Приговор

Тикаки молчал. А что он мог сказать? С Рёсаку Отой он действительно не был знаком. Надо будет как-нибудь встретиться с ним и потом всё снова хорошенько обдумать.

— Ну ладно, с этим вроде бы всё, переходим к следующему. — Фудзии, слегка поклонившись, вытащил из лежащей на столе пачки ещё одну сигарету и, прикурив её от прежней, заморгал — дым попал ему в глаза. — Я знаю, что сегодня вы встречались с Такэо Кусумото. Он что, чем-то болен?

— Да нет, ничего особенного. Всего лишь приступы головокружения.

— И только?

— И только.

— И он вас ни о чём не просил?

— А что вы имеете в виду? — Тикаки смерил своего собеседника недобрым взглядом. Неприятный комок, который он давно уже ощущал в груди, вдруг подступил к горлу. — Послушайте, Фудзии-сан, я врач. И заключённые — смертники или не смертники — для меня только пациенты. А поскольку они мои пациенты, я как врач наблюдаю их и лечу. Что же касается хода лечения, то у меня есть свои профессиональные тайны, и я не обязан открывать их посторонним. И, отвечая на вопросы, я должен быть уверен, что сказанное мной не будет использовано во вред моим пациентам. Если же я в этом не уверен, то предпочитаю молчать.

— Вы совершенно правы, доктор. — Фудзии с самым невозмутимым видом почтительно склонил голову. — Я и спрашиваю вас об этом потому, что забочусь о его интересах. Видите ли, всё это связано ещё и с Делом Итимацу Сунады. Ну, поскольку это наверняка останется между нами, буду говорить откровенно. Дело в том, что к нам поступила информация. Вам, наверное, неприятно это слышать, получается, я вроде бы вас в чём-то подозреваю. Вы сегодня осматривали Сунаду, так ведь? И дали ему какое-то лекарство. Так вот, якобы лекарство это — снотворное, с помощью которого можно совершить самоубийство.

— Да вы что, шутите? — Тикаки откинулся назад. От его резкого движения на пол упало несколько пачек энцефалограмм, которыми был завален столик. — Я ему дал такое количество этого снотворного, что он не умрёт, даже если выпьет всё разом. Я нарочно предупредил фармацевта, чтобы тот отмерил точную дозу. Снотворное для самоубийства — какая чушь!

— Вот я и говорю, — Фудзии даже не пошевелился, только запах пота стал ещё сильнее, — что была такая информация, я ведь не утверждаю, что это факт, но информация-то поступила — в этом можете не сомневаться. Но дослушайте до конца, осталось совсем немного. Короче говоря, нас проинформировали, что Сунада не сам придумал покончить с собой, приняв снотворное, что кто-то его подучил и что этот кто-то — Кусумото.

— Что за вздор!

— Конечно, вздор, — немного насмешливо улыбнулся Фудзии. — И тем не менее информация всё-таки имела место, и я как должностное лицо обязан навести справки…

— А от кого поступила эта информация? — спросил Тикаки, подбирая энцефалограммы.

— Ну, это…

— Профессиональная тайна? — В голосе Тикаки звучала ирония.

— Нет, нет, что вы, здесь ведь нет ничего чрезвычайного. Обычное дело. У этой публики ведь тоже свои счёты, вот и бывает, что один настучит на другого.

— И всё же странно. Никто из них не мог знать, что я выписал Сунаде снотворное. Его ведь перевели в отдельную камеру, чтобы подготовить к завтрашнему.

— Однако информация поступила, причём ещё до того, как вы его осматривали.

— Получается, что Сунада заранее поделился с кем-то своими планами?

— Выходит, что так. По словам информатора, он подслушал, как на спортплощадке Кусумото нашёптывал что-то в этом роде на ухо Сунаде. Я проверил — оба действительно одновременно выходили сегодня утром на спортивные занятия.

— Глупости! — Тикаки невольно прыснул. — Кусумото показался мне человеком весьма осторожным и рассудительным. Хотя, конечно, я плохо его знаю — увидел впервые сегодня утром. Но он явно не из тех, кому может прийти в голову такая нелепость. К тому же любому ясно, что дать Сунаде смертельную дозу снотворного я просто не могу, это совершенно фантастическое, выходящее за рамки всякой реальности предположение.

— Разумеется, информация сама по себе совершенно абсурдная… И тем не менее с этим Кусумото надо держать ухо востро — это точно, он ведь у нас на особом положении, я имею в виду, что через своего духовника он сравнительно свободно сообщается с внешним миром. Этот француз, отец Пишон, часто бывает у него, и, о чём они там беседуют, мы знать не можем.

— Но ведь католические священники не имеют права разглашать то, что им говорят на исповеди. Это очень строгое правило, разгласивший тайну исповеди может быть лишён сана.

— Я не говорю о настоящей исповеди — это совсем другое дело, но ведь очень часто они просто болтают о том, о сём. Как быть в таких случаях?

— Не слишком ли вы мнительны? — Тикаки, улыбнувшись, приблизил своё лицо к лицу Фудзии, словно желая снять его напряжение, но тот даже не улыбнулся.

— Нет, нет, вовсе нет, Кусумото действительно иногда ведёт себя странно, так что мои подозрения вполне обоснованы. Вам, может быть, неизвестно, но лет пятнадцать тому назад один из заключённых нулевой зоны совершил побег. Это был человек, отличавшийся особой жестокостью, — он получил смертный приговор, — и его побег наделал много шума. Он перепилил ленточной пилой решётку и сбежал. Так вот, его соседом был Кусумото, и все подозревали, что он-то и помог с пилой, но этот субъект от всего отпирался. На то, чтобы перепилить решётку, наверняка потребовалось дней десять, а Кусумото знай твердит — я ничего не слышал. Давили на него с утра до вечера, но не выжали ни капли ценной информации. Беглец был пойман на одиннадцатый день — его схватили в доме родителей, — но каких неимоверных усилий нам это стоило! Семьдесят человек отрядили на то, чтобы устроить засады на станциях и прочесать окрестные горы. Хотели поймать его собственными силами, не вмешивая полицию. С наших ребят просто семь потов сошло! Беглец в конце концов спустился с гор и, по ошибке приняв репортёрский вертолёт за полицейский, сдался. Так вот, этот человек во всём признался, но на вопрос, откуда у него пила, так и не пожелал ответить. Предполагали, что пилу передал ему брат, спрятав под обложкой журнала, но никаких точных доказательств нет. Я до сих пор подозреваю Кусумото. Никто, кроме него, не мог получить пилу с воли.

— Получается, что ему помог духовник, но разве священник пойдёт на такое?

— Значит, пошёл. Вот вам примерный путь, каким пила попала в тюрьму: от святого отца к Кусумото, от Кусумото к беглецу. Другой цепочки просто не получается. Кажется, нечто подобное есть и в медицине? Как называется наука, которая изучает закономерности распространения болезнетворных микробов с целью выявления возбудителя инфекции?

— Эпидемиология.

— Точно. Вот я и провёл что-то вроде эпидемиологического исследования. И доложил, как положено, начальству, но начальник тюрьмы наотрез отказался начинать расследование в отношении священника.

В коридоре послышались голоса санитаров. Похоже, обед уже закончился и они вернулись из больничного корпуса. Второй час. Поднимаясь, Фудзии сказал:

— Короче, я просто хотел вас предупредить, что с Кусумото надо держать ухо востро. На мой взгляд, тут больно уж много совпадений — человек, который ни разу за все шестнадцать лет не показывался психиатру, вдруг совершенно случайно попадает на приём как раз накануне казни Сунады, причём — опять-таки совершенно случайно — оказывается в вашем кабинете одновременно с Сунадой… По мне, так череда всех этих совпадений не может быть случайностью, и я хотел бы, чтобы вы это тоже поняли…

— Но ничего такого не было. Он действительно пришёл только потому, что хотел показаться врачу. Во время осмотра они действительно оказались вдвоём с Сунадой, но за всё время не перекинулись и словом. Спросите надзирателя, он подтвердит.

— Ладно, понятно. Извините. — Фудзии учтиво поклонился и уже хотел было выйти, но Тикаки его задержал:

— Постойте-ка. От кого всё-таки поступила эта информация?

Фудзии, просунув голову в дверь — тело его было уже в коридоре, — ответил: