Прежняя любовь
Шрифт:
Мы продолжаем смотреть друг другу в глаза. Нам обоим ясно, что каждому из нас есть что скрывать.
Глава 11
Либби
Я просыпаюсь на своей кровати на втором этаже и понимаю, что впервые за многие месяцы у меня ничего не болит. Мне совершенно не больно переворачиваться. Я поднимаю и вытягиваю руку и ощущаю только естественное сопротивление мышц, приходящих в тонус после ночного отдыха.
Я откидываю одеяло и улыбаюсь непривычному отсутствию боли. Время пролетело быстро, мой организм наконец начал восстанавливаться. Забавное щекотание на лбу напоминает мне о том, что даже мои волосы отросли.
Снизу доносятся звуки радио или телевизионной передачи и пьяняще аппетитный аромат поджаренного бекона с яичницей. Я вспоминаю, что у нас гостят Бенджи и Бутч. Запахи и голоса манят меня в кухню.
У огромной старинной плиты стоит какая-то женщина. Она варит мою овсянку с ягодами и кусочками яблок. На деревянном столе возле плиты стоит пустая коробка из-под хлопьев и лежит смятая полиэтиленовая упаковка. Для меня ничего не осталось. Джек и Бенджи склонились над развернутой газетой. Они смотрят результаты футбольных матчей.
Я подхожу к женщине у плиты.
— Это моя овсянка, — говорю я ей. — А ты ее всю использовала.
Она оборачивается ко мне, и темные волны волос скользят по ее плечам. Она улыбается мне своим идеальной формы ртом и необычного оттенка синими глазами. На ней моя черная пижама с ярко-розовой отделкой и надписью «Я БОГИНЯ» на груди. Джек подарил мне эту пижаму на наше первое совместное Рождество.
— Прости, Либерти, — извиняющимся тоном произносит женщина, — но это моя овсянка.
— Нет, не твоя. Она моя. Ее не ест никто, кроме меня.
— Хватит спорить, Либерти, — говорит мне Ева. — Это моя овсянка, точно так же, как это мой дом, а это мой муж и мой племянник. Ты что, забыла, что у тебя больше ничего нет, потому что ты умерла? Ты должна с этим смириться. В потустороннем мире ты будешь гораздо счастливее.
Я оборачиваюсь к столу, из-за которого мне кивают Джек и Бенджи. Только это уже не Бенджи, а другой мальчик. Он, наверное, ровесник Бенджи, у него белая кожа и темные, как у Евы, волосы. Я перевожу взгляд на корзинку у двери и вижу, что вместо Бутча в ней сидит котенок.
— Я умерла? — спрашиваю я у Евы.
— Да, — мягко отвечает она. — Ты та женщина, которая была с ним до меня. Теперь он любит меня.
— Но ты умерла, — возражаю я.
— Нет, это ты умерла. Ты попала в эту жуткую катастрофу. Ты что, забыла? Какое-то время ты лежала в коме, а потом умерла, не приходя в сознание. Через несколько лет Джек повстречал меня.
— Ладно, — соглашаюсь я, потому что все это звучит очень убедительно. А поскольку эти двое за столом тоже продолжают кивать, да и кошка не сводит с меня удивленного взгляда, то, видимо, я действительно ошибаюсь и все было так, как она говорит. Не могут же они все ошибаться… Или могут? — Если ты уверена…
— Почему бы тебе не вернуться наверх и не лечь в постель? Постепенно ты все вспомнишь и сама поймешь, что я права.
— Ладно, — снова говорю я и возвращаюсь в спальню.
Здесь, по крайней мере, все еще стоит моя кровать. Я снова забираюсь под одеяло, натягиваю его по самые уши и устраиваюсь поудобнее. Я закрываю глаза и снова становлюсь мерт…
Я открываю глаза и вижу, что на меня смотрит Бутч, склонив голову набок и вперив в меня свои собачьи глазенки. Я сижу за обеденным столом в гостиной. Я уснула, уронив голову на раскрытую передо мной тетрадь. Я выпрямляюсь, стараясь не обращать внимания на стреляющую боль в груди и спине. Идиотка — вот какая мне причитается фамилия за то, что я заснула сидя, с учетом моего нынешнего состояния.
Бутч продолжает за мной следить, напоминая маленький лохматый и очень любопытный клубок.
— Я что,
опять поскуливала? — спрашиваю я у него.Он издает звук, напоминающий что-то среднее между рычанием и лаем.
— Знаешь что? — возмущенно заявляю я. — Я посмотрела бы, как скулил бы ты, если б тебе приснилось, что ты умер.
Бутч еще какое-то время смотрит на меня, а потом разворачивается и, стуча когтями, направляется в кухню попить водички.
С тех пор как я обнаружила эти дневники, мне еще ни разу не снилась авария. Теперь мне снится этот сон о Еве. Я несколько дней не прикасалась к дневникам. Вместо этого я сама начала записывать всякие мысли и обрывки воспоминаний об аварии. Я надеюсь таким образом подстегнуть свою память. Мне кажется, что Ева дразнит меня этими снами, потому что я никак не соберусь с духом, чтобы снова спуститься в подвал. Она напоминает мне, что проблема заключается именно в ней и если я хочу чего-то достичь, то должна узнать о ней больше.
Если честно, эти дневники меня пугают. Они напоминают мне о том, что я предпочла бы забыть и никогда не вспоминать. Мне слишком хорошо известно, что это такое — не иметь источника средств к существованию и бояться потерять свой дом, лишиться чувства собственного достоинства, своего места под солнцем.
Когда я принялась за докторскую диссертацию, мой руководитель горячо поддержал предложенную мной тему, особенно учитывая то, что в университете она поднималась впервые. Мы оба свято верили в то, что я смогу привлечь финансирование со стороны, что эта тема заинтересует инвесторов. Заинтересовались очень немногие, да и те… У меня состоялась встреча с представителем компании, проявившей интерес к моим научным разработкам, и со мной произошло то же самое, что и с Евой, когда она стала зависимой от хозяина ее квартиры. Сидящий рядом со мной мужчина положил руку мне на бедро и пообещал финансирование на все, что мне заблагорассудится, если я буду с ним «ласкова».
Я посмотрела в его сине-зеленые глаза, изучила его лицо, которое казалось мне довольно привлекательным, когда мы вошли в комнату для совещаний, чтобы обсудить мое предложение, и меня захлестнуло омерзение, а тем временем его рука продолжала ползти вверх по моему бедру. Тонкая дверь отделяла нас от сотен находившихся в здании людей, но он чувствовал себя настолько уверенно, что его это не смущало.
— Вы это серьезно? — спросила я.
— Исследовательская работа и необходимое для нее финансирование — это дело серьезное, — ответил он. — У нас, потенциальных спонсоров, должен быть не только научный интерес. Претендент на сотрудничество должен чем-то выделяться из общей массы, знаете ли.
Когда я читала рассказ Евы о беседе с хозяином квартиры, у меня внутри все перевернулось. Я вспомнила о том мгновении, когда задалась вопросом: «Возможно, именно это я должна сделать в обмен на то, что мне необходимо?» В следующее мгновение я сняла его руку со своего бедра, поблагодарила за то, что он потратил на меня время, и ушла.
По пути домой я поняла, что мне придется прекратить свои исследования, поскольку единственный, кто заинтересовался моей темой, согласен был мне помочь только в обмен на секс. Теперь я страшилась узнать, к какому выбору жизнь подтолкнула Еву.
Она ведь не могла вернуться домой, а учитывая нужду в деньгах, что ей оставалось? Я не хотела из дневника узнать, что Ева двинулась в направлении, противоположном тому, которое выбрала я. В этом случае я оказалась бы лицом к лицу с тем, что ожидало бы меня, согласись я на секс как на средство выживания.
Но меня неудержимо влечет к этим дневникам. Я нутром чую: то, что меня мучает, — от взывающего к ней по ночам Джека до провала в моей памяти, касающегося событий во время и после аварии, — может быть объяснено отношениями, которые связывали ее и Джека. Нет, не связывали. Все еще связывают. Эта связь не оборвана, и я должна узнать почему.