Презумпция виновности

Выяснилось, что рыбак – слесарь с машиностроительного завода. Случился локаут, и вот уже второй месяц он не носит домой зарплату и, чтобы не видеть и не слышать жену, задающую один и тот же вопрос, ходит сюда. Навару никакого, но нервы успокаивает. А водка хорошая. Сразу видно – не пойло из осетинского спирта.

Другую Пикулин и не пил. После вчерашней попойки с Мишкой Петровичем у Сашки болела голова, но болела скорее от сигарет и бессонной ночи. Он еще не находился в том состоянии, когда душа требует похмелья.

И тут на берег реки выехал серо-синий «УАЗ». Серым был основной цвет, синим – дополнительный, в виде широкой полосы вдоль кузова, на которой белыми буквами под трафарет значилось: «МИЛИЦИЯ». Надписи не было видно – в ста метрах ее читать немыслимое дело, однако Пикулин, увидевший автомобиль прежде, чем сидящие в нем различили на льду группу лиц за вполне мирным занятием, знал точно – это приехали не сотрудники санэпидемстанции. И не за забором пробы воды.

Сашка присел рядом с сутулым и аккуратной струйкой разлил остатки водки по пластиковым стаканчикам. Рука его не дрожала, и он, когда наполнял стаканы, хотел убедиться именно в этом. Боковое зрение уже ясно различало сержанта в шапке, спускающегося на лед. Вскоре он оказался в десятке метров. Поддергивая на поясе кобуру с пистолетом и наручники, он шел, и во взгляде его читалась обреченность. Он шел, чтобы убедиться в том, что решение задачи, над которой трудятся все сотрудники ГУВД, находится не здесь. Он шел, потому что увидел людей. И больше не для того, чтобы действительно обнаружить здесь Пикулина, объявленного в оперативный розыск, а для обнаружения доказательств обратного.

Сашка скомкал в руке стаканчик, чем привлек внимание рыбака. После этого рыбаку пришлось обернуться круче, ибо его боковое зрение обнаружило еще одно живое лицо посреди этого ледяного безмолвия. И сутулый снова упер взгляд в лунку. Теперь появление мента на льду удивления рыбака не вызовет (потому что уже вызвало), и он не скажет, не подумав: «А кто его знает, кто он такой (на Сашку), я его впервые вижу». Сейчас он будет готов к встрече, он помнит, кто его угостил спиртным, а потому непроизвольно встал на сторону Сашки. Для всего этого стаканчик и мялся. Хитрая это штука – зоновская психология: вроде и Сашка ни о чем не просил, и рыбак все понял.

– Ну, как клюет?

– А как может клевать в конце января? – буркнул Пикулин, вынимая из ведра пригоршню рыбок. – Больше выпиваем, чем удим. Вы же в городе сразу вяжете и в отделение.

– Верно, верно… – бубнил сержант, оказавшийся старшим сержантом. Он разглядывал Пикулина и заодно сутулого. – А документы ваши посмотреть можно?

– Документы… – саркастически протянул рыбак, и Сашка посмотрел на него с удивлением. После 250 граммов «финской» рука слесаря уже не водила лесу как прежде – размеренно и вдумчиво, а дергала, словно под действием электрического тока. Если минуту назад очередной окунь-лилипут под толщей льда и собирался заглотить мормышку, то теперь он, наверное, находился в крайней степени недоумения и даже моргал – вот она, еда… Нету еды. Вот она, еда… Нету еды. Не успевал окунь за «финской». – Как же я не догадался взять на рыбалку паспорт?

Сашка сглотнул и виновато улыбнулся сержанту. Ссориться с ментами он не собирался. В голосе же его недавнего собеседника слышался откровенный вызов, который различим слухом только «заезжавших» или «завозивших». Потому вызов понял и Пикулин, и сержант.

– Вы тут мне не неповинуйтесь, – растерянно и глупо возразил сержант. – Предъявите документы и ловите своих голубых марлинов дальше…

«Финская»… Она только пьется легко. Последствия после нее гораздо тяжелее. Сержанту было проще – он ее не пил. Более того, он был образованным старшим сержантом, и его шутка относительно голубых марлинов была как нельзя кстати. Красавец голубого цвета, доходящий размером до трех метров и плавающий под водой со скоростью до ста пятидесяти километров в час, был очень похож на любого из тех, кто, еле перебирая плавниками, плавал вверх брюшком в детском пластмассовом ведре.

Но вот проблема – не каждый знает, кто такой «голубой марлин». Зато любому известно, кто такой «голубой». Даже тем, кому сидеть не пришлось. Кому же пришлось, чьи руки испещрены рисунками, представляющими собой вызов администрации, относится к подобным милицейским советам с определенной неприязнью.

– Кого мы ловим?.. Голубого?..

Ситуацию пора спасать, Сашка это понял. Ненависть к синей форме, так и не умершая в слесаре с машиностроительного, сама по себе была безобидна. Она же, но усугубленная полбутылкой «финской», представляла собой реальную угрозу. А тут дернул еще черт сержанта… с его ихтиологическими выкладками.

– Товарищ старшина, – Сашка специально ошибся и в звании, и не назвал его «начальником», – откуда у нас документы? Вышли с приятелем окуньков потягать. А что еще делать, машиностроительный развалился! Управляющего назначили (он вез месяц назад такого, приглашал водителем к себе), а он зарплату платить все равно не хочет. От голода и злоба.

– Понимаю, – сказал вдруг сержант, – но и вы тоже, это… Распустились. Попробовали бы вы в США вот так разнузданно… Словом, ловите, но не нарушайте.

Обычный разговор между младшим звеном правопорядка и низовым звеном гражданского населения. Ничего примечательного. Но тут уже наладившиеся было отношения вдруг резко дали трещину.

– А вы сами-то кто, командир? – с вызовом, уже не тая яда в словах, пропел рыболов-рецидивист. – Уж не полиционер ли? – И слесарь подмигнул помертвевшему Пикулину – «ну, как я его?».

Сержант поморгал, отцепил от бронежилета рацию и сказал:

– Витя, подойди-ка. Тут рыболова успокоить нужно. – Прикинув, что беспокойный не один, он почесал лоб антенной, покосился на Пикулина и добавил: – И корень валерианы захвати с собой.

Сашка с тоской посмотрел в сторону «уазика». Из него выбрался еще один сержант. Санькина тоска приняла вселенские масштабы, когда он увидел, как далекий сержант открывает заднюю дверцу и вытаскивает из машины «корень» – изделие ПР-73. Успокаивающий эффект этого седативного средства Пикулин испытал на себе не раз. Однажды даже передозировал: в зоне случился бунт, и озверевшие менты дубасили палками всех, кто попадался на глаза. Даже тех, кто прятался, они вынимали на свет божий и сразу, едва те оказывались в роли «попавшихся», били. В руках мастера резиновая палка превращается в предмет еще более удручающий, чем кусок арматуры. Арматура, та ломает кости, а после прогулки по телу резиновой палки у оппонента трескается на спине кожа и внутренние органы превращаются в сочные отбивные.

«Стоило один раз довезти клиента от «Полтинника», – снова стал корить себя Пикулин. – Сколько раз клялся туда не ездить…»

Когда количество сержантов у лунки удвоилось, у слесаря заклевало. Ловким движением подсекая добычу, он схватил леску рукой и стал работать как альпинист, вынимающий из пропасти веревку после падения с нее товарища.

Когда очередной окунь был где-то между льдом и дном, сержант, знающий о голубых марлинах почти все, шагнул и со свистом врезал палкой по лопаткам рыбака.

Тот остановился, прокряхтел: «Все равно никуда не денется», сплюнул на снег и выпрямился. В нем было не более ста шестидесяти сантиметров роста и килограммов шестьдесят веса.

– А вот за это можно и по бебикам получить, – сказал он, уворачиваясь от второго удара и нанося сокрушительный удар сержанту-ихтиологу между ног.

Через минуту он и Сашка лежали у лунки, тяжело дышали и слушали разговор старшего сержанта с коллегами из райотдела. Сержант скулящим голосом докладывал о поимке двоих преступников, совершивших на них нападение. Голос из радиостанции, потрескивая и прерываясь, спрашивал, кто напал и зачем, сержант рассказывал. И чем дольше он это делал, тем ярче и пронзительнее выражался его невидимый собеседник.