрала новую пачку. Словно по воздуху, не чуя ног, Маша возила отобранные книги и возвращала на прежнее место. Поток не иссякал. Один за другим читатели выходили из мрака и приближались к столу. Скинув халат, она укрыла настольную лампу, бросавшую желтый свет. Пальцы, испачканные краской, оставляли отпечатки.

"Я устала", - Маша пожаловалась вслух. Подолом фартука, сшитого для воровства, она вытерла лицо. На белой бязи отпечатался черный след. Рука ныла невыносимо. За черными окнами слышался рокот. Она прислушалась: что-то страшное собиралось снаружи, в полутьме. "1945-й... Господи, неужели, салют?.." С места, так, что хлопнули полы халата, Маша кинулась к окну. Рокот разразился раскатом, но не рассыпался цветными ракетами. Холодная вспышка, разорвавшая небо, ударила в глаза. Удары грома накатывали, не иссякая. Кто-то, занявший небо, бил прицельным огнем. Лампочка, висевшая над дверью, загоралась и меркла в такт. Подхватив подол, Маша вывернулась на пальцах. Теперь она знала - Победа ни при чем. Суки беснуются в ярости: это она нарушила их приказ, выдала завещанные книги. "Что, выкусили?" - цепляясь за шторы, вьющиеся черными складками, Маша дрожала от счастья...

Мало-помалу гроза стихала. Нежные дождевые струи побежали по стеклам. Книжная взвесь, дрожавшая в воздухе, улеглась. Часам к пяти совсем рассвело. Субботняя ночь кончилась. Маша огляделась придирчиво: те, кто явятся утром, не обнаружат следов. "Больше никто и никогда". Она добралась до завещанных стеллажей и села на пол. Сон был тихим и спокойным, словно здесь, на полу хранилища, ей ровно ничего не грозило. Во сне приходил дурак, склонялся над ее головою, и что-то, похожее на дождь, капало с его щеки.