Пригоршня вечности
Шрифт:
Эльф окинул старого знакомца долгим нехорошим взглядом. За прошедшие месяцы волшебник сильно изменился и даже, кажется, помолодел. Никаких тебе серых балахонов, исключительно модные одеяния: кафтан до колен из дорогой тафты, замшевые серые штаны, короткие сапожки, а кроме того, три стильные косички в бороде и жемчужные серьги.
– Куда принарядился, старый пес? Уж не на мои ли поминки?
– А ты как был грубым хамом, так и остался, – весело проворковал недавний ветландский отшельник. – Теперь не помогу тебе пройти в город без очереди.
– Пошел ты… и в… за…
Народ с наслаждением послушал подробности
– Так это ж Тронгарс! – удивился Кенард.
– Он самый.
Эльфа аж перекосило от злости. Вир’емар всегда появлялся там, где отчетливо воняло жареным, чтобы погреть руки на чужих неприятностях и снова спасти мир от Нисхождения Тьмы.
Тем не менее к замечанию волшебника следовало прислушаться, если есть желание попасть в Ритагон до заката. Альс спешился, передал поводья в руки Кена, приказав следить за Онитой, как за наследной принцессой, и отправился расчищать дорогу. Игнорируя мечущегося между мытарем, стражниками и фургоном торговца, он нырнул в облако пыли, поднятое мулами. Журчащий речитатив заговора подействовал на животных если не сразу, то довольно быстро. Они перестали дергать фургон взад-вперед, а потом и вовсе остановились, чтобы спокойно дать вытащить застрявшее колесо. Затор быстро рассосался сам собой.
– Век благодарен буду, господин эльф! – причитал мужик.
– Еще бы! Наверное, чуть в штаны себе не наложил, когда увидел эльфа!
Очередь облегченно заржала. Такая возможность тоже не исключалась.
Неизвестно, что именно оценили по достоинству – умиротворение мулов или многоэтажную ругань, но Альса и его спутников пропустили в обход очереди. Тем более что и времени они отняли у мытаря всего чуток, быстро покидав в прорезь железного ящика по серебряному ягру.
Кенард поискал глазами Тронгарса, но безрезультатно. Обложенный матом волшебник поспешил исчезнуть в неизвестном направлении.
На заезжего эльфа прохожие внимания не обращали – кого только не встретишь на гостеприимных улицах Ритагона! Это радовало. За недолгое время, прошедшее с последнего визита, ритагонские нравы не поменялись ни на йоту. Неважно, какой ты крови, неважно, какие у тебя уши и цвет кожи, главное, чтоб не жадничал и не бузил сверх меры. Альс решил заглянуть в «Цветок Шаэ» к Джаже Раггу. У старого ан-риджанца прислуга была вышколена, как при дворе герцога, и кормили великолепно. А еще Джажа не держал гулящих девок и потому среди ночи постояльцев не будили истошными криками, по лестницам не скатывались пьяные кавалеры, а на заднем дворе бесконечно не сохли нижние юбки. Самое приемлемое место для обитания серьезных мужчин. Но не в этот раз.
Постоялый двор был полон народу. Тассельрадские негоцианты, маргарцы из-за моря и даже пара аймолайцев, надменные орки-кэву, увешанные оружием, старик-тангар в сопровождении двух кислого вида соотечественников. Альс бегло оглядел зал трапезной и, сделав Кенарду, Парду и Драйку знак занимать лучший столик в эркере, направился прямо к хозяину. Однорукий ан-риджанец возвышался за стойкой могучей горой плоти. Джажа любил говаривать: «Кто пожрать не дурак, тот не охотник до драк», намекая на свой незлобивый нрав.
– Ба!!!
Кого я вижу?! – взревел Джажа.– Привет, – доброжелательно ответил эльф. – Рад видеть, что ты процветаешь.
Голос у него был хриплый, простуженный, совершенно не похожий на щебетание его соплеменников, которое Джажа не раз доводилось слышать. Хотя, возможно, это потому, что Ириен говорил на адди – общем языке, сильно отличающемся от эльфийского – ти’эрсона.
– Придется обозвать мое заведение «Эльфийская обитель», не иначе, – громогласно возвестил Джажа. – Если уж Альс решил во второй раз остановиться именно у меня. Заметь, Тан, – обратился он к своему щуплому помощнику, – не у господина Хольфланга, даром что тот сородич нашему другу-эльфу, а у меня, бедного старого ан-риджанца.
– Это ты-то бедный и старый? – хмыкнул Ириен. – Твоей последней жене сколько? Семнадцать или шестнадцать?
– Шутишь? Целых девятнадцать. Но тебе я свою Каффиру и показывать не стану. Сглазишь мне бабу и мальца, – грозно предупредил хозяин постоялого двора.
– Ну ты и жеребец, Джажа, – изумился эльф. – Сколько ни захожу к тебе, и всегда твои жены поголовно беременны. Когда ты успеваешь, ума не приложу?
На что Джажа лукаво прищурился и заговорщицки подмигнул Ириену.
– Дело нехитрое, но чрезвычайно приятное, – сказал он драматическим шепотом и громоподобно расхохотался. – Честное слово, я очень рад тебя видеть, эльф.
– Я не один. Видишь тех трех крепких парней? Они со мной. Накорми нас хорошенько. Сумеешь?
– Да какая разница! Погоди, так ты что, у меня не остановишься?
Ан-риджанец не скрывал обиды. Его выпуклые глаза по-детски наполнились слезами.
– Я тебе оставлял на попечение дом… – намекнул Альс.
– А! Так ты мне денег привез?
Взор трактирщика моментально прояснился и обрел прежнее сияние.
– Так бы сразу и сказал. Собственный дом – дело святое. С тебя три золотых тара, семь арранов и…
– У меня только ягры. Сколько это по нынешнему курсу?
– Два десятка серебряных с четвертушкой.
– Пусть будет так, – сказал Ириен, выкладывая перед Джажа стопку монет. – А вот лошадей мы у тебя оставим.
– Самому некогда будет?
– Верно, – кивнул эльф.
– Можешь не переживать за лошадок. Таит, бегом собери на стол господина Альса все самое свежее… – деловито распорядился Джажа, воодушевленный блеском серебра. – Как всегда – две дюжины фаршированных полосаток и суп с куриными потрохами?
– А еще запеканку, сырные трубочки и кашу с мясом. На четверых.
– Великая Пестрая Мать! Альс, куда в тебя все это лезет? – поразился ан-риджанец, окидывая взглядом тощую фигуру Ириена.
– В мозг, Джажа! – фыркнул эльф. – Я шибко много думаю. Особенно в последнее время.
Воздавали должное кухне «Цветка Шаэ» все четверо самозабвенно. Подножный корм в весеннем лесу скуден и способствует немалому аппетиту едоков. Пард еще и добавки затребовал, глотая золотистых жирных полосаток вместе с костями. Драйк, ублажая свой желудок, не забывал и о пище духовной. Он не пропустил мимо ни единой служанки-подавальщицы. От комплиментов молодого человека благородной наружности девки млели и специально норовили наклониться пониже, давая ему оценить округлые прелести в вырезах платья.