Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Преступница

Чижова Елена Семеновна

Шрифт:

Деньги Юлий нашел к сроку. Задача оказалась несложной: перехватить по сотне у приятелей-переводчиков. Обращаясь с просьбой, он ссылался на болезнь отца. Приятели понимали без особых объяснений. Каждый просил не торопиться с возвращением долга: "Отдашь, когда сумеешь". Пересчитывая накануне, Юлий с удовольствием думал об этой лжи. С одной стороны, он никого не обидел - Юлий заметил удовольствие, с которым люди приходили ему на помощь. С другой - соблазн, которому он, обманывая, поддался, необъяснимым образом приближал его к ней. Это сближение, пусть самое эфемерное, отвечало его тайным стремлениям.

В назначенный день Маша явилась раньше времени. Услышав звонок, Юлий выпрыгнул из ванны и, запахнувшись белой махровой простыней, прошлепал к двери: он подумал, мать забыла ключи. Увидев Машу, Юлий оторопел. Три часа назад они разговаривали

по телефону, точно оговорили время, и вот теперь она возникла на час раньше, стояла в дверном проеме как ни в чем не бывало. Любая другая женщина, поведи она себя подобным образом, встретила бы недоуменный взгляд, но эта уже имела другие права. "Вы очень похожи на римлянина", - не переступая порога, Маша кивнула на простыню. Юлий сморщился, как от боли: она нашла слово. Еще мгновение, и, забывая обо всем, он протянул бы руки, но Маша усмехнулась, как будто ощутила бессилие его порыва. Усмешка плеснула на пламя, и, отступая, Юлий предложил войти.

"Вы должны простить меня..." В ее устах слово должны не было фигурой речи: ни просьбы о прощении, ни смущенной ноты. "Конечно", - Юлий согласился, ей показалось, весело. "Дело в том, что у меня наклюнулась важная встреча - неожиданно". Она объяснила уклончиво, и сердце его, ворохнувшись мучительно, подсказало детали: тот, кого он мгновенно возненавидел, уже стоял на набережной. В руках он держал удочку. Острый крючок сиял, словно начищенный. "Вы извините меня, если я не зайду, пожалуйста, давайте прямо здесь, в прихожей". Махровая простыня, наброшенная на тело, стала холодной и мокрой. Запахиваясь и вздрагивая, Юлий шел в комнату за деньгами. Он передал ей в конверте и совершенно безучастно глядел, как она вынимает и пересчитывает - у него на глазах.

3

У Маши не было и мысли, что Юлий мог обмануть, - однако он запросто мог ошибиться. Ошибка стоила бы дорого: сегодняшний день должен был стать решающим. Из утреннего разговора родителей Маша поняла - времени в обрез. В который раз отец объяснял, почему не взял отношения. Уважительных причин набиралось множество. Обреченно махнув рукой, мама предупредила: жэковская тетка звонила в пятницу, в среду придут со смотровой. Выражение ее лица не оставляло сомнений.

Прежде чем ехать к Юлию, Маша узнала в жэке: сегодня прием вечерний. Она решилась действовать быстро, не откладывая до вторника. Добавочный день оставался на крайний случай. Почуяв кормушку, тетка могла потребовать большее.

Крупные купюры придавали солидность делу. Деньги жгли руки: никогда прежде Маша не держала такой суммы. Самое неприятное заключалось в том, что она не знала, как подступиться. Художественные фильмы, в которых действовал ОБХСС, рисовали тревожные картинки: человек, одетый в мягкое драповое пальто, входит в начальственный кабинет и, развязно балагуря, втягивает хозяина. Свои уговоры он подкрепляет конвертом. Взяточник, похожий на нэпмана, протягивает дрожащую ладонь. Рано или поздно следовала сцена допроса, и мягкое драповое пальто, брошенное на спинку стула, символизировало конец вольной жизни.

В жэковском коридоре стояла понурая толпа. Одернув куртку, Маша встала у стены. Стена была грязная - вытертая сотнями боков. Соблазнители, являвшиеся со взятками, об эту стену не отирались. В кино они входили решительно, игнорируя ожидавших. Прием еще не начинался. Дверь с надписью "Начальник" оставалась закрытой. Перед ней набралась порядочная очередь. "Вон, она крайняя", - бабка, сидевшая у двери, ткнула острым пальцем. На лице, изрезанном морщинами, проступило мстительное удовольствие: бабка презирала всех, кто занял после нее. В сравнении с ними ее сегодняшнее преимущество было очевидным. "Вы крайняя?" - оглянувшись на Машу, мужчина переспросил. "Нет!" - Маша отмела решительно. Удовольствие стерлось: бабка глядела растерянно, как незадачливый охотник, упустивший верную добычу. Добыча повела себя нагло. "Пришла-то, вроде, последняя", - бабка проворчала, сдаваясь. Выиграв первый раунд, Маша ободрилась. Остальные, почуяв слабину, придвинулись к двери: бабка, занявшая первой, не тянула на вожака.

Дверь приоткрылась. В ней показалась женщина, одетая в мохеровую кофту. Кофта расходилась на животе. "Хорошо, Наталья Михайловна, я поняла". Сквозь проем, открывшийся на мгновение, Маша разглядела тетку, приходившую с осмотром. Не раздумывая, она двинулась решительным шагом и отпихнула бабку, стоявшую второй. Та подняла ладонь,

словно защищаясь. Отцовские глаза, глядевшие на Машу, моргали опасливо и безропотно.

"Я пришла, - плотно закрыв дверь, Маша назвала адрес, - потому что в среду - смотровая". Жэковская тетка кивнула. Она глядела деловито, но на самом глазном дне плясала усмешка. "Так, так", - палец потянулся к списку и ткнул. Здесь не нуждались в анкетах: глаза, поднявшиеся на Машу, не могли обмануться. Паучья кровь, стоявшая в капиллярах, глядела из этих глазниц. Тетка завела руку и коснулась высокой прически. Фильм, в который ввязалась Маша, становился другим. Широкое белое запястье, мелькнувшее в рукаве, завершалось кистью, сжимавшей хлыст. Перед Машей, замершей у двери, сидела женщина-капо.

Плечи свело ужасом, и, отступая, Маша сделала шаг. "И что?" - паучьи глаза приказали остановиться. Кровь, шумевшая в висках, нашептывала жалкие слова: о семье, о насмерть уставшей маме, об отце, служившем верой и правдой, о тесной маленькой комнатке, которая может составить счастье. "Ну?" - капо нахмурилась и подняла хлыст. Жестом еврейской старухи, которую только что оттолкнула, Маша закрыла лицо.

"Я слушаю вас", - голос капо стал ласковым. С усилием Маша отвела ладонь. Этим голосом пело то, что знала старуха, настоявшаяся по всяким очередям. Секунды горели пламенем. Еще можно было ринуться вспять, сметая обреченную очередь, но, отступив, она лишалась всего. Добыча, почуявшая смерть, поднялась на передних лапах, упираясь задними изо всех сил. Маша подняла глаза. Жалкие слова, шумевшие кровью, исчезли. В горле стояли правильные, которые она знала.

"Дело в том, что мама заболела, а папа - на работе. Он - главный инженер, иногда приходится вечерами. Эта комната, которая освободилась... Понимаете, я выхожу замуж, молодая семья. Конечно, все зависит от вас, мы не можем настаивать, но я верю... Ваше решение будет мудрым и справедливым". Ступая осторожно, Маша приблизилась. Готовый конверт лег на паучий стол.

Белая рука отложила хлыст. Приподняв незаклеенный угол, капо пересчитала, не таясь. "Молодая семья - новая ячейка", - она произнесла полными губами. Маша ожидала молча. "Молодым у нас дорога, - конверт исчез, как по волшебству.
– Ну, что ж...
– капо прикидывала, - придете все вместе, с родителями, в следующую среду. Я подготовлю решение".

Выйдя за дверь, Маша втянула голову в плечи. Сейчас они набросятся на нее всей стаей. Очередь глядела безучастно. Украдкой она осмотрелась: все оставались на месте, кроме еврейской старухи. Та, которую Маша отпихнула, исчезла невесть куда.

4

Как и обещала капо, дело сладилось к среде. Оставались мелкие формальности, которые та, улыбаясь ходатаям, обещала выполнить на этих днях. Ни словом, ни жестом, внимательно оглядев родителей, она не обмолвилась о конверте, полученном из Машиных рук. Выслушав благодарности, капо развела руками: "Не стоит, не стоит. Все по закону. Моей заслуги здесь нету".
– "Нет, нет, Зоя Викторовна, - отец возражал горячо.
– Именно - ваша". Мама свела ладони: молитвенное выражение, лишенное слов, дрожало в ее лице. Маша испугалась - сейчас заплачет. В начальственных глазах проступила скука. Глянув коротко, Маша оттеснила мать к дверям. Родители отступали почтительно, не поворачиваясь спиной.

По улице отец шел, приплясывая. Жизнь, завершив полный круг, обернулась новым невиданным чудом. "Как ты считаешь, они не могут передумать?" - Склонившись к уху дочери, мама сделала неопределенный жест: не то саму тетку величала во множественном, не то высшие силы - в теткином лице. "Ничего я не считаю, - Маша усмехнулась.
– Что тут считать? Сосчитано".

Она шла, глядя под ноги. Счастье родителей терзало. Больше всего на свете ей хотелось выкрикнуть правду, чтобы раз и навсегда они заткнулись про бесплатную справедливость. Войдя в квартиру, Маша направилась прямо к двери. Коротким жестом, как пластырь с гнойной раны, она сорвала бумажную печать. Мама подошла и приоткрыла осторожно. Чужой запах стоял в комнате. Урн не было. Захоронила. Маша покосилась на мать. "Так, - она положила ладонь на косяк, - у Паньки буду жить я". Мама обернулась. Глаза глядели растерянно, не беря в толк. "Есть возражения?" - Маша склонила голову. "Господи, нет, конечно, нет, - мама чуть не плакала.
– Мне, вообще, все равно. Разве мне надо? Пусть бы замуровали, забили досками. Ты не понимаешь - я больше не могу, чтобы всегда - соседи".

Поделиться с друзьями: