Приевшаяся история
Шрифт:
— Нашла к кому обратиться с подобным вопросом! Но, если так подумать, это не тропа над пропастью и не путь между кроличьих нор. Ничего не надо делать специально. Хочешь, прогони меня, если так надо… — предлагать подобное было невыносимо, и я предотвратил на всякий случай выкипание слишком нестабильного состава, продолжая говорить чистую правду. — Только скажи, когда вернуться. Или давай выпросим немного еды и прикроемся. Наверно, пора…
— Пора, Северус… — но ее картинная пауза не могла сбить меня. — Зови своего разумного эльфа! Я голодна!
Я могу перечислить все те несчастные несколько раз, что она обращалась ко мне по имени. И каждый из них стоил
И я запнулся мысленно об урчащий от голода живот. Жизнь предсказуема.
Яства, поданные Шеспи, поглощали, облизывая пальцы, не покидая испытательного полигона, завернувшись в простыни. Являя собой картину сомнительного качества, но переполненную неистраченным азартом творить и довести каждый мазок до совершенства.
Я слушал ее голос, рассыпаясь, теряя смысл, выныривая иногда из морока собственных слишком назойливых мыслей. Тогда приходилось подглядывать украдкой, нащупывать нити беседы. Очень скоро она вычислила меня. И это было слишком просто сделать. Попросту у нее разболелась голова. Марийка терла виски. И я баюкал ее на своей груди. А Шеспи радостно исполнял дурацкие просьбы. С такой радостью, на которую способны только эльфы, обретающие полную семью.
После выпитого от головной боли состава она стала медленно потухать. К сожалению, все, что от боли в мире магов, немного притупляет сознание. А как только она превратилась в довольно увесистое желе, пристроил ее поудобней и не смог уйти. Иногда я наблюдаю за спящими. Стремление увидеть истинное лицо, лишенное примеси забот.
Марийка спала именно так, как я себе это представляю. Ее щеки расслабились, за веками происходило вялое движение глазных яблок. Очень скоро она приоткрыла рот, уходя в глубокую фазу сна. Думать перестала совсем, а из уголка рта вытекла прозрачная лужица слюны. Совсем как младенчик.
Именно в этот момент меня посетили самые беспокойные мысли, связанные с повисшим в воздухе вопросом. До середины ночи я строил комбинации действий. Разочаровывался и начинал с самого начала, пока не утомил себя и не уснул, так и не перестав крутить заезженную пластинку со словом.
Во сне я не замечал ничего вокруг. Моя до мозга кости теперь женщина ни разу не разбудила прикосновением во сне. Я не знал, просыпалась ли она? Как давно? Утренний силуэт в свете промозглой осенней серости. Слишком четкий рисунок драпировок скомканной простыни, как на студенческом карандашном наброске. У картины не было полутонов.
Я встал, только не у себя, чтобы чувствовать хозяином ситуации, а в апартаментах любимой женщины, рискуя прямо отсюда отправиться на завтрак. Ранее был назван, как минимум, один человек, что мог посмотреть на нас пристрастно и косо. Найдя вещи, довольно сильно раскиданные впопыхах, принялся за наведение порядка в гардеробе. Но только стоило накинуть сорочку, не успев застегнуться, как за спиной послышалось шлепанье босых пяток.
— До завтрака осталось два часа, а ты разбудил меня!
— Опять, — дополнил словом из фразы, рожденной
в голове в тот день, когда все изменилось, и повторенной ей с пророческой точностью.— Северус, — меня начинало тихо потряхивать от собственного имени. — Северус, — взрывая сочную, сытую пиявку. — Я зову тебя так. Привыкай!
Марийка подошла, прижалась, провела по паре попавшихся шрамов не губами, а носом. По-хозяйски стянула рубашку и снова изрекла последнюю в мире истину:
— Вернись. Слишком рано даже для побега!
========== Брачные игры олуш ==========
И куда, и зачем, спрашивается, было бежать… Я вернулся и не пожалел!
Только несколькими днями позже у наших действий выявился неординарный побочный эффект. И я не о том побочном эффекте, о котором многие забывают, а потом невеста на сносях. Как раз, будучи человеком взрослым, да и специфику работы имея определенную, которую почти можно приравнять к колдомедицине, я сразу же озаботился предохранением от беременности. Дело было совсем в другом…
Мы выработали систему оповещения. Установили удобное время для встреч опытным путем и с ужасом обнаружили новую степень неизбежности. Я хотел ее видеть, со страшной силой хотел ощущать и осязать присутствие, чтобы она просто была рядом. Сидела, по привычке подобрав ноги под себя. Читала или писала на полу, оперевшись спиной на мои ноги, а затылком — на колени. Ела что-нибудь сочное, облизываясь. Просто говорила своим интересным мягким голосом, с южными, обтекаемыми нотами акцента. Тогда жизнь наполнялась новыми красками, играла, как капля росы на солнце, ничем не хуже бриллианта.
Она показала мне совсем иные нужды. Продемонстрировать пришлось, потому что и скрыть было никак невозможно. В любимом дуэльном классе мы увиделись через день после окончательного обретения друг друга и присвоения по всем статьям.
Дети, только завидев нас вместе, уныло принялись собирать оставленные в уголке сумки. Слишком свежо было воспоминание. Пришлось останавливать их жестом. Это была не только наша игрушка, место сброса эмоций, но и настоящая учебная дисциплина.
— От своего лица и от лица уважаемого профессора ЗоТИ прошу извинить нас за зрелище, не предназначавшееся для ваших глаз!
— Не стоит, профессор, — среди присутствующих сегодня был мой крестник. — Бой есть бой! Кроме того, должны же быть непререкаемые авторитеты! Кто же в итоге победил? — он нахмурился, чтобы скрыть явное лукавство.
— Дама! — ответил я тоном, не терпящим возражений.
Сама дама при этом сидела на стульчике чуть более сгорбленно, чем обычно. Обе косы указывали в пол. А я начинал понимать, что, наоборот, нахожусь на взводе, даже пальцы дрожат. Прислушавшись к ощущениям связи, тревожившим совсем немного сегодня, понял, что ее попросту нет. Пришлось стремительно сокращать расстояние, почти в два скачка, и подавать дежурную руку.
Как только она вцепилась в мое запястье, мы уравновесились, словно два сообщающихся сосуда. Плечи моей женщины расправились, осанка и гордо поднятая голова вернулись. Находка требовала почти немедленного разбирательства. Но срывать урок вторично не было морального права. И мы продолжили постановку щитов страждущим. Щиты были все еще наиболее уязвимым местом.
После занятий, удивительно смахивая на влюбленных школьников, заскочили в первый попавшийся класс. Оставаться в дуэльном было подозрительно, хотя бы ради конспирации. Выдумают ведь от большого ума и развитой фантазии, что мы снова пытались убить друг друга. Того и гляди «клетчатые» подключатся к разбирательству.