Приговор приведен в исполнение

Дарья с чистой совестью могла отпустить пикантную шутку, потому что ночь они провели раздельно. Никакого борения плоти и разума, как пишут в женских романах, не происходило. Просто, войдя в прихожую, Святой заметил тапочки размера этак сорок четвертого.

– Если переобуюсь, ухажер не расстроится? – спросил тогда Дмитрий.

– От Кости остались, – тусклым вдовьим голосом Угланова произнесла имя погибшего друга. – Надо выбросить, но рука не поднимается. Я постелю тебе в зале, на диване…

Уминая малосъедобную стряпню, Угланова постоянно вскакивала то за солью, то за добавочной порцией, то к закипевшему чайнику. Порывистая в движениях, она метеором носилась по кухне, параллельно делясь сплетнями о сыне Бодровского:

– Обыкновенный московский бамбук! Тусовался по ночным клубам, казино. Менял автомобили и учебные заведения. Тачки долбил о фонарные столбы, а учеба разбивалась о его тупую башку. Бросал вузы. Выставлял папашу на посмешище. Наши репортеры светской хроники встречали Романа Бодровского на фуршетах, презентациях и тому подобное. У мальчика была мания величия. Представлялся как будущий финансовый гений. – Угланова прервалась, чтобы приготовить кофе и заодно прикурить от газа сигарету. – Я видела младшенького в «Метелице»… Крысенок! Предлагал моей подруге продегустировать кокс…

– Что? – Святой, прихлебнув кофе, уже думал, как избавиться от растворимой бурды, не лезшей в горло после божественной «Лавазы», популярнейшего в Италии кофе.

– Кокаин… Кокс – это модно, аристократично и дорого. Нюхают избранные, а народец попроще торчит на игле с «винтом», колеса глотает. Теперь этого свинства в Москве навалом.

– Тогда Бодровский не по адресу посылает. Бригаду в Колумбию снаряжать надо. Добивать меделинский наркокартель! – пошутил Святой, давясь кофе под взглядом изумрудно-зеленых глаз Дарьи.

– Я, Святой, деталей грехопадения мальчика не знаю, не люблю копаться в грязном белье богатеньких. Но опять же по слухам, Рома «заторчал» по-взрослому. Подсел на амфетамины, трахал все, что движется. У «химиков» не эрекция – столбняк! – Угланова сделала неприличный жест, переломив в локте руку. – За месяц до смерти Романа упрятали в клинику. Папаша взял парня в ежовые рукавицы. Врачевали одновременно от зависимости и «сифона»…

– Чего? – Продвинутый сленг Дарьи заставлял недопонимавшего Святого переспрашивать.

– Сифилиса. Подцепил Ромчик венерическую болезнь, но это в наше спидоносное время полбеды! – Мрачная повесть не отражалась на завидном аппетите хозяйки квартиры. Раскрошив хлеб, она вымакивала масло из консервной банки, разбавляя жуткую смесь, которую мог переварить только стальной желудок, четвертой чашкой кофе. – В общем, горбатого могила исправит. Вышел Бодровский-младший из клиники, и понеслась душа в рай. Скандалы, ночные бабочки… Да, совсем забыла, проститутку гробанул в автокатастрофе. Сам сотрясением мозга отделался, а малышке каюк! – Цинизма в Углановой было хоть отбавляй. – Отгулял бамбук быстро. Умер от сердечной недостаточности после того, как вмазал в жилу какую-то дрянь. Закономерный финал, – без тени сожаления подытожила Дарья, убирая со стола посуду.

Щедро плеснув моющего средства на губку, хозяйка драила тарелки и пускала дым кольцами в изувеченный разводами потопа потолок кухни.

Эмансипированная журналистка, презирающая мещанскую тягу к порядку, выплюнула дотлевшую до фильтра сигарету в мойку, забитую картофельными очистками и остатками пищи.

– Дарья! Пора генеральную уборку делать. Тараканы сожрут. – Святой подставил чашку с недопитым кофе под струю разящей хлоркой воды.

– Погоди, Дмитрий! – Длинные пальцы девушки обвили его запястье.

– В чем дело? – Сумрачное выражение лица Дарьи заставило сердце Святого непроизвольно сжаться.

Опустив голову, Угланова уставилась в разошедшийся шов линолеума, заполненный мусоринками.

– Помнишь, в аэропорту ты попросил не оставлять семью майора Василенко. Поддерживать его вдову и все такое прочее. – От сильного волнения девушка кусала губы, теребя пуговицу халата. – Вчера вечером я не стала тебя расстраивать. На меня что-то нашло… – Угланова напряженно улыбнулась, словно положила венок на гроб, и резко вытолкнула из себя: – Ирины Василенко больше нет.

– То есть… – Святого будто саданули кованым сапогом в пах.

– Она умерла. – Слезы покатились по щекам девушки…

По аллеям Котляковского кладбища двигалась похоронная процессия. Музыканты играли не в такт, коверкая траурный марш. Редкая толпа родственников усопшего несла венки за гробом, а над ними кружило воронье.

– Недоноски! Им слон на ухо наступил, – скрежетнул зубами Святой, готовый размозжить фальшивому валторнисту голову его же трубой. – На кой ляд мертвым эта дискотека?

Они стояли у неосевшей могилы.

Деревянный крест. Жестяная табличка. Пожухлые цветы в надтреснутой стеклянной банке…

Командир десантно-штурмового батальона майор Василенко, раненный на площади Грозного, был соседом Святого по палате в Центральном госпитале Министерства обороны имени Бурденко. Знакомство переросло в дружбу «не разлей вода». Битый жизнью, рассудительный десантник надорвал сердце, переживая за пацанов, угробленных на позорной чеченской войне. Инфаркт поразил его вернее, чем пули снайпера. Эстафету дружбы приняла вдова майора – Ирина, оказавшая некогда Святому неоценимую услугу, предоставив убежище и, что важнее, поверив в его невиновность.

Присев на корточки, Святой прикоснулся ладонью к глинистой корочке могильного холмика, образовавшейся от затяжных августовских дождей. Двенадцать роз алели под крестом.

– Дмитрий, помянем. – Суровая, точно монашка, Дарья успела расстелить на скамеечке салфетку, поставить бутылку водки, два одноразовых стакана, высыпать пригоршню конфет и выложить крупные, уродившиеся в этом году антоновские яблоки.

Они выпили под рвущий душу галдеж воронья. Неловко осенив себя крестным знамением, Дарья хрустнула яблоком. Вдруг смутившись – Святой ни к чему не прикоснулся, – положила антоновку на салфетку.

Угланова выплакалась в такси. Алкоголь снял скованность. Девушка говорила с поразительной четкостью диктора вечернего выпуска новостей:

– Ирина перевезла из Саратова дочку.

– Катю? – Казалось, ожил памятник, повернувший шею.

– Девочка окончила училище и грезила столицей. Эти провинциалки такие наивные… – Ляпнув глупость, Угланова мотнула головой. – Прости… Короче, они осели в столице. Катюша – девочка не очень броская, но милая. – Дарья старалась быть объективной и не примешивать к рассказу отсебятины. – Шустрая, как мышка. Но с матерью у нее отношения были натянутыми. Своенравная девчонка. Что втемяшит в голову – колом не выбьешь! – Дарья замолчала, подумав, что такая характеристика подходит и к ней. – Наперекор матери Катька подписала договор с артистическим агентством «Арт-Би». Срочно набирали группу танцовщиц к гастролям какой-то припопсованной певички, а Катюша после хореографического училища любые па выделывала…