Преступник и преступление на страницах художественной литературы

После приезда в Геную Амборджоло обманом проник в дом Бернабо Ломеллино, где застал спящую мадонну Джиневру — жену Бернабо. Тайком скинув с нее одеяло, Амборджоло увидел под левой грудью Джиневры родинку, вокруг которой было несколько волосков, блестевших, как золото. Вынув из ящика кошелек, верхнее платье, несколько колец и поясов, он так же скрытно покинул дом. Вернувшись в Париж еще до окончания оговоренного срока, он представил «доказательства» измены жены Бернабо, не забыв при этом упомянуть и о расположении комнат в его доме и о родинке на теле его жены. Бернабо признал себя проигравшим, выплатил сумму пари и отправился в Геную, «ожесточенный духом против жены». Остановившись в двадцати милях от города, Бернабо написал ей письмо, в котором просил прибыть к нему в сопровождении слуги. Слуге же он приказал убить жену, когда представятся для того подходящие случай и место. И вот мадонна Джиневра и слуга ее мужа оказались в глубокой лощине, окруженной высокими скалами и деревьями. Дальше события развивались так.

<…> он (слуга. — Л.К.) вытащил нож и, схватив даму за руку, сказал: «Мадонна, поручите душу Богу, ибо вам придется не ходя дальше умереть». Увидев нож и услышав эти слова, дама, совсем испуганная, сказала: «Помилосердствуй, ради Бога, и скажи, прежде чем убить меня, чем я тебя оскорбила, что ты должен убить меня?» — «Мадонна, — ответил слуга, — меня вы ничем не оскорбили, а чем вы оскорбили вашего мужа, о том я знаю лишь потому, что он велел мне, безо всякого к вам милосердия, убить вас на этом пути; если бы я этого не сделал, он обещался повесить меня. <…> Господь ведает, мне жаль вас, а иначе поступить я не могу». Дама в слезах сказала: «Смилуйся, ради Бога, не пожелай сделаться, услуживая другому, убийцей человека, никогда тебя не оскорбившего. Господь, все ведающий, знает, что я никогда не совершала ничего, за что должна была бы получить от моего мужа подобное воздаяние. Но оставим пока это, ты можешь, коли пожелаешь, заодно угодить Богу, и своему хозяину, и мне таким образом: возьми это мое платье, дай мне только твой камзол и плащ, с ним вернись к моему и твоему господину и скажи, что ты убил меня; а я клянусь тебе жизнью, которую ты мне даруешь, что я удалюсь и уйду в такие места, что ни до тебя, ни до него, ни в эти страны никогда не дойдут обо мне вести». Слуга, неохотно снаряжавшийся убить ее, легко поддался чувству сострадания^[39].

Он так и поступил, и мадонна Джиневра осталась жива. Добровольный отказ возможен и из-за страха перед последствиями содеянного. Вот что рассказывается в «Караване снов» Идрис Шаха в притче «Царь, суфий и хирург».

Однажды в незапамятные времена повелитель Тартарии прогуливался с несколькими спутниками из числа приближенных. У обочины дороги стоял абдал (странствующий суфий), который выкрикивал: «Тот, кто даст мне сто динаров, получит от меня хороший совет!». Царь остановился и сказал: «Абдал, что это за совет, который ты даешь за сто монет?» — «Господин, — ответил абдал, — прикажи, чтобы мне дали деньги, и я немедленно открою его тебе». Царь так и сделал, ожидая услышать что-то необыкновенное. Дервиш сказал ему: «Вот мой совет: никогда не начинай дела, не предусмотрев, чем оно может окончиться». При этих словах свита и все вокруг стали смеяться и говорить, что абдал поступил мудро, потребовав деньги вперед. Но царь ответил: «Нечего смеяться над хорошим советом, который дал мне этот абдал. <…> Я очень ценю совет этого дервиша». Царь решил всегда помнить наставление абдала, он приказал начертать его слова золотом на одной из стен дворца и даже выгравировать их на серебряной посуде. Немногим позже один злоумышленник вознамерился убить царя. Он подкупил придворного хирурга, обещая ему пост первого министра, если тот сделает на руке царя надрез отравленным ланцетом. Когда подошло время для обычного кровопускания, поставили серебряный тазик, чтобы собирать в него кровь. Вдруг взгляд хирурга упал на надпись на стенке таза: «Никогда не начинай дела, не предусмотрев, чем оно может окончиться». В этот момент хирург вдруг понял, что если заговорщик займет место царя, то немедленно прикажет убить его, чтобы не выполнять свое обещание. Царь, видя, что хирург дрожит, спросил, что с ним. И тогда тот как на духу открыл ему правду». В итоге заговорщика схватили, а царь остался жив^[40].

Деятельное раскаяние

В отличие от добровольного отказа, который возможен только на стадиях неоконченного преступления, деятельное раскаяние представляет собой активное поведение лица уже после совершения преступления. Такое поведение направлено на снижение или устранение причиненного преступлением вреда либо на оказание активной помощи правоохранительным органам в раскрытии преступления и изобличении других соучастников^[41].

Мотивы деятельного раскаяния значения не имеют и подразделяются в уголовно-правовой литературе на следующие группы:

— социально одобряемые источники положительного посткриминального поведения личности (раскаяние, жалость к потерпевшему, сострадание, стыд и др.);

— социально нейтральные источники (например, солидарность с лицами, совершившими деятельное раскаяние);

— месть в отношении соучастников преступления;

— страх перед наказанием^[42].

Кроме того, исходя из этимологии слов «деятельное» и «раскаяние», можно выделить следующие признаки деятельного раскаяния:

— осознание своего поступка;

— сожаление о невозможности изменить содеянное;

— стремление исправить совершенное;

— осуществление помощи в раскрытии преступления, ничего не утаивая, строго взыскивая с себя^[43].

В этой связи представляет интерес внутреннее психологическое состояние человека, совершившего преступление и раскаявшегося в этом. Мотивы, побуждающие людей, совершивших преступление, к деятельному раскаянию, всегда вызывали живой интерес классиков литературы. Вспомним Достоевского, Лескова, Шекспира, Драйзера… Пример нравственных переживаний мы находим у одного из героев повести Е.П. Ростопчиной «Поединок» — гусарского полковника Валевича, который подло спровоцировал на дуэль одного из офицеров полка — Алексея Дольского. Примечательно, что сам Валевич определяет дуэль как «убийство дневное, руководствуемое правилами». Вступившись за честь своей возлюбленной, которую Валевич намеренно хотел оскорбить, рассказав, что якобы без труда добился ее благосклонности, Дольский вызвал того на дуэль. Послушаем теперь рассказ самого Валевича в кругу сослуживцев о том, как проходил поединок и что случилось после рокового выстрела в Дольского.

… Он (Дольский. —Л.К.) отвел меня в сторону: «Господин Валевич! Прежде знал я вас за благородного человека и надеюсь, что вы почувствуете, как недостойно, как низко было бы без нужды вмешивать в наше дело имя женщины, которую мы оба <…> обязаны <…> ценить так, как она того заслуживает.

Нас поставили. Шаги отмерены. Оружие готово, курки взведены, выстрелы раздались — мы оба были ранены слегка. «Еще — мы ведь не шутим!» — сказал Дольский.

Снова зарядили — снова знак, снова выстрелы… Чувствую пулю в руке и вижу — Дольский на земле, в крови.

В одно мгновение вся гнусность моего поступка, моего обмана, моего умышленного, постоянного преследования — весь ужас убийства (выделено Е.П. Ростопчиной), все предстало моей мысли. Досада, зависть, ненависть, самолюбие — все сгинуло, все рушилось; жгучий укор, жестокое раскаяние пронзили мою душу. Совесть воскресла, застонала, она ропщет и теперь, теперь, когда девять лет прошли над роковым событием…

Я вспомнил — зачем так поздно? — я вспомнил мои прежние, заглушенные чувства к моей жертве, вспомнил, как сердце мое открывалось для него, — его молодость, его душа, качества, дарования — все восстало, вопия на убийцу, все, что небо вложило доброго в него и в меня, вооружилось на мою казнь, на мое вечное страдание!

Он еще дышал. Я подошел к нему. Слова раскаяния жгли уста мои. Он взял меня за руку… «Валевич! Прощаю, прощаю все! Но, ради смерти, скажите: то была клевета? (выделено Е.П. Ростопчиной). Я не сомневаюсь в ней, но вы должны отречься — я хочу слышать от вас — я купил теперь ее оправдание — скажите: она верна, она чиста!..» И глаза его жадно смотрели на мои взоры. «Чиста, как душа твоя!» — вскричал я, не помня себя. Он хотел кинуться ко мне на шею — и в объятиях моих испустил дух… Полковник остановился, закрыл лицо руками и отвернулся. Он плакал, как женщина. Несколько раз во время рассказа своего боролся он с собственными чувствами, чтобы продолжать рассказ, но при конце голос его был едва внятен и часто прерывался в тяжело дышащей груди. Когда он умолк, то не имел уже сил скрывать свои ощущения, и скорбь его вырвалась на свободу^[44].

Соисполнительство

В ч. 2 ст. 33 УК РФ содержится указание на соисполнителя как на лицо, непосредственно участвовавшее в совершении преступления совместно с другими лицами (соисполнителями). Иными словами, соисполнительство предполагает выполнение объективной стороны состава преступления несколькими лицами на основе единого совместного умысла^[45].

Соисполнитель может выполнить объективную сторону преступления как полностью, так и частично. Яркий пример соисполнительства можно найти в одной из новелл «Декамерона», повествующей о злоключениях молодой красавицы Алатиэль, дочери султана Вавилонии.

Волею судьбы Алатиэль оказалась в замке родовитого Перикона де Висальго и стала его наложницей. Младший брат Перикона Марато, восхитившись красотой Алатиэль, задумал похитить девушку, а своего брата — убить. Однажды в гавань города, где происходили эти события, зашел корабль, направлявшийся в Романию. Хозяевами судна были двое молодых генуэзцев, с которыми Марато договорился о том, чтобы ближайшей ночью они приняли его на борт вместе с женщиной.

Под покровом темноты Марато с несколькими товарищами пробрался в замок, убил спящего Перикона, похитил Алатиэль и доставил ее на корабль, который немедленно отдалился от городских берегов. Однако долго торжествовать победу Марато не пришлось: молодые генуэзцы воспылали к Алатиэль страстью, а к Марато — ненавистью. Они сговорились убить его и однажды, когда корабль быстро шел на парусах, а Марато стоял на корме и смотрел в море, генуэзцы подкрались к нему и, быстро схватив его сзади, бросили в море^[46].