Приевшаяся история

Собственные мысли оставляли странный осадок: серый и душноватый. Они портили всю благость нового чувства. Кому же я врал, как не себе! И в чем? То ли я просто хотел эту женщину, что не равнозначно понятию «любить». Но я столько хотел от нее и недополучал — это чувствовалось, — что вполне очевидно указывало на возникшее глубокое чувство. Сама глубина самоанализа, совсем не свойственная для одноклеточного самца, отвоевавшего свой трофей и почивающего на лаврах, говорила о большем, чем о плотских желаниях.

Я был катастрофически близок к признанию собственной слабости перед чужими, не замешанными в наших личных делах людьми. Только проведу парочку незамысловатых тестов, задам правильные контрольные вопросы, и можно морально разлагаться в глазах коллег.

Здесь, наедине, за закрытыми дверями она немедленно прильнула ко мне. Мы стояли неподвижно некоторое время. Мое спокойное дыхание должно было настроить ее, собрать воедино. А получалось иное. Ткань сюртука не выдерживала напор катящихся беззвучно слез. Я почувствовал, как под ее лицом, аккурат на месте моего сердца, расползается мокрое пятно. Полная иллюзия, что я в тишине кровоточу невысказанными словами.

Вот и все… Я лопнул от чувств. Треснул, как старое дерево, по которому весной пошли соки. Это, конечно же, не ее слезы. Это моя кровь, как смола сквозь трещины. Взяла и убила совершенно беззвучно!

И снова она была вкусной. Размазывать соленую влагу по щекам губами. Женщина, источающая все сорта нектара. Она перенесла меня мысленно на морское побережье, где неспокойно и ветер рвет в лицо мелкую соленую пыль, пахнущую сильно йодистым, и просто обилием влаги, и чуть, может, остальными компонентами, такими как сера и еще то немногое, что может уловить только нос профессионального зельевара. Эффект еще больше усиливало использование можжевелового гребешка. Она столько раз провела им по волосам, что оставила легкую вуаль.

Надеюсь, что морская переменчивость не есть основная составляющая ее характера. При всей своей любви к эксперименту: изменению одного под воздействием другого, в результате чего зачастую образуется третье, — видеть хотелось надежную основу.

— Маленькая моя! Знаешь, ты такая соленая, что прямо становится сладко! Ну-ну, пожалуйся…

И ведь тактика сработала! Лучше, чем нечто обоснованное, чем прямой, логичный вопрос.

— Я, кажется, не предусмотрела одну маленькую деталь, когда в порыве передавала тебе палочку, а с ней и власть надо мной…

Я чувствовал, она ждет отклика. Мы должны были вести диалог. И я подстроился почти эхом:

— Власть над тобой?..

— Да, теперь я, не чувствуя тебя рядом, автоматически начинаю передавать тебе ресурсы. Просто так, на всякий случай. А вдруг ты в беде! С мужчинами вечно случаются всякие беды!

— Экая вышла оказия! Эм… Что бы с этим поделать? — я картинно закатил глаза. — Очевидно, придется приблизиться и не расставаться. А, и еще выкинуть из головы всякую дурь! Здесь и сейчас, прямо за спиной угрозы никакой нет. Только если мы сами сделаем шаг в ее сторону. Но я обязательно возьму тебя с собой и даже вероломно прикроюсь. Только чтобы тебе было лучше.

Вот так вот взял и в обход тысячи экспериментов, что на меня совсем не похоже, плюхнул воду в кислоту и смотрю, что будет. К слову сказать, предсказуемо. Произошел взрыв.

Она вытянула губы, чтобы произнести первое слово, но только выпустила через них воздух. Потянула меня за волосы. А сократив разницу в росте, принялась, оправдывая все прозвища и ассоциации, терзать мой рот поцелуями, жадными, рваными, глубокими, точно добычу рвать. Сказать, что ее теневая сторона заводила, не сказать ничего!

Забываться с ней было легко и естественно, как дышать. Только ощутив структуру хлопкового белья, не идущего ни в какое сравнение с гладкостью кожи, почувствовав, что пальцы неумолимо там, где слишком горячо, понял: мы как дети. И не пристало двум взрослым людям тискаться по классам. Пусть даже и закрытым таким комплексом охранных чар, от которых любопытствующий ляжет горсткой пепла, не подлежащей восстановлению. Бываю я в малом неумерен и несдержан!

— Идем отсюда! Скорее…

Никогда еще мой баритон не звучал с такой раскатистой оттяжкой.

Таким образом, было сделано заключение, что предпринятые ею шаги по выказыванию простого доверия (простодушно-восторженные) привели к такому слиянию двух человек, которое у нас величают магическим браком. И ей пришлось признать — пунцовой от корней волос, — что есть-де у них такой обычай. Но только палочка, рожденная талантом второго в Европе величайшего мастера, пригодна для подобного слияния.

Сочтя окончательно, что мы птички Божьи, что я не кот, чтобы бродить и захаживать на женскую территорию, я прошелся в ритуальном танце ухаживания и пригласил к себе. Пообещал, что устелю ложе пухом с груди, благо таковой имелся, принесу указанное ею недостающее число камешков и веточек. А утром, само собой, она отведает моего кофе. После чего уже не вырвется.

Странный был день, но я не жалею ни об одном слове или действии. Оказывается, я мечтал делить постель с кем-то, у кого холодные ноги и весьма горячие неугомонные руки. С той, что, засыпая, не трудится использовать разницу в росте, а притыкает попу уютной мягкостью прямо в пах. Отчего спать ей приходится только через некоторое время.

А я, проваливаясь во тьму, остатками сознания понимаю, что не храплю, а так насвистываю, сжимая теплую, мягкую, непостижимую разумом в своей привлекательности ее грудь, которой самое место в моей ладони. И не понимаю уже, а на границе сна и яви она перебирает пальцы, ласково проводит по ним и снимает, перемещая ладонь чуть ниже. Неудобно, а я надеялся.

А утром я не пытался опередить ее в подъеме, просто рано встаю. Бок немного затек. Мы спали абсолютно неподвижно, чувствуя себя в этом тесном соприкосновении идеально. Будя ее, я скользнул по животу вниз и наткнулся на вязь ожогового следа. Моя тонкая душевная организация позволяет терпеть подобные несовершенства, увечья нанесенные намеренно. Иначе как я мог просить относиться со снисхождением к слишком большому количеству шрамов спереди, уже не украшающему? Да четырем таким шрамам на спине, которые всему остальному не равнялись, а превосходили.

Она проснулась и не мешала мне, чуть завалившись назад. Все остальное для ласки есть у кого угодно, а такие места приложения нежности — только у избранных «счастливцев». Мои пальцы плясали по тонкой вязи, что значительно сгладилась с момента первого знакомства с ее клеймом. Сигналы, достигающие мозга, рисовали отраженную картинку яркими вспышками багрового на обратной стороне век. Пока я не вычертил для себя все слово. Виденное тысячу раз, тысячу раз ненавистное, причиняющее ей боль. Я опомнился.