Приговоренная замуж
Шрифт:
Угомонились птицы, занятые недавно появившимся прожорливым потомством, лишь по ночам еще звонко барабанит козодой да сизый дрозд изредка заведет утром мелодию, но тут же и снишкнет, не окончив песни. И лишь блудливо-беззаботная кукушка, падчерица лесных угодий, оглашает рёлки звонким «ку-ку!»
Долог и неусыпен июньский день. Торопливы и напористы июньские рассветы. Высоки и недоступны в редких прорехах грузных, многослойных туч звезды, улыбчиво-приветлив и лукав молодой месяц, сноровисто плывущий среди облаков, словно чёлн среди льдин в северном море.
– Ой, а мокрый-то, холодный какой, – прошептала полусонная
– А ты думала, – усмехнулся Павел Иванович, крепко сжимая тугие и податливые плечи Светланы. – Ты как думала, мужики на жизнь зарабатывают?
Волнуясь, ощущая ее сонное тепло, тугие груди под сорочкой, плоский, мягкий живот, Медведков выискал в темноте ее губы, припал к ним, чувствуя, что нет сейчас ничего роднее и ближе для него, чем запах ее чисто вымытых волос, вкус ее отвечающих губ, тепло ее сильного тела…
– Ой, Паша, задушишь ведь, – счастливо бормотала Светлана. – Медведь, честное комсомольское – медведь… Па-аша-а…
Он гладил ее спину, искал губами ее грудь, проваливаясь в счастливые мгновения той полной близости и растворенности друг в друге, когда уже не можешь определить, где кончаешься ты и где начинается она…
– Почему ты так долго не приходил?
– А знаешь, я голоден, как зверь! – Медведков поцеловал ее в шею, ближе к уху, где была у нее большая темная родинка, эта родинка казалась Павлу Ивановичу огромнее и таинственнее самой Вселенной. – Я утром чай из термоса попил и – все! Все, моя богатая, все, моя ласковая… Черт, как я соскучился, как я устал без тебя, Светлая…
– Где ты был?
– Ездили в тайгу намечать новые деляны. А этот хрен лысый…
– Па-аша, не ругайся, пожалуйста.
– Извини, теплая… Этот, из лесхоза, такую нам ерундовину отвел, что плана в этом месяце не взять. А не будет плана, Светлая, меня порвут в клочья и выплюнут за ненадобностью…
– Тебе яичницу с колбасой сделать?
– Сделай, Светулька, сделай, родная… Дай я тебя еще раз поцелую.
Светлана включила электрическую плитку и поставила на нее сковороду....
Уже светало. Где-то редко и неохотно густым басом взлаивала собака. Светлана толкнула створки окна, и сильный запах доцветающей черемухи под окном тотчас вплыл в комнату. Сало на сковороде зашипело-заскворчало, она аккуратно положила на нее два больших кружка колбасы и разбила три яйца. Посолив и прикрыв яичницу тарелкой, оглянулась на притихшего Медведкова. Он лежал на подушке, забросив сильные руки под голову, и сквозь серый полусумрак пристально смотрел на нее…
Светлана вздрогнула и зябко повела плечами.
– Паша, ты чего?
– Что? – не понял он.
– Смотришь на меня так…
– А я смотрю на тебя, Светлячок, и думаю, – медленно, спокойно говорил Медведков. – Думаю я, моя хорошая… Что я думаю? Что я, Светленькая, окончательно и бесповоротно люблю тебя.
Светлана вспыхнула, сердце у нее сильно заколотилось, ноги ослабли, и она присела на табуретку – в любви ей признавались впервые. И все же не удержала она в себе вопрос:
– До этого сомневался, да?
– До этого сомневался, – твёрдо ответил Медведков. – А ты как думала? Сомневался, и еще как! Да и как не сомневаться, когда у тебя за спиною такие тылы – жена и двое ребятишек… Слышишь меня?
– Да, Паша…
– Я ведь всегда думал, что свою Варюху люблю, уверен был в этом. Но теперь понял, что не тот смысл в это слово вкладывал. Не тот, Светленькая, совсем не тот! – Медведков
резко сел и яростно взмахнул кулаком. – Эх, кабы раньше мне это понять! А теперь хоть порвись на части: дома я – с тобою, у тебя – я дома… Такая вот арифметика, такой дисбаланс…– Я тебя, Паша, не держу и никогда держать не буду, – тускло сказала Светлана, разглядывая свои руки на коленях.
– Брось! – Медведков вскочил, в два прыжка оказался над нею, подхватил на руки, мелко и часто расцеловал в обнажившуюся грудь. – Брось, Светка! Я сам возле тебя держусь и буду держаться, как возле морского буя. Поняла?! Теперь мне без тебя – крышка… Где там моя яичница, а то ведь помру с голода… Кстати, ты знаешь, Светленькая, чем отличается яичница от глазуньи? Нет? Ну и слава богу…
Он ел, жадно подхватывая куски вилкой, она смотрела на него и о чем-то думала. Потом тихо и счастливо сказала:
– Боже, два года я тебя знаю, и все время ты такой голодный.
– Как, уже два года?! – удивленно поднял он голову.
Юрий Матвеевич Трутнев, закончив Хабаровский политехнический институт и распределившись в Прибрежный район по специальности инженер лесхоза, на должности своей и года не проработал. Его заметили на одной из комсомольских конференций и вскоре пригласили на работу в аппарат. С ответом на предложение он медлить не стал, поскольку после этого шага хорошо представлял всю свою дальнейшую жизнь: Трутнев вышел из семьи мелкого партийного деятеля… Три года пролетели незаметно. Юра поднаторел в комсомольских делах, его заметили в крае, но по служебной лестнице он так и не пошел, потому что в первый же год едва не сгорел без дыма за связь с замужней женщиной. Теперь вроде бы все уже забылось, он раскаялся и тысячу раз искупил вину рвением и послушанием, но, но, но… Здесь не любили тех, кто на чем-нибудь подпаливал крылышки. Эти крылышки ох как долго потом должны были отрастать…
В Покровку Юра собирался безо всякого удовольствия, тянул, сколько мог, пока первый, Сергей Сергеевич Бурлаев, не погнал, что называется, в шею. Дальше он нарываться не стал, хотя с Бурлаевым единственный в райкоме комсомола был на «ты» (они познакомились еще в институте), пользуясь его доверием и покровительством. Все это, конечно, так, но Юра Трутнев хорошо усвоил и другое: гусей дразнить без надобности не стоит. Первый он и есть первый, а ты пока лишь жалкий инструктор, за три года не сумевший даже до зава дойти. И Юра поехал.
Ну что такое «Комсомольский прожектор»? Быстрая реакция на негативные явления в быту и на производстве, на все, что надо изживать, с чем надо непримиримо бороться. Примерно с этого и начал он разговор с прожектористами Покровского леспромхоза, начал неохотно, вяло, отлично понимая, что и без него они все это прекрасно знают. Что вот побеседует он с ними и завтра уедет, а они выпустят в лучшем случае два-три «прожектора», покритикуют каких-нибудь второстепенных людей, и опять все прочно заглохнет на месяцы, а то и годы....
– Можно? – дверь в Красный уголок приоткрылась, и он увидел молоденькую девушку в аккуратной шубке, валенках, с пушистой заячьей шапкой на голове. – Извините, я опоздала. Здравствуйте…
– Здравствуйте, проходите, – он отметил ее синие глаза, красивого рисунка чувственный рот и повел беседу дальше.
– Извините. – Она уже скинула шубку и подсаживалась к столу.
Вот тут-то Юра Трутнев и оценил ее до конца. Он был буквально сражен неожиданно броской, яркой красотой девушки, ее соблазнительной фигурой, ее мягким, но звучным контральто…