Приказ Императрицы

Лесник стоял возле с полотенцем в руках. Он улыбался им и выполнил поклон:

– Прошу к столу, гости дорогие!

– Вы волшебник! Так за нами не ухаживали даже во дворце!
– с восхищением молвила Татьяна, садясь к столу.

– Благодарю, - несмело улыбнулась Настя, последовав примеру подруги.

– Вы можете готовить не только суп, - окинув взглядом кушанье, одобряюще кивала Татьяна.
– Вы знаете, думаю, государыне бы тоже такое понравилось.

– Наслышан, государыня умеет прекрасно готовить, - сел напротив девушек лесник и пригласил начать обед.
– Прошу.

Разговор за обедом вёлся исключительно о еде, об умении готовить, о тех вкусностях, которыми может угостить Императрица. Ни Татьяна, ни Настя не смели спрашивать лесника ни о чём ином, пока он с грустью взгляда не взглянул на висевшую на стене гитару...

– Вы умеете петь? Играть?
– спросила Татьяна, заметив что-то тревожное в его глазах.

Лесник ничего не ответил. Он отошёл к гитаре, бережно взял её и сел обратно к столу. Нежно погладив струны, он заиграл не менее нежную мелодию и запел...

Ужасный в сердце ад,

Любовь меня терзает;

Твой взгляд

Для сердца лютый яд,

Веселье исчезает,

Надежда погасает,

Твой взгляд,

Ах, лютый яд.

Несчастный, позабудь....

Ах, если только можно,

Забудь,

Что ты когда-нибудь

Любил её неложно;

И сердцу коль возможно,

Забудь

Когда-нибудь.

Нет, я её люблю,

Любить вовеки буду;

Люблю,

Терзанья все стерплю

Её не позабуду

И верен ей пребуду;

Терплю,

А всё люблю.

Ах, может быть, пройдёт

Терзанье и мученье;

Пройдёт,

Когда любви предмет,

Узнав моё терпенье,

Скончав моё мученье,

Придёт

Любви предмет.

Любви моей венец

Хоть будет лишь презренье,

Венец

Сей жизни будь конец;

Скончаю я терпенье,

Прерву мое мученье;

Конец

Мой будь венец.

Ах, как я счастлив был,

Как счастлив я казался;

Я мнил,

В твоей душе я жил,

Любовью наслаждался,

Я ею величался

И мнил,

Что счастлив был.

Всё было как во сне,

Мечта уж миновалась,

Ты мне,

То вижу не во сне,

Жестокая, смеялась,

В любови притворяла

Ко мне,

Как бы во сне.

Моей кончиной злой

Не будешь веселиться,

Рукой

Моей, перед тобой,

Меч остр во грудь вонзится.

Моей кровь претворится

Рукой

Тебе в яд злой.*

* - Радищев, А. Н., первая половина 1770-х.

Глава 49

С зачарованностью слушали песню лесника Настя и Татьяна. Когда его голос стих, следом за мелодией, они тоже молчали. Они обе переглянулись, понимая, что вместе заметили тоску в его душе, несчастливую судьбу...

– Почему Вы один здесь?

– вопросила лесника Татьяна.
– Дом такой большой, новый, красивый. Вы его сами построили?

– Да, я построил этот дом сам, - улыбнулся тот, повесив гитару обратно на стену.
– Я не знаю, кому принадлежал тот разваленный и забытый, что был здесь до этого. Остался я... Построил...

– Вы кажетесь интересным человеком, даже благородным, - улыбалась Татьяна, не скрывая, что заинтересовалась судьбой данного молодого человека.
– Вы не похожи на бедняка.

– Я и не бедняк, - взглянул он.
– Остальное неважно. Пусть всё останется, как есть.

– Загадочность притягивает, не так ли, Настя?
– улыбнулась Татьяна подруге, и та взглянула на лесника:

– Императрица наверняка будет расспрашивать о Вас да выведает всё.

– Пусть. Она женщина понимающая, - засмеялся лесник.
– Да и узнает всем с тем побольше о разбойниках вокруг.

– Ваша правда, - согласилась Татьяна.
– А имя своё Вы тоже скрываете?

– Почти, - подмигнул он ей и кивнул, представившись.
– Григорий.

– Кратко, - хихикнула она.
– Прямо, как Потёмкина.

– Я не он, уверяю, - засмеялся вновь лесник.

– Ах, если б сему господину было столько же лет, как и Вам, думаю, не оставил бы в живых, посчитав за соперника.

– Да, прав был один монах, - бросив взгляд в окно, провёл лесник по густым волосам, укладывая их чуть назад, чтобы не мешались на глазах, но те непослушно возвращались свисать у глаз волнистыми локонами.
– Не зря происходят некоторые встречи в жизни нашей.

Татьяна вновь переглянулась с Настей. Они обе замечали в леснике благородные манеры через его речь, движения, даже голос. Что-то таинственное, что-то волнующее в нём заставляло души трепетать, а вопросы кубарем валиться, требовать искать ответы на них. Им обеим хотелось узнать побольше о нём, об этом добродушном, благородном Григории, чтобы как помочь в благодарность и из-за появившейся симпатии...

Сам лесник, возможно, чувствовал подобные рвения их душ, но никак не хотел пойти на любое сближение, что дал понять, высказав вдруг:

– Утром я возьму в деревне повозку. Отвезу Вас, куда пожелаете, на том и распрощаемся.

– Мы Вам надоели, - улыбнулась Татьяна, хотя и ей, и Насте хотелось как можно скорее вернуться.

Лесник не стал ничего говорить. Он вновь бросил взгляд на окно и поднялся, направив шаг к выходу. Татьяна сразу почувствовала, что кто-то придёт, и встала. Следом за нею поднялась настороженная Настя. Их подозрения тут же подтвердились. Лесник открыл дверь.

Чуть наклонившись вперёд, бросив пронзительный взгляд на вставших подле друг дружки девушек, в дом вошёл мужчина. Одет он был в длинную чёрную рясу с капюшоном, что скрывал почти всё лицо. Серые глаза, короткая тёмная борода и губы в смиренной улыбке — всё, что девушки успели разглядеть. После их взгляд пал на свисающий на его шее деревянный крест, который мужчина придерживал одной рукой...

– Прошу, - еле слышно молвил лесник, закрывая дверь, и представил гостя.
– Это мой друг,... монах Авель.