Приключения 1964

Мохов зорко следил из укрытия за врагом, выжидая удобного момента для последнего броска. Уже рассвело. Пограничник видел нарушителя, его лицо, белую, в зеленых узорах вязаную шапочку, даже ловкие пальцы в мягких перчатках; они умело обращались не только с оружием, но и с бинтами…

Размышления Мохова перебил одинокий, теряющийся в вое ветра голос.

Левенец рывком перебежал от снежной косы к выглядывающему из льда, поросшему мхом валуну и залег за ним. Ещё бросок к соседнему камню.

Раненый быстро лег. Спокойным точным движением навел автомат…

Ждать было нечего. В два огромных прыжка Мохов оказался на открытой площадке. Сухой треск очереди подогнал его. Несколько крупных шагов. Ещё очередь. Бесконечная, длинная.

Мохов всей своей пятипудовой тяжестью обрушился на врага. Обе руки лыжника оказались крепко захваченными в запястьях, автомат вдавлен коленом Мохова в снег.

Нарушитель с одеревеневшим от усилий лицом, напрягая все силы, тянулся рукой к торчащей из-за пазухи рукоятке пистолета, бил головой в грудь навалившегося на него пограничника.

Ожесточенная борьба продолжалась недолго. Внезапно Мохов почувствовал, как сильное жилистое тело под ним обмякло, стало податливым, услышал резкий горловой голос:

— Легче, легче! Я ранен.

Мохов молча держал его, поджидая Левенца.

Каждая секунда казалась нестерпимо долгой. Наконец он не выдержал. Не выпуская рук врага, приподнялся, взглянул в сторону озера и — замер. Возле плоского серого камня, на снегу, выделялся серый бугорок с вытянутой в сторону ногой в солдатском сапоге. Рядом с ней уткнулся стволом в крепкий наст знакомый автомат. Пограничник остался один на один с раненым врагом, вдалеке от заставы, окруженный беснующейся поземкой.

Ждать помощи было неоткуда. Мохов крепко связал руки задержанного и приказал:

— Встать!

— Я ранен в ногу, — ответил задержанный. — Дай-ка мне сигарету и спичку.

Резкий, вызывающий тон его бросил Мохова в дрожь. Пограничник не имеет права волноваться ни при каких обстоятельствах. Эту истину Мохов усвоил давно и крепко. Но усвоить её оказалось куда легче, чем выполнить в таких обстоятельствах. Стараясь каждым своим движением показать, что выдержки у него не меньше, чем у врага, Мохов, не вступая в разговор с задержанным, прошел к Левенцу. Посмотрел в его полуприкрытые глаза.

Мохов долго не мог оторвать взгляда от необычно серьезного лица товарища. Казалось, Левенец прильнул ухом к земле и слушает нечто важное, понятное только ему одному; окликни его, и он встанет, привычно оправит смятую шинель… Нет. Не встанет Левенец. Снежинки уже не таяли на его щеке, губах. Пуля вошла в лоб, чуть пониже шапки.

Трудно было уйти отсюда, оставить погибшего в стылой тундре. Одна мысль об этом стеснила дыхание Мохова. Но убийца должен быть доставлен на заставу, и обязательно живым.

С трудом заставил себя Мохов отойти от Левенца. Он взял автомат напарника.

Стараясь не оглядываться, Мохов вернулся к задержанному. Приподняв повязку, осмотрел рану. Кость голени была цела, хотя, судя по легкой опухоли, пуля её все же задела. Повязка была наложена наспех, могла соскользнуть в движении. Пришлось сделать её заново, основательно.

Присматривая за задержанным, Мохов смастерил из лыж и еловых ветвей нечто вроде санок, скрепил их веревкой, найденной в заплечном мешке раненого. Уложил его на них. Рядом пристроил разряженные автоматы — Левенца и нарушителя границы. Последний взгляд на выделяющийся на снегу серый бугор, и Мохов надел лямку на плечо.

…Теперь ветер бил в лицо пограничника, студенил глаза так, что больно было смотреть вперед. Мохов думал лишь об одном: не сбиться бы с направления. Надо идти прямо и прямо. Но как пойдешь прямо, если путь лежит по камням и мелколесью? Маленькие деревца местами сбивались плотно — не продраться через них и одному, не то что с санками. В клубящейся снежной мгле трудно было найти ориентир и совсем уже невозможно держаться за него. Занятый своими думами, Мохов не заметил, как поземка незаметно перешла в метель.

— Послушай! Ты!.. Друг!

Пограничник не ответил задержанному на его издевательское «друг» и только ещё крепче налег на лямку.

— Ты полагаешь, что я буду спокойно лежать на твоих чертовых салазках? — прокричал за спиной раненый. — Думаешь, мне приятнее, чтобы меня расстреляли, чем подохнуть здесь, в снегу?

Не отвечая ему, Мохов прибавил шагу и с ходу вкатил санки на встречный бугор. Неожиданно задержанный резко рванулся в сторону. Санки перевернулись.

Мохов молча выровнял их. Он понял, что перед ним враг, которому нечего терять. И он тянул лямку сквозь воющую метель с одной лишь мыслью: не сбиться бы с направления. Не забрести в глубину стылой пустыни.

Время от времени Мохов останавливался, отворачивал край рукавицы, смотрел на компас. И снова налегал на лямку.

Так он брел, спотыкаясь о камни, проваливаясь в свежие сугробы и обходя встречные скалы, потеряв всякое представление о времени, пройденном расстоянии и оставшемся…

Остановила Мохова тревожная мысль: «А не замерзнет ли раненый?»

Жизнь врага обошлась так дорого!.. Но смерть его могла обойтись намного дороже. Ведь группа прорвалась. Мохова душила ненависть к тому, кого тащил он с таким нечеловеческим трудом, задыхаясь от усталости.

Отдыхая, Мохов обернулся. Увидел серые глаза — холодные, жесткие. Потом темные веки опустились. В синеватых веках раненого было нечто такое, что усилило тревогу Мохова. Пограничник ненавидел врага и в то же время опасался за его жизнь. И чтобы довести его живым, отдал ему самое дорогое в стылой пустыне: стащил с себя шинель и старательно закутал в неё нарушителя. Сам же одернул короткий полушубок и взялся за лямку.

И снова, натужно пригибая голову, двинулся он навстречу ветру, уже не чувствуя ни стужи, ни колючего снега, ничего, кроме боли в обожженной вражеской пулей щеке.

Лямка резко дернула за плечо. Мохов не устоял на ногах. Падая, он навалился на задержанного и невольно обхватил его обеими руками. Вместе они скользнули куда-то вниз…

Громкий треск. Толчок отбросил Мохова в сторону.

Пограничник поднялся. Вытряхнул набившийся в рукава снег. Осмотрелся. Самодельные санки соскользнули с крутого откоса в сторону, с разгона налетели на торчащий из снега каменный зуб и развалились.

Мохов хотел собрать рассыпавшиеся ветви и снова связать санки. Закоченевшие пальцы стали непослушны. Туго затянутые узлы не поддавались даже зубам. Пограничник посидел, потирая ознобленные кисти, отдохнул. Потом ослабил веревку, стягивающую руки задержанного, взвалил его на спину и направился дальше.