Преторианец

– Государь, с тобой всё в порядке? Государь!

Император отрыгнул, икнул и начал откашливаться и отплёвываться. Он прижался головой к ветке, всё его тело сотрясали приступы кашля.

Катон огляделся по сторонам и увидел, что Бурр по-прежнему цепляется за ветку, но Макрона так и не высмотрел. Он вертел головой из стороны в сторону, с беспокойством изучая поверхность воды. На ней виднелись головы нескольких человек, изо всех сил старающихся удерживаться на плаву или уже плывущих к берегу. Тигеллин плыл на столешнице невдалеке от них, распластавшись на ней. Теперь, когда река приняла в себя основную массу воды, освободившейся после прорыва и падения плотины, самое худшее, как осознал Катон, было уже позади. Вот только Макрона нигде не было видно. Но тут он разглядел нечто блестящее, чуть выступающее над поверхностью футах в двадцати от них. Это было человеческое тело в латах, и его вертело и вращало потоком воды, и тут Катон с ужасом понял, что это тело Макрона – его лицо на миг появилось над поверхностью, но тут же снова погрузилось в воду.

– Трибун! – заорал он. – Трибун Бурр!

Бурр обернулся. Он был ещё явно не в себе, оглушён и растерян. Его единственный глаз отчаянно моргал.

– Позаботься об императоре, господин! Присмотри за ним, понимаешь?

– Ага… – Бурр кивнул, с трудом собираясь с мыслями. Катон повернулся к Клавдию:

– Держись, государь. Мы тебя скоро вытащим отсюда.

Он выпустил из рук ветку и поплыл к одному из столов, болтавшемуся неподалёку от всплывшего тела Макрона. Ему удалось влезть на столешницу грудью, и он заколотил ногами по воде, направляясь к Макрону, на лице которого уже не было видно признаков жизни. Добравшись до него, Катон протянул руку и вцепился пальцами в складки Макроновой туники. Сжал пальцы и подтащил Макрона к столу. По лицу его друга стекала тоненькая струйка крови, и Катон заметил порез у него на лбу.

– Макрон! – закричал он. – Открой глаза!

Голова его друга бессильно отвалилась назад, на столешницу, нижняя челюсть отпала. Катон сильно шлёпнул его по щеке:

– Открой глаза, чтоб тебя!

Ответа не последовало, и Катон дал ему ещё одну оплеуху, посильнее первой. На сей раз Макрон дёрнул головой и заморгал. И закрыл рот, сжав зубы.

– Какой это ублюдок меня ударил?! – прохрипел он.

Но тут вода, попавшая ему в лёгкие, пошла наружу, он закашлялся и судорожно задёргался в болезненных усилиях проблеваться. Потребовалось некоторое время, чтобы он в достаточной мере пришёл в себя и понял, что перед ним его друг Катон. Тут он слабо улыбнулся:

– Что это с тобой, приятель? Вид у тебя такой, словно тебя тараном долбили.

Катон не мог сдержать улыбки:

– У меня? Ты бы на себя посмотрел!

– Так что это было? – Макрон болезненно скривился. – Такое ощущение, как будто какой-то урод хрястнул меня кирпичом по башке.

– Ты, наверное, ударился головой об эту ветку, когда падал в реку.

– В реку? – Макрон поднял голову и в замешательстве огляделся по сторонам. И вздрогнул, явно припомнив последние моменты перед тем, как их смыло огромной волной. – А император?!

– Он спасся. Вон там плавает. – Катон показал на ветку, за которую цеплялись Бурр и Клавдий. Бурр успел переместиться поближе к императору. Их уже почти прибило к берегу, и через минуту их ветка наткнулась на какое-то подводное препятствие и развернулась параллельно выступавшей из воды песчаной косе. Катон испустил громкий вздох облегчения, потом слегка пихнул Макрона в бок: – Давай, поплыли. Пора отсюда выбираться.

Катон заработал ногами, разворачивая столешницу, чтобы та направилась к берегу. После чего они вместе начали грести руками и колотить ногами, выбираясь со стремнины. Им потребовалось довольно много времени, прежде чем они ощутили под ногами поднимающееся дно и причалили свой импровизированный плот к выступающим в реку зарослям камыша, растущего вдоль кромки воды. Тут они оставили столешницу и пошли вброд сквозь камыши, добрались до твёрдой земли и упали на поросший травой берег выше камышей. Макрон положил голову на подставленные ладони и застонал, а Катон остался стоять на четвереньках, низко опустив голову и глубоко дыша, выхаркивая остатки воды из лёгких и отплёвываясь. Сердце всё ещё сильно колотилось, да и сам он трясся, охваченный необоримой дрожью. Воздух был холодный, так что его промокшему телу было ещё более холодно, но он знал, что дрожит не от холода, но от чудовищных усилий, которые ему пришлось предпринимать с того момента, как на них налетел водяной вал. От этого и ещё от последствий шока и ужаса от того, что на них обрушилось.

Потом он с трудом поднялся на ноги и обозрел окрестности. Бросив взгляд вверх по течению реки, он разглядел в полумиле от них водопад, где вода из промоины изливалась в реку. Между самой промоиной и берегом виднелась полоса изуродованной земли, рассекавшая луг. Там валялись вырванные с корнем деревья и были видны фигурки людей, стоявших и сидевших прямо в грязи и оглядывающихся по сторонам. Ещё несколько человек стояло вдоль края, выше того места, где промчалась вода. Ни носилок императора, ни его свиты, ни столов, на которых стоял торт, видно не было. В нескольких сотнях шагов выше по течению Катон разглядел трибуна Бурра, который поддерживал императора. Они шли обратно, откуда их принесло течением. Тигеллина нигде видно не было.

Катон присел рядом с Макроном.

– Как себя чувствуешь?

– Всё болит, – пожаловался тот, дёргая щекой. – Должно быть, здорово башкой треснулся… Я за эту ветку держался… потом нас через что-то бросило, и мы свалились вниз. Это последнее, что я запомнил, а потом какой-то урод хрястнул меня по морде. – Он поднял взгляд. – Это был ты, я правильно понимаю?

– А на что вообще нужны друзья? – Катон протянул руку и помог Макрону подняться на ноги. – Пошли, надо поглядеть, что там осталось от нашей центурии.

Они пошли к фигурам людей, вразброс торчавших на полосе грязи, оставленной потоком. Кто-то уже занимался поисками уцелевших, застрявших в обломках, и помогал пострадавшим и раненым.

– И что это было за божье наказание? – спросил Макрон.

– Ну, это ясно. Плотину прорвало.

– Как это? Разве такое возможно? Ты ж сам слышал, что говорил этот инженер. Что нужно не меньше сотни человек, чтобы устроить обвал плотины.

– Клятая ублюдочная работа кретинов-греков, вот что всё это вызвало!

– Ты и впрямь так считаешь? И именно тогда, когда император случайно оказался точно на пути водного потока, когда тот вырвался из-за плотины? Ничего себе, совпадение!

– И не такое бывает. У богов свои собственные игры.

– И у изменников тоже. Ты видел, как себя вёл Тигеллин? Такое впечатление, что он – единственный из всех нас, кто ничуть не удивился происходящему.

Дальше они некоторое время шли в молчании, а потом Макрон прокашлялся и продолжил:

– Ну хорошо, если это проделали Освободители, будь они прокляты, то как им это удалось?

– Не знаю. Пока что не знаю. Но хочу как следует посмотреть на то, что осталось от плотины.

К тому времени, когда они добрались до остальных уцелевших в катастрофе, оставшиеся в живых германцы уже выстроились вокруг императора. С вымокшими длинными волосами, перемазанными грязью, в грязных туниках и латах, они имели ещё более варварский вид, так что преторианцы и гражданские лица держались от них подальше. Кто-то нашёл табуретку для императора, и Клавдий теперь сидел, тупо обозревая происходящее. Выжившие инстинктивно взбирались куда-нибудь повыше, на склон по одну сторону от конца промоины – на случай новой беды. Нарцисс стоял рядом с императором, наклонившись к нему, утешая и ободряя, тогда как ошалевший от ужаса Аполлодор держался подальше, стоял между германцами-телохранителями.

– Вы, оба!

Катон обернулся. К нему подходил трибун Бурр. Они с Макроном выпрямились, встали по стойке «смирно» и отдали честь командиру когорты. Бурр внимательно посмотрел Катону в лицо, словно стараясь запомнить его черты, потом кивнул:

– Это вы двое помогли мне спасти императора?

Катон быстро прикинул: у него было искушение приписать себе честь спасения Клавдия, но это означало риск привлечь к себе и к Макрону повышенное внимание посторонних. Особенно Освободителей, которые в таком случае несомненно их заподозрят и попытаются выяснить, какие мотивы ими двигали.