Прежде, чем умереть

Ой-ёй-ёй, лейтенант, нехорошо обманывать. Они же сейчас в кузов полезут, везде свой нос станут совать, прослывёшь лгунишкой.

— Так вас четверо?

— Да, ещё двое в кузове отлёживаются, авария случилась, слегка пострадали.

Бля, уж лучше бы легенду с упавшим бортом вставил или вообще молчал, рассказчик херов.

— Что за авария?

— Обстреляли нас, восточнее по дороге, пришлось резко тормозить, вот и вмазались головами. Небольшая банда, засаду устроили, но нами не так-то легко поживиться.

Ты ему ещё все наши боевые заслуги перечисли, а потом хуями померься.

— Мы видели свежий труп на дороге. Давно перестрелка случилась?

— Вчера, утром.

— Значит, сюда под вечер приехали, попав до этого на машине в засаду, и без ремонта? Не вижу следов от пуль на вашем грузовике. Одну минуту, — кивнул кондуктор, как-бы извиняясь, и снял с плеча затрещавшую рацию: — Да, приём, — отошёл он на десяток метров и развернулся спиной, чем заметно приглушил разговор, но только не для меня.

— Мы в мастерской Григорича. Григорич мёртв. Малой говорит — инфаркт. Но там здоровенный кровоподтёк в области сердца. Да и ведёт себя пацан странно, больно уж дёрганый. Я подумал, тебе стоит об этом знать. Приём.

— Охрана что говорит? Приём.

— Нет охраны, уволились неделю назад. Но пацан такого сотворить не мог, а на несчастный случай не похоже. Приём.

— Я тебя понял. Конец связи.

Кондуктор повесил рацию и вернулся к лейтенанту.

— Какие-то проблемы? — с трогательной невинностью в голосе поинтересовался тот.

— Нет, никаких, — заверил кондуктор. — Так что по поводу пулевых следов с засады? Неужели в машину не попали?

Да, чёрт тебя подери, да, скажи, что не попали. Что угодно гони, только не про мастерскую.

— Ещё как попали, еле докатились с пробитым радиатором. Сегодня вот только из ремонта, — хлопнул Павлов ладонью по нашей проклятой броне.

— Сварка совсем свежая, — заметил «невзначай» кондуктор. — Наверное, недёшево влетел такой обвес?

— С одним «Кордом» пришлось расстаться.

— Ясно, — кондуктор замолчал, а потом продолжил, обращаясь в сторону кабины: — Знакомое лицо. Мы прежде не встречались?

— Вряд ли, — ответил Ветерок. — Я не здешний.

— Хм... Заглянем-ка в кузов.

— Если это необходимо, — пробубнил явно надеявшийся избежать досмотра наивный лейтенант. — Прошу.

Кондуктор лихо, с явным знанием дела забрался в наш мобильный госпиталь для жертв страшных последствий резкого торможения, и, разумеется, наступил на Квазимоду. Да, я мог бы засунуть его куда-нибудь под пулемёт, или даже в ящик, но зачем брать на себя функции не по чину, когда рядом такой командир.

— Бля!!! — в совсем не свойственной для своей нордической внешности манере вскрикнул кондуктор и отпрянул, схватившись за пистолет. — Это что ещё за тварь?!

Да, я мог бы задвинуть в меру правдоподобную историю о доброй неразумной зверушке с обманчиво пугающей личиной, которую мы спасли и пригрели в качестве талисмана, но зачем, когда рядом такой командир.

— Это.. — залез Павлов следом и оттеснил не на шутку взволнованного Квазимоду к борту. — Это так, прибился по дороге, он безобидный, напугался просто. Всё-всё, успокойся, — присел лейтенант и потрепал Квазимоду по голове, — этот человек не обидит тебя, он хочет только осмотреться.

Квазимода действительно угомонился и согласно взвизгнул.

— Он ещё и разумный, — выдохнул кондуктор и жутковато захихикал, прикрывая рот ладонью. — Ух, прямо вишенка на торте из говна. Думаю, нам есть, что обсудить.

— Сколько? — с трудом отказал я себе в удовольствии понаблюдать за неловкой беседой лейтенанта с этим алчным прихвостнем хищнического капитализма.

— Тридцать, золотом.

— За что?! — бездарно попытался изобразить удивление Павлов. — Это всего лишь маленький калека!

— Вы правы, — сплюнул кондуктор. — Пусть будет тридцать пять.

— Но...

— Заткнись, — не смог я выдержать субординацию. — Выгребайте, что есть.

Вывернув последнюю подкладку, мы набрали в общей сложности на тридцать две монеты в золотом эквиваленте.

— Годится, — нехотя, будто делая великое одолжение, ссыпал кондуктор мзду себе в подсумок. — Эти четыре калаша и восемь магазинов беру как плату за проезд. Сань, прими, — свесил он за борт экспроприированное имущество, после чего открыл планшет, вырвал оттуда картонный прямоугольник с печатью и протянул его Павлову: — Спасибо, что воспользовались услугами нашей логистической компании. Сбор и прослушивание инструктажа в шесть тридцать утра. Ровно в семь колонна выдвигается. Опоздавших не ждём, плату за проезд не возвращаем. Всего доброго.

Глава 29

Нужно работать над собой, никогда не останавливаться на достигнутом, стремиться к идеалу — только это спасёт от деградации. Сука, как же отвратительно. Чувствую себя ничтожеством, жалким рабом... Нет, не совести, она похоронена и отпета мёртвыми соловьями в Арзамасе многие годы тому назад. Но метастазы этой тлетворной дряни остались, глубоко сидят, их не намотаешь на кулак, не выдерешь с корнем, они как непроходящий гнойный нарыв, который, даже засохнув на поверхности, не лишается очага внутри и вскрывается от неловкого прикосновения. Имя ему — вина. Обычно этот гнойник удаётся нейтрализовать такими прекрасными легкодоступными средствами первой помощи, как злоба, обвинение, отрицание и незаменимый похуизм, но только не сейчас. Ни одно из проверенных временем лекарств не справлялось, наглухо блокируемое самобичеванием моих простодушных компаньонов. Оставалось лишь одно — принять горькую пилюлю признания. Раньше мне ни разу не доводилось прибегать к столь радикальным методам терапии, и я даже отдалённо не представлял последствий. Да что уж там, мне было страшно, первобытный ужас охватывал всё моё существо при одной только мысли о чистосердечном признании. Нет-нет, должен быть более щадящий способ. В конце концов, всегда есть время — оно вылечит от чего угодно.

— Ладно, не спорю, — легко сдался Павлов под натиском аргументации Стаса, — это было безрассудно. И да, это слишком дорого нам обошлось. Но теперь уже нет необходимости от него избавляться.

Квазимода округлил глаза в немой мольбе, таращась на Станислава, требующего незамедлительного увольнения богомерзкого мутанта из наших сплочённых рядов.

— Ну конечно, нет, до следующей херни. Если он тебе так нужен, научи его шкериться получше.

— Да будет вам спорить, — тяжело вздохнул Ветерок, крутя в руках патрон. — Понятно же, что не из-за мальца вас... нас обобрали как липку. Узнал он меня, как только заявился, так сразу и узнал. У этих паскуд глаз намётан. Ладно, чего уж там, был должен двадцать, теперь — пятьдесят два. Отработаю. И спасибо, что не сдали. Опять.

О, как же это трогательно. И разве можно остаться в стороне, когда каждый норовит взять на себя ответственность за косяки?

— Слушайте, — начал я, скрепя сердце, — х**ня случается, без неё никуда. Но — вашу ж мать! — как можно так обосраться?! Павлов, да, твоё — сука — благородие, кто обещал присматривать за этим выблядком? А ведь я предупреждал, что от него будут проблемы. Но нет, схуя ли верить мне на слово, что я вообще знаю, чего не знает целый командир! И вот результат! Саня, эх Саня-Саня, о тебе-то я был лучшего мнения. Ну соображаешь ведь, что рожа у тебя приметная. Ну так сделай с ней чего-нибудь, бороду отпусти, усы хотя бы. А ты что? Поглядите только, до синевы, бля, выбрился! А потом удивляется, что признали его. На лбу себе ещё ценник нарисуй! А по итогу мы из-за вашего долбоебизма, — указал я на двух добровольцев обличающим жестом, — остались с голой жопой!