Преторианец

Клавдий протянул руки к толпе, словно желая всех обнять, все тысячи присутствующих, что встали, чтобы его приветствовать. Катон заметил выражение самодовольства и удовлетворения на лице Нарцисса, когда тот обернулся к Палласу. Последний же, наоборот, был явно разъярён, но секунду спустя заставил себя присоединиться к шквалу аплодисментов, вяло похлопав.

– Проклятье! – пробормотал Макрон, качая головой. – Где это он собирается отыскать десять тысяч гладиаторов? Да он с ума спятил!

– Нет ещё, – тихо ответил Катон. – Просто он в отчаянном положении.

Клавдий отвернулся от аудитории и вопросительно приподнял бровь, глядя на своих советников:

– Ну как?

– Прекрасная речь, император! – Нарцисс хлопнул в ладоши. – Навмахия, морское сражение – это именно то, что нужно народу!

– И в самом деле, – согласно кивнул Паллас. – Твоя речь была настолько превосходна, что приходится только сожалеть, что она была столь краткой.

Нарцисс метнул в коллегу-вольноотпущенника убийственный взгляд, как кинжалом пырнул, но тут же с сияющей улыбкой повернулся к императору:

– О да! Но краткость – искусство, коим владеют немногие, и в истории было мало таких, кто сравнился бы с тобой, мой император!

– Да, верно. – Клавдий усиленно закивал. – А когда известие о п-п-предстоящих играх распространится среди п-п-простого люда, они и думать забудут, что когда-либо были г-г-голодны. Кстати, о голоде. Не пора ли возвращаться во дворец? Я есть хочу. Полакомиться гри-грибочками.

В последний раз изящно помахав рукой публике, Клавдий покинул возвышение и, хромая, спустился со сцены и пошёл к носилкам. Паллас быстро последовал за ним, стараясь опередить коллегу-соперника. Нарцисс позволил ему проделать это и пошёл сзади, но, проходя мимо Катона и Макрона, сделал вид, что наступил на полу тоги и споткнулся. Он неуклюже взмахнул руками и упал на Катона. И тот почувствовал, как пальцы императорского советника сунули ему что-то в руку, державшую щит.

– Ты не ушибся, мой господин? – спросил Катон, помогая Нарциссу выпрямиться.

– Нет, всё в порядке, – бросил в ответ Нарцисс. – Пусти меня, солдат. – Он отпихнул Катона и поспешно бросился вдогонку Палласу.

– Очаровательный типчик, а? – заметил Макрон.

– Так он же вольноотпущенник, – прошипел Фусций. – Таким не стоит позволять вот так обращаться с преторианцем. Неправильно это.

Пока император забирался в носилки, те, кого здесь собрали, чтобы выслушать его короткое сообщение, начали потихоньку продвигаться обратно к своим носилкам и лошадям, желая поскорее выбраться на дорогу в Рим, прежде чем там возникнет толкотня. Центурион Луркон сложил ладони рупором и выкрикнул очередной приказ своим людям:

– Шестая центурия! Следовать строем за императорскими носилками!

– Слышали приказ? – проорал Тигеллин. – Вперёд!

Преторианцы поспешно двинулись вперёд, колонной, следом за германцами-телохранителями, окружавшими носилки. Катон чуть задержался, отстал, и когда убедился, что за ним никто не подсматривает, раскрыл ладонь и увидел маленький, аккуратно сложенный листок папируса. Развернул его и прочитал несколько слов, написанных чётким почерком. Потом смял его и зажал в кулаке, а затем догнал остальных и занял своё место рядом с Макроном в первых рядах колонны. И тихо сообщил другу:

– Нарцисс хочет встретиться с нами, как только вернёмся в Рим.

Когда Септимий открыл им дверь явочной квартиры, они увидели, что императорский советник уже сидит там с весьма встревоженным и озабоченным видом. День уже клонился к вечеру, когда они туда явились. Ставни были распахнуты, и внутрь вливались потоки бледного солнечного света, освещая помещение. Нарцисс сидел, прислонившись спиной к стене и сложив руки на груди. Он дождался, пока Септимий захлопнет дверь, и только потом заговорил:

– Вы не слишком торопились.

– Мы явились, как только сумели освободиться, – ответил Катон.

– Вы уверены, что за вами никто не следил? – живо осведомился Нарцисс.

Катон кивнул.

– Тигеллина вызвали в штаб получить сегодняшний ночной пароль. Мы ушли до того, как он вернулся в казарму.

– А что, если у Освободителей есть и другие люди, которые могли бы следить за вами?

– Мы сделали круг по городу и несколько раз останавливались, чтобы это проверить. Нет, никто за нами не следил. Никакой опасности нет.

– Никакой опасности? – Нарцисс сухо рассмеялся. – Мы все в опасности в данный момент. И вы, и я, и император.

Макрон склонил голову набок:

– И всё же опасность и уязвимость, как мне кажется, это более проблема для тех, кто наверху, кто всем управляет и заправляет.

Нарцисс недовольно уставился на него.

– Если ты действительно так считаешь, то ты просто дурак, центурион Макрон. Твоя судьба связана с моей. Если наши враги победят, неужто ты и впрямь думаешь, что они удовлетворятся тем, что уберут с дороги императора и его непосредственное окружение? Вспомни, что произошло после падения Сеяна [14] . По улицам рекой текла кровь тех, кто хоть как-то был с ним связан. Так что избавь меня от выражений собственной радости по поводу бедствий других. – Он помолчал, потом ему вроде как пришла в голову ещё одна мысль: – Следовало бы придумать специальное слово для обозначения этого явления, раз уж столь многие люди так радуются и наслаждаются бедствиями других.

14

Луций Элий Сеян (ок. 20 г. до н. э. – 31 г. н. э.) – государственный и военный деятель Римской империи, командующий преторианской гвардией с 14 (или 15) г. н. э., консул. После добровольного удаления Тиберия на остров Капри – фактический правитель Рима. В 31 году, находясь в зените могущества, был схвачен и казнён по обвинению в заговоре.

– Ты вызвал нас по какой-то конкретной причине? – спросил Катон.

– Да. Что вы можете сказать по поводу заявления императора?

– Ты про игры? Или про положение с поставками хлеба?

– И про то, и про другое. – Нарцисс улыбнулся.

– Я не могу понять, как ему удастся устроить этот водный спектакль. Откуда он наберёт столько гладиаторов? Сомневаюсь, что во всей Италии найдётся такое их количество.

– Не найдётся. Называть всех участников представления гладиаторами – это просто некоторое преувеличение. Некоторые из них, да, будут гладиаторы. А остальные – уголовники и колодники из шахт и императорских имений. И поскольку народу готовится спектакль, который люди должны запомнить на всю жизнь, они вряд ли станут обращать особое внимание на выучку отдельных бойцов и качество боя. Мы их оденем, дадим им в руки оружие и предоставим возможность им поработать, пообещав победителям свободу. Это будет для них вполне достаточным побудительным мотивом.

– А как насчёт кораблей? – спросил Макрон. – Как перебросить боевые корабли на это озеро?

– Переделаем рабочие барки. Инженеры справятся, и барки превратятся в биремы [15] . Пусть хотя бы чисто внешне. Многие ли в Риме, по-твоему, способны отличить один корабль от другого? Внешний вид решает всё, Макрон.

– Не всё, – сказал Катон. – Это представление аудиторию не накормит. Что там насчёт поставок зерна, о чём упомянул император? Откуда оно поступит?

15

Бирема – военный корабль с двумя рядами вёсел по каждому борту (Примеч. перев.).

– Этого мы пока что точно не знаем, – признался Нарцисс. – Септимий, расскажи им.

Императорский советник кивнул своему агенту и замолчал, собираясь с мыслями.

– В результате последних событий в Египте, которые вызвали перебои в поставках зерна, возникла угроза недостаточного снабжения и недовольства, – начал Септимий. – Тут на сцене появляется гильдия торговцев зерном. Если один из источников поставок вдруг перестаёт действовать, они находят другую провинцию, из которой можно вывозить хлеб. Насколько мне известно, они начали выправлять ситуацию, предложив наладить поставки зерна из Галлии и с Сицилии. Первые партии зерна уже поступили в Остию и были по Тибру переправлены в Рим, а потом выставлены на продажу в здании гильдии. Но дело в том, что всю эту партию скупила некая группа купцов, предложив цены гораздо выше обычных. Корабли с зерном из Египта придут не раньше конца весны. А между тем на рынок поступает крайне мало зерна, лишь тонкий ручеёк. Этого даже с натяжкой не хватит, чтобы прокормить Рим.