Приключения 1984
Шрифт:
Взяв лампу, она еще раз поблагодарила Андрея.
Минула неделя, Фирюза почти успокоилась. Лутфи-ханум относилась к ней как к родной дочери. И Фирюза, стремясь отплатить добром, вела все нехитрое хозяйство старушки. С Андреем она почти не виделась: он уезжал на рассвете на поля, а возвращался поздним вечером. Как-то, сидя верхом на лошади, увидел через ограду Фирюзу и весело спросил:
— Как живем, сестренка? Наверное, Мексета в школу уже собираешь?
Фирюзе опять стало весело от его голоса...
Ночью кто-то, просунув в щель лезвие ножа, отбросил крючок и открыл
— Кто? — едва слышно произнесла Фирюза.
Страх ее вдруг прорвался надрывным криком:
— Андрей-ага! Андрей-ага, помогите!
— Умолкни! — злобно велел вошедший. — Я Айтмурат. Докатилась до того, развратная, что родственников уже не узнаешь! Брат тебе не нужен! Тебе рыжего агронома подавай!
— Брат? Это ты? — у Фирюзы отлегло от сердца. — Зачем пугаешь среди ночи?
Айтмурат ответил с гневом:
— Я пришел, чтобы зарезать тебя! Довольно позорить наш род! Сперва к Базарбаю сбежала, потом к следователю по ночам шлялась. Теперь начала путаться с каждым встречным! И покровителя нашла: Сайимбетова, сына плешивого Сабира. А знаешь ли ты, что Пиржан-максум весь род Сабиров проклял? Они нашу веру осквернили. Нас теперь мулла-ишан тоже проклянет. И все из-за тебя, презренная.
— Брат! Милый брат! Я ни в чем не виновата. Ребенком своим клянусь!
— Не ври. Почтенная Мохира-ханум, спасибо ей, глаза мне на все открыла.
— Старуха лжет! Она меня со свету сжить хочет.
Но Айтмурат уже ничего не слышал, ничего не хотел понимать. Мелькнул топор. Страшно, словно почувствовав, что матери грозит опасность, закричал Мексет.
— Андрей-ага! — вновь закричала Фирюза. Она отскочила, забилась в угол.
— Где ты, шлюха?
Он слышал крик Мексета и шел на его голос.
— Ребенка не тронь!
— Стой, бандит! Стрелять буду!
Едва успев накинуть на себя пиджак, Андрей босой стоял у двери, следя стволом берданки за едва различимым в темноте человеком.
— А-а! Ты, оказывается, уже сам здесь, шакал!
Айтмурат кинулся к Андрею, взмахнул топором. Андрей успел уклониться, и удар пришелся ему в левое плечо. Ружье выпало. Андрей, превозмогая боль, все же опрокинул Айтмурата, обхватил его толстую шею и ударил головой о стену.
Кровь текла по руке Андрея. Он ослаб. Воспользовавшись этим, Айтмурат сбросил его с себя, поднялся и занес ногу, чтобы ударить сапогом в лицо Андрея.
Раздался выстрел. Айтмурат невольно присел, услышав свист пули над головой.
— Уходи! Не то я убью тебя, — послышался голос Фирюзы.
В нем была такая решимость, что Айтмурат не посмел усомниться.
— Ты что, сестренка, — бормотал он, пятясь к двери, — с ума сошла?
— Стой! — приказала Фирюза. — Никуда не уйдешь. Убью!
Айтмурат упал на колени. Теперь, услышав стон раненого Андрея, он, кажется, осознал, что сотворил непоправимое.
— Прости меня, Фирюза! Прости. Я ведь брат тебе!
Айтмурат попытался подползти к Фирюзе, но она снова прикрикнула:
— Застрелю!
Вбежали дехкане, которых позвала Лутфи-ханум.
Зажгли свет. Увидели окровавленного Андрея и все поняли. Лутфи-ханум бросилась перевязывать агронома. Быстро запрягли лошадь, чтобы отвезти раненого в больницу.Айтмурат, ползая на животе, боялся поднять глаза на разгневанных сельчан.
— Я хотел ее напугать, только напугать. Прости меня, сестренка! Прости, брат Андрей! Я сгоряча ударил тебя. Не знаю, как это и случилось... Люди добрые, простите меня и отпустите. Меня же в тюрьму посадят! В тюрьму!..
Фирюзе было больно смотреть на этого жалкого человека, который до сегодняшней ночи назывался ее братом.
Встала заря — свежая, радостная. А навстречу ей по пыльной дороге, которая вела из Абата, шагал человек со связанными руками. Сзади на коне ехал сельский милиционер.
Девять лет спустя в Тегеране к представителю Советской военной администрации явился человек в поношенной, но тщательно выстиранной одежде. На вид ему можно было дать все пятьдесят, но, как выяснилось из беседы, человеку было всего около тридцати лет. Он назвался Наврузом Пиржановым, выходцем из аула Абат, расположенного в Советской Каракалпакии. Не скрывал, что бежал из Советского Союза. Просьба Навруза Пиржанова состояла в том, чтобы ему разрешили воевать с фашистами.
Советский полковник внимательно выслушал посетителя. Он напомнил Наврузу Пиржанову, что тот считается преступником и, если вернется, будет судим по всей строгости советских законов.
— Я знаю, — сказал Навруз.
Он помассировал усталое лицо длинными костлявыми пальцами и добавил тихо:
— Позвольте мне умереть за Родину. Этим я искуплю свою вину. Я вам все расскажу...
— Я не уполномочен вести следствие ни по вашему, ни по какому другому делу, — мягко объяснил офицер.
Он видел, что человек, сидевший перед ним, очевидно, немало настрадался, что его гложет тоска по Родине, гнетет чувство вины перед ней — общее для многих перебежчиков и отщепенцев. Рано или поздно они приходят к раскаянию. Но здесь — полковник понял это — было еще и что-то глубоко личное, оно-то и мучило человека с печальными глазами, требовало высказаться.
— Обратитесь в посольство, — посоветовал полковник.
Навруз Пиржанов кивнул седой головой:
— Я бы сразу пошел туда. Но я подумал, может быть, вы отправите меня на фронт? — Он поднял темные глаза, в которых была мольба. — Мне же ничего больше не надо, только винтовку. Чтобы я мог, прежде чем погибнуть, убить хотя бы нескольких врагов.
Полковник встал, осторожно положил руку на плечо Навруза. Человек вздрогнул от этого прикосновения.
— Умереть за Родину — честь, — строго сказал полковник. — Этого достоин тот, кто верен своему народу.
Навруз сник.
— Вы правы, — произнес он убито. Поднялся, пошел к порогу, но в последний момент остановился. Вернулся, вытащил дрожащей рукой из-за пазухи толстую потрепанную тетрадь и торопливым движением положил ее на стол.
— Вот, прочитайте, — сказал он, не дав полковнику возразить. — Здесь все написано. Я хочу, чтобы об этом узнали там.