Прежде, чем умереть

— Будто бы специально отпустили, — упала на язык родившаяся мысль.

— Чудно, да? А знаешь, что ещё чудно? Когда та колонна серая нас на Карачуне обстреляла, я такого же светлячка словил. Тогда не придал этому значения — мало ли что в суматохе привидится — а теперь из головы выкинуть не могу.

— ЛЦУ.

— Чего?

— Лазерный целеуказатель. Параллельно стволу крепится и светящейся точкой показывает примерное место попадания. Штука-то не шибко мудрёная, но хрен у кого встретишь, батарейки нужны. А эти ребята, похоже, ни в чём нужды не знают. Дьявол, да кто они такие?

— Во-во. И накой они вам сдались? — снова поднял Ветерок животрепещущую тему. — Эти уроды явно не расположены к тёплому общению, а вот пиздюлей отвесят запросто, ещё и на дорожку завернут. Какие к ним дела у Легиона?

— Хотят вернуть кое-что ценное.

— Так эти лазерные уже и Легион прессануть успели?

— Ещё как успели, точно к сроку, — услышанное от Ветерка погрузило меня в пучину тягостных раздумий: — Если тебе верить, получается, что они держат Самару с самой войны, застращали всех до усрачки, превратили громадный город в мифическую хуету с призраками да чертями, и по сей день умудрялись в тени оставаться, наращивая силы. Но отшельничество им явно не мешает быть в курсе всего, что в округе происходит. Очень-очень сильно в курсе. Сука, да у меня от этих паскуд мурашки по жопе. Похоже, Легион, выбравшись из своей норы, расшевелил ещё одного зверя, и как бы нашему волку не попасть ко льву на блюдо.

— Не понял.

— Это из басни. Забей.

— Так что скажешь по поводу лейтенанта со Стасом, есть нам от них прок в этом деле, или на двоих с тобой порешаем?

— Знаешь, Сань, ты начинаешь мне нравиться. Если не напиздел с три короба, будет тебе доля.

— Да чтоб мне сдохнуть, если соврал.

— О, в этом не сомневайся. Но вот товарищей наших придётся пока поберечь, есть у меня на них планы.

В ночь перед дорогой я спал как младенец и видел чудесные сны. Мне снились бабочки. Они порхали в танце любви под лучами полуденного солнца. Прекрасные хрупкие создания, готовящиеся дать начало новой жизни на закате собственной. Их бурые крылья с изящным серым узором бешено бьют по раскалённому воздуху, пока мясистые мохнатые брюшки трутся друг о друга в порыве страсти. Тысячи крыльев, они шуршат как мятый пергамент, осыпаясь крошечными чешуйками на питательную среду будущего поколения. Наконец, завершив ритуал, влюблённые пары опускаются, и их детородные органы сливаются воедино. Несколько минут медитативного совокупления, и блестящая слизью кладка вытекает на чёрную размякшую под солнцем кожу гниющего трупа, чья плоть уже стала пристанищем множества божьих тварей. Он лежит здесь давно и некому потревожить вечный покой. Его голова стала единым целым с искорёженным куском металла, зарывшегося рваными краями в сочащийся трупной жидкостью череп. Его глаза склевали птицы, в его ноздрях лениво копошатся белёсые черви. Поперёк его груди, на заскорузлой от гнилья одежде лежит винтовка, сжимаемая мёртвыми руками. Закопчённая гильза стоит клином, разлучив затвор с патронником. Вытекшая из тела чёрная жижа засохла на красной глине, утоптанной множеством подошв. Россыпи латуни поблёскивают тут и там по гигантскому перепаханному воронками лабиринту траншей, иссохшие мертвецы подпирают их стены своими костлявыми спинами. Сотни мертвецов, тысячи. Их смрад удушливым облаком поднимается в синее небо, изрезанное конденсационными следами и обезображенное дымными кляксами взрывов. Новое небо нового мира...

Утром, попрощавшись с гостеприимным Нижним Ломовым, мы вместе с другими сорвиголовами выехали на Карачун и встроились в немалой протяжённости автоколонну, как вагоны за локомотивом-бензовозом. Монструозного вида пятиосный тягач, похожий больше на передвижной ДОТ с устрашающих размеров отвалом спереди и двумя подъёмными минными тралами по сторонам от него, тащил за собой циклопическую цистерну, напоминающую бронированный детородный орган в сетке противокумулятивных экранов, лестниц и пулемётных турелей. Два БТРа сопровождения шли следом, готовые в случае форс-мажора прикрыть своими телами и автопушками хоть и бронированное, но всё же уязвимое достоинство логистической компании со звучным именем «Тузы», красовавшемся на нашем билете.

— Порядок, — вернул билетёр прокомпостированный проездной документ. — Слушай инструктаж. Значит так, во-первых, не растягиваться, держать дистанцию не более десяти метров и не менее трёх метров. Никто же не хочет въебаться в зад впередиидущему? Вот и славно. Если колонна будет останавливаться, бензовоз заблаговременно подаст три коротких звуковых сигнала. Перед тем, как начнёт движение — четыре коротких. Никаких самовольных остановок, перестроений и так далее. Вы — составная часть колонны, звено единой цепи. Исключение одно — поломка. В таком случае заблаговременно подаёте три коротких звуковых сигнала, если клаксон есть, или громко орёте «Поломка-поломка-поломка», после чего аккуратно, без резкого сброса скорости выруливаете к обочине. Если начнётся заваруха, по дороге не вилять, двигаться прямо. Ответный огонь вести из всех стволов, патронов не жалеть, а то знаем мы таких хитрожопых халявщиков. Гранаты не кидать! И с крупняком своим поаккуратнее, хвост нам не отстрелите. Вопросы есть?

— Да, — поднял руку Павлов, — про поломку. Что делать, когда на обочину съехал?

Билетёр переглянулся со своим напарником и недобро ощерился:

— Что делать? Руки из жопы вынимать и приводить свой агрегат в рабочее состояние, а потом гнать на всех парах и молиться о спасении души. Ждать вас никто не будет. Ясно?

— Вполне.

— Вот и хорошо. Следующая остановка — Пенза. Счастливого пути.

Глава 30

Однажды меня спросили: «Зачем ты продолжаешь? Столько лет в деле, живёшь без шика, наверняка скопил целое состояние. Выходи, наслаждайся плодами. Зачем ты продолжаешь?». И я тогда не нашёл, что ответить. Долго размышлял, даже строил планы на своё светлое будущее. Подумывал вложиться в бакалейные лавки или ткацкий цех на паях. Пусть другие рулят, а я буду забирать долю выручки. Кому придёт в голову кидать бывшего охотника на людей? Уверен, у меня бы всё получилось, но я не стал. Попросту не смог представить свой день, не смог дать себе ответ на вопрос: «Чем займёшься после утреннего перепихона и завтрака?». Все приходящие в голову варианты — от игры на гитаре до плетения макраме — пугали меня, грозя неумолимой деградацией, ожирением, алкоголизмом и наркозависимостью. Одно дело — сгореть как комета в безумном полёте сквозь сладостные пороки и воплощение больных фантазий, совсем другое — гнить в болоте сытой праздности. Я стал размышлять — чем бы занять себя в отставке, от чего не захочется свести счёты с жизнью. Нужна была работа, которая не даст мозгу и телу простаивать. Я перебрал множество профессий, но, в конце концов, вынужден был признать неоспоримый факт — ничего, кроме как находить, пытать и убивать людей, я толком делать не умею, и более того — не хочу. Все эти традиционные способы заработка либо чертовски скучны, либо невероятно тяжелы, либо противны моей натуре, а на плавучий бордель всё ещё не хватало значительной суммы. Бессмысленно пытаться найти себя в чём-то ином, когда рождён лишь с одной миссией. Зато теперь я знаю, что отвечать.

— В смысле, «ещё не выполнена»? — поднял бровь лейтенант и понизил передачу, стараясь соблюсти предписанный интервал между звеньями нашей автомобильной цепи. — Что за миссия такая?

— Сделать этот мир лучше.

— Каким образом?

— Единственно верным — путём сокращения популяции прямоходящих приматов, паразитирующих на теле нашей многострадальной планеты. А, как известно, если хочешь, чтобы что-то было сделано на совесть — сделай это сам. Таково моё призвание.

— Убивать людей?

— До чего смышлён!

— Но ты убиваешь их за деньги.

— Счастлив тот, чья работа позволяет совмещать приятное с полезным.

— А скольких ты уже убил? Не думаю, что и тысяча наберётся. Это как пытаться удочкой выловить всю рыбу из реки.

— Тут ты прав, — признал я с неохотой. — Удочкой проблему не решить. Но у меня есть кой-какие мысли по поводу хорошего бредня, способного пройтись от истока до устья.

— Вот как? Интересно, и что же за «бредень»? Не поделишься?

— Я ещё прорабатываю эту идею.

— Радиация, вирус? — съиронизировал Павлов.

— Нет, это всё полумеры. Ничто так эффективно не уничтожает людей, как сами люди. Они делают это непрерывно, нужно лишь подтолкнуть их в правильном направление, чтобы повысить КПД.

— Для начала их неплохо бы организовать в, по меньшей мере, две группы, а уж потом сталкивать.

— Верно мыслишь.

— И группы должны быть примерно равными по силам, иначе одна другую попросту задавит или поглотит, — увлекла лейтенанта разработка моих идей нового мироустройства. — А это задача практически невыполнимая. Какие сейчас крупные группировки есть? Бригады — их только голод объединял, религия так, для галочки. Между собой без остановки грызутся, недоговороспособные — как ты любишь выражаться — маргиналы, единым фронтом выступить не смогут, а порознь слабоваты. Города? Они все на оборону ориентированы. Есть, конечно, конгломераты, вроде Альметьевска со спутниками, там силёнок побольше, но им война нужна, как собаке пятое колесо. Банды и наёмнические отряды в расчёт не беру — не за что им сражаться, кроме навара. Слышал, на севере, в районе Архангельска, есть несколько мощных кланов, но у них там свои разборки, к тому же, где мы и где Архангельск. Так что не выйдет у тебя нихрена с этими манипуляциями.

— Может ты и прав, — подавил я желание продолжить сей небезопасный диспут. — Поживём — увидим. Расскажи-ка лучше, как вы собираетесь...

Моя попытка ненавязчивого перехода на другую тему была сорвана утробным рёвом сирены, доносящимся от головы колонны.

— Какого хрена? — лёг Павлов грудью на руль, стараясь обозреть побольше из своего лобового оконца.

Не могу сказать, что тембр прервавшего нашу беседу звука обещал покой и безмятежность, но звуки, последовавшие за ним, окончательно расставили все точки над «и». Впереди почти одновременно хлопнули два взрыва, и началась шквальная пальба.