Прежде, чем умереть

— А чего это ты так развозмущался? — пришёл единственному не пристыженному мною товарищу в голову совершенно лишний вопрос. — Не ты ли сразу согласился тридцать пять золотых отвалить? — каверзно прищурился Станислав. — Схера ли, кстати? Могли бы и соло прокатиться за такую-то цену. Ан нет, сразу карманы вывернул.

— Не люблю торговаться с теми, кто только повышает. У тебя возражения имеются?

— А может и имеются, — подошёл он почти вплотную и глянул с вызовом. — Ты чего-то не договариваешь. С какой стати этот мудак до нашего грузовика доебался, почему про ремонт расспрашивал?

— Мне почём знать?

— А не потому ли, что кое-кто тут дня прожить не может, чтобы не замочить кого-нибудь под настроение?

— Давай-ка с больной головы на здоровую не переваливай. Я тут вообще единственный, кто о казне радеет. Я, между прочим, свои кровные на общее дело отдал, и побольше любого из вас нищебродов. Кстати, — кивнул я Павлову, — не забудь возместить по возвращении. И что же я получаю за все заслуги? Да только лютую неблагодарность и пустые обвинения. Знаешь, Станислав, в следующий раз я крепко подумаю, прежде чем приходить на выручку, жертвуя собственными корыстными интересами.

— Можно подумать, ты меньше остальных в успехе дела заинтересован. Прям меценат, поглядите на него, одолжение оказывает. Да я скорее в непорочность кабацкой шлюхи поверю, чем в твои благие помыслы. И не тяни на себя одеяло, прикидываясь благодетелем. Здесь командует лейтенант. А ты — обычный наёмник. Знай своё место.

Вот же мудак! Неужто думает, я опять в кирасу суну?

— Ох, дружище Станислав, — поставил я правую ногу на ящик и облокотился о колено, чтобы рукоять засапожника была поближе к ладони, — до чего же ты, сука, лицемер. Ведь на голубом глазу заливал, что нету у тебя ни единой мутации, а погляди ж ты какой язычище длинный, за зубами совсем не держится — явное отклонение. Но ничего, не переживай, это легко исправить.

— Ну всё, прекращайте, — пробурчал лейтенант с куда меньшей уверенностью в голосе, нежели раньше. — Только замяли и опять в бутылку лезете оба. Кол, иди в кабину, от греха подальше. Пожалуйста.

— Я тоже пойду, — робко двинулся Ветерок вслед за мной, — ноге отдохнуть дам.

— Ага, — кивнул Павлов, да так и остался сидеть, не поднимая головы.

— Отличная всё-таки штука, этот протез, — забрался Ветерок на пассажирское место и пристроил рядом отстёгнутую деревяшку. — Спасибо.

— Чего хотел? — не нашёл я в себе терпения для светской беседы.

— Не любишь, когда вокруг да около? Ладно, давай сразу к делу, собственно, о нём я и хотел расспросить. Что за дело-то такое? То, что вы тех ребят на крутых тачках ищите, я уже понял. Но вот зачем они вам — ума не приложу.

— Тебе и не нужно.

— Ну, как сказать, — усмехнулся Ветерок.

— Если есть что — выкладывай, нет — заткнись, не беси.

— Думаю, есть. Только вначале надо бы за долю мою перетереть.

— За долю, говоришь? А как же клятвенные обещания вечной признательности?

— Всё в силе, моё слово — кремень. Но чутка монет сверху не помешало бы.

— За кота в мешке цену не назначаю. Рассказывая, а там видно будет.

— Лады, но, прежде чем начну, ответь на один вопрос. Кто он, этот Павлов, почему лейтенантом его кличете?

— Про Железный Легион слыхал?

— Тот, что в Муроме теперь заправляет? Слыхал краем уха. Так Павлов... Ого, на серьёзных ребят работаем.

— Да, — повернулся я и посмотрел Сане в глаза, — я достаточно серьёзен, а ты работаешь на меня, пока голову свою не окупишь. Советую об этом не забывать.

— Никогда, — поднял Ветерок левую ладонь, а указательным пальцем правой начертил крест возле сердца. — А сильно ли нужны эти двое для успеха нашего дела? Не подумай дурного, — всплеснул Саня руками. — Просто, вы в последнее время не шибко ладите, а я по опыту знаю, чем такое заканчивается, когда до цели последний шаг.

— Неужели?

— Вызубрил как «Отче наш», потому и живой.

— Ты живой потому, что я так решил. Но сегодня я переменчив, как юная дева погожим майским вечерком после стакана сивухи, так что не дёргай судьбу за яйца, говори по делу.

— Хорошо, — Ветерок зачем-то оглянулся и проверил, плотно ли закрыта бойница. — Есть кое-что, о чём я умолчал, но не намеренно. Просто, тогда это в голову не пришло даже. Стресс, шок... понимаешь? А сегодня вот сижу себе, вспоминаю тот разговор наш на дороге, и — бац! — как молнией шибануло. Вот же! — думаю. — Вот оно, сходится ведь, как дважды два четыре! Та история, про Самару... Я её года три назад слышал, уже и подзабыть успел, да и вообще думал — брехня это всё, а поди ж ты. Нет, не может быть таких совпадений.

— Если ты сейчас же не перейдёшь к сути, я совершу нечто ужасное и непоправимое.

— Ладно-ладно, минуту терпения. Тут ведь вся суть в контексте сокрыта, оттого и изложения требует обстоятельного. Ты про Самару много слышал?

— Слышал, что мёртвый город, а отчего мёртвый — не знает никто. Стоит нетронутый с самой войны. Байки ходят всякие, будто вирус там всех покосил, оружие бактериологическое. А ещё про призраков слышал, про огни блуждающие, и про то, что мало кто оттуда возвращался.

— Точно, — покивал Ветерок весьма довольный моим знанием фольклора. — А мне вот посчастливилось одного возвращенца лично повстречать. И, скажу я тебе, байки он травил такие, что до нужника потом ссыкотно в одиночку ходить было. Рассказывал про демонов огненных, сквозь стены проходящих; про чертей с дома на дом скачущих, будто их земля к себе не тянет; про огни в небе и звук, от какого в уши себе стрелять охота, лишь бы не слышать. Я тогда сказочника этого в умом тронувшиеся записал. Ну не может такой х**ни взаправду быть. А он так рассказывал, что не хочешь, а поверишь, у него ком в горле вставал, слёзы наворачивались. Говорил, что двинули отрядом в дюжину стволов. Долго людей искали, многие отказались наотрез, да и тех смельчаков каждый встречный-поперечный отговаривал, прослышав, куда собрались. Не послушали. На двух машинах поутру въехали в город. А там — мама дорогая! — в домах барахла всякого, в рамах стёкла целые, хрусталь, сервизы, проводка медная! А от хозяев только кости по полу валяются. Обрадовались, давай таскать тюками да ящиками. Весь день машины забивали, а как стемнело... так и началось. Из дюжины только один вернулся.

— Как они погибли? — поймав себя на мысли, что не хочу перебивать рассказ, спросил я, только когда Ветерок замолчал.

— А он и не понял, как. Говорит, сначала огни в небе появились, а потом такой пиздец вдруг начался, что не знал, куда метнуться, бежал, пока ноги несли, через неделю полуживой вышел к Волге, а потом в Сызрань. С месяц ещё про дружков своих выспрашивал — не видел их больше никто. Одну только смерть помнит. Говорит, мол, дружбан его рядом в кустах затихорился, оба сидели, как мыши, дышать стремались. А ночь темнющая, безлунная, на два метра перед собой уже хер чего разглядишь. И тут, — сделал Саня пугающий жест растопыренными клешнями, — у дружбана на макушке будто светлячок зелёный замаячил, а потом — бах! — и полбашки как не бывало. Тут-то счастливчик наш и драпанул. А светлячки за ним. По рукам, по плечам ползают, под ногами мельтешат. Ну, думает, пиздец, порвут сейчас на лоскуты. Ан нет, не тронули.