Прежде чем ты уснёшь

Иногда во время наших ссор, хотя нам самим кажется, что мы говорим очень тихо, приходит заплаканный Сандер, он заткнул пальцами уши. Руки у него дрожат, как у старика.

Хватит!

Не надо!

Перестаньте!

Мы едем в Италию ради Сандера. Звучит малодушно, да? Правда? Не хватало еще взвалить на него и эту ношу — в придачу ко всему остальному.

Сандер здесь ни при чем, мы едем ради самих себя. Потому что нам страшно. Потому что нет ничего ужаснее, противнее и больнее развода. Но при чем тут любовь?

Неужели любовь может вернуться, если мы столько лет спустя приедем в то же самое место, зайдем в то же кафе?

Может, лучше называть это примирением? Может, теплое рукопожатие — это все, на что можно надеяться? Может, не стоит этим пренебрегать?

Я придумала еще одно слово. Я недавно о нем вспомнила. Можно назвать это осознанием.

Я подумала: а если не любовь? И не прощение? Во всяком случае, в том смысле, в котором мы их обычно воспринимаем. А именно осознание.

Может быть, осознание?

Может, для начала осознание? Ради Сандера?

Александр! Ты слышишь меня?

Я прочитала книгу еще раз. Мне запомнилась только одна фраза: «В аду тоже надо думать о том, как расставить в комнате мебель».

Это все, что мы можем друг другу пообещать.

* * *

Мы с Сандером сидим за кухонным столом и едим. Стены у меня желтые. Я красиво накрыла стол, положила красную рождественскую скатерть и зажгла свечи. На стене тикают часы. Скоро уже половина третьего.

Сандер говорит:

— Мой папа всеведущий.

Он дожевывает свой бутерброд. Говорит с набитым ртом.

— А ты знаешь, что такое «всеведущий»? Это тот, кто все знает. Мама один раз сказала, что она тоже всеведущая, а потом сказала, что никакая она не всеведущая. Она сказала, что нет таких людей, которые все знают.

— Мама права.

— А ты всеведущая?

— Я — да. Это ты правильно сказал.

— А ты знаешь, о чем я сейчас думаю?

— Знаю.

— Ну и о чем же?

— Если ты всеведущий, то никому нельзя рассказывать того, что ты знаешь, — в том-то и смысл.

— Как это так?

Сандер перестает жевать и зажмуривает глаза. Затем подозрительно смотрит на меня.

— Почему это нельзя?

— Иначе потеряешь свою волшебную силу.

— По-моему, ты врешь. Никакая ты не всеведущая.

— Значит, папа тоже врет?

— Нет, папа не врет. Папа знал, кто выиграет первенство мира. А об этом вообще больше никто не знал.

Мы намазываем себе еще по бутерброду. Я встаю, чтобы достать из холодильника молоко. Проходя мимо Сандера, я пытаюсь погладить его по голове, но на этот раз он уворачивается.

После того как мы покончили с едой и убрали со стола, я говорю, что теперь можно сходить в магазин за шоколадом. Сандер спрашивает, можно ли взять с собой мяч. Я разрешаю, предупредив, что на улице сейчас слишком холодно для игры в футбол.

— Ну хоть немножко можно? У тебя за домом.

— Нет, — говорю я. — Погода не та.

— Ну капельку, — просит Сандер.

— Хорошо, только совсем недолго.

— Только давай вернемся до того, как мама с папой будут звонить, — вдруг вспоминает Сандер.

Я поворачиваюсь, глядя на него.

— У нас еще много времени, Сандер. Раньше вечера они не позвонят.

У нас во дворе сидит черно-серая кошка. Завидев нас, кошка начинает шипеть. Лапки у нее белые. Тельце тощее. Шерсть взъерошенная. На одном глазу бельмо. Кошка идет за нами.

— Смотри, кошка тоже с нами пошла.

— А ну-ка брысь отсюда! Иди домой.

Мы покупаем молоко, шоколад, тефтели, брусничное варенье, картошку, хлебцы и апельсиновый сок. Мы пришли в просторный светлый супермаркет. Я покупаю здесь продукты уже много лет. Время от времени я киваю людям, которые проходят мимо. Они кивают в ответ.

Может быть, они думают, что Сандер — мой сын?

Сандер говорит:

— А когда мы с мамой или с папой ходим в магазин, мне всегда покупают футбольные стикерсы.

— Всегда?

— Ну не всегда, но когда они ссорятся, они знаешь как много мне покупают!

— Но сейчас-то они не в ссоре.

— Нет.

— Сейчас они летят в Италию, там будет здорово.

— Ага.

— Думаешь, они часто ссорятся?

— Да нет. — Сандер оглядывается вокруг. — А давай купим стикерсов на мои деньги? У меня с собой есть двадцать две кроны, и дома еще сто одиннадцать, и еще семьсот семьдесят восемь в банке.

— А сколько они стоят, эти стикерсы?

— Семь крон пакетик.

— Побереги свои деньги, Сандер. Я куплю тебе два пакетика.

— Большое спасибо.

Кошка дожидается нас возле дверей магазина. Увидев нас, кошка встает, потягивается и фыркает. Затем подходит и осторожно трется Сандеру об ноги. Сандер наклоняется, дает ей понюхать руку и гладит ее.

— Пошли, Сандер. Нам пора домой.

— А ты не забыла, что обещала поиграть в футбол? — Сандер поднимает глаза. Он сидит на корточках и гладит кошку.

— Нет, не забыла. Тем более пошли. Не будем же мы в футбол играть, когда стемнеет.

Сандер встает и обращается к кошке:

— Киска, иди домой.

Потом предлагает взять у меня сумку. Я даю ему ту, что полегче. Мы поворачиваемся и идем. Снег прекратился, но ветер неприятно хлещет в лицо. Кошка следует за нами. Пока мы заносим сумки в квартиру, кошка ждет нас внизу. Мы открываем дверь, ведущую на задний двор, кошка первой выскакивает на улицу, садится перед нами и фыркает. Затем тыкается головой Сандеру в ноги, трется об них.