Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны
Шрифт:

— Вы симпатичный парень. Если все получится, завтра в Безансоне я вас приму на службу. Вы знаете немецкую армию, вы прекрасно говорите на немецком, вы мне будете очень полезны. Вы согласны?

— Должен признаться, что я предпочел бы служить в кавалерии.

Маленькая саркастическая улыбка скривила губы моего собеседника. Что при этом подумал капитан пеших стрелков, глава Разведывательной службы Генерального штаба?

— Я не хотел бы оказывать на вас никакого давления, но могу заверить, что вы нигде не будете столь полезны, как здесь. Впрочем, ваш кузен этим доволен, и, видит Бог, он же чертовский храбрец.

Аргумент, против которого невозможно возразить!

Рауль должен был снова уезжать на следующее утро, но прежде, весь вечер, даже после комендантского часа, он

отправился погулять со мной в город, в костюме велосипедиста, со своим «маузером» через плечо. Его раз десять останавливали патрули, но он каждый раз показывал свой пропуск сотрудника разведки и в результате выпутывался безо всяких осложнений. Мне казалось, что он из этого сделал своеобразный вид спорта, чтобы одновременно взбодрить кровь, испытать свои дипломатические умения и показать удивительную власть этих двух слов: «Разведывательная служба».

Я не буду подробно рассказывать, как в следующий день я отправился в Безансон, по железной дороге, с какими неправдоподобными остановками и медлительностью! Краткий медицинский осмотр, формальности, сокращенные до минимума. А Рауль еще утверждает, что, мол, Республика задыхается под ворохом бумаг; не знает он, как это происходит у немцев! А так как некоторые добровольцы из Эльзас-Лотарингии, воевавшие на стороне французов, попав в плен к немцам, были ими расстреляны как изменники (немцы идентифицировали их происхождение по солдатским книжкам), недавние инструкции рекомендовали добровольцам выбрать себе псевдоним. Таким образом, их настоящие имена фигурировали только в вербовочных списках напротив псевдонима. Мне рассказывали позже в Швейцарии, что немцы купили эти списки и смогли идентифицировать всех добровольцев из Эльзаса-Лотарингии, служивших во французской армии. Сражались, впрочем, во Франции только те, кто сам этого хотел; других отправили в Марокко. Я еще об этом расскажу.

Я выбрал имя Ронсера, моего двоюродного прадеда, натурализованного француза, который был полковником швейцарской гвардии в 1789, а новым местом рождения называю хутор Ланд, который я, впрочем, действительно хорошо знал.

Сержант-каптенармус выдал мне мундир 9-го полка крепостной артиллерии; склады были почти пусты, и мне досталась последняя шинель, которая у него оставалось.

Во время нескончаемой поездки назад, несмотря на длительные стоянки в чистом поле и на самых маленьких вокзалах, несмотря на толчки, торможения, свистки, внезапные остановки, еще более резкие толчки при отъездах, меня убаюкивали приятные мысли. Я уже долго не носил формы, а сейчас страстно желал чего-то настоящего, так как весна жизни была, без сомнения, более счастливой, чем осень, в сочетании с этими оживляющими воинственными красками. Но ведь лучше поздно, чем никогда, говорил я себе, и на этот раз это будет что-то другое, чем у выпускника военной школы в Сен-Сире или у офицера в мирное время.

Справедливо ли сказать, что мы разделяем с немцами эту любовь к форме, к военным зрелищам, к музыке горна и фанфар? Тут нужно различать: немец страстно увлекается всем военным; он обожает силу и всем и всеми, кто применяет силу. Я видел, как в Марокко до безумия восхищаются нашими африканскими войсками, с другой стороны в Южной Америке, например, шумно возмущаются часовыми, которые небрежно выполняют ружейные приемы. У немца душа солдафона и рейтара; он не понимает иного права, кроме права сильного, «Faustrecht» [5] .

5

кулачного права (нем.).

Но эльзасец, я полагаю, любил другое — французскую форму. Самые безукоризненные немецкие парады, выровненные под линейку, блестящие белые и черные каски, перья, самые воинственные марши и строевой шаг никогда не привлекали людей, которых я знал, но зато они со слезами умиления на глазах следили за каждым маленьким солдатом-пехотинцем, французским «турлуру» в брюках цвета марены.

Что я говорил еще сам себе в ту ночь между Безансоном и M…куром? Что я приобрел отныне, в силу

моего обязательства, французское гражданство, и что я остался бы французом независимо от исхода войны.

И еще, что это зачисление на службу в будущем могло бы принести мне настоящий дворянский титул. Я, конечно, не мог предвидеть, что десятью годами позже люди едва ли не станут извиняться за то, что носили оружие, и что ветераны посчитают элегантным носить ленту или розетку Почетного легиона без ленты Креста за боевые заслуги, вероятно, чтобы другие думали, что они служили не Франции, а лишь некоему политику…

На следующий день я снова был в M…куре, уже как официальный сотрудник Разведывательной службы.

— Я не хочу навязывать еще и вам то бюрократическое существование, которое мы ведем здесь, — заявил мне капитан Саже. Я понял, что вначале вам следует вести у нас, скажем так, разгульную жизнь. Поэтому вы присоединитесь к вашим двум товарищам, так как вы предпочитаете приключения. Но вам, несмотря ни на что, придется пройти стажировку здесь, чтобы приобретать необходимые теоретические знания… это мы оставим на зиму.

По моему возвращению в долину С. стрелки оставили деревню без боя. Они удерживали только подступы к ней вверх по течению, местность там лучше, чем та, что вниз по течению, подходила для обороны. Немцы остались на своих прежних позициях, а деревня оставалась нейтральной с частью ее жителей; мы отправлялись гулять туда время от времени на свой страх и риск.

Мы обычно питались вместе с командиром самой передовой роты. Спали мы тоже там, в укрытиях пастухов, в шалашах лесорубов или сыроваров, а иногда под открытым небом; но ночи были уже прохладными, и я напрасно старался вырыть мою нору в куче соломы или сена. На рассвете следующего дня я просыпался с ощущением холода и влажности в костном мозгу, пожалуй, самым неприятным ощущением в мире.

Мы — Рауль, Валери и я — составляли странную команду: два жеребенка, полные огня, запрягшиеся в одну повозку со старым конем, к счастью, не чересчур старым в душе. Но мы прекрасно ладили, и это было чудесно, когда мы в этих диких условиях жизни и природы, в нищете, достойной монахов-францисканцев, целыми часами спорили о религии, истории и философии. Благодаря своей учебе и парижскими знакомствами Рауль считался среди нас «интеллектуалом» и с двадцати шагов источал богемный аромат «Caf'e d'Harcourt» и «La Source». Но он приводил меня в замешательство чем-то смелым и новым, чего я не знал в годы своей молодости.

Особенно в политике: он полностью оставил либеральные идеи и равнодушие, которое некогда разделял со мной. Он выражал огромное презрение к демократии и республике; я ему говорил, что эльзасец может быть только республиканцем, ведь Эльзас стал действительно французским только после революции. Но он смеялся мне в глаза и цитировал письмо посла Пруссии, сообщавшего своему королю Фридриху II о том, что Эльзас был «очагом горячей любви к Франции и ее королю».

Мы каждый день тщательно изучали маршруты на наших немецких картах в масштабе 1:25000. Когда командир батальона нуждался в информации, он звал Рауля, и мы уходили на задание.

У всех стрелков батальона была в него слепая вера, и наиболее смелые просили иногда разрешения сопровождать нас. В качестве проводника мы часто брали браконьера Биркеля. Кстати, я дважды посылал его в Иксхейм с инструкциями для нашего бухгалтера, который стал, таким образом, одним из наших проверенных информаторов.

Каждый день приносил маленькую жатву сведений и приключений, и шалости Рауля и Валери, так же как их мужество, стали легендарными по всей долине.

Однажды, когда тыловики не подвезли хлеб, Рауль взял велосипед и цинично покатил в соседний города (в пятнадцати километрах позади немецких линий); там он купил пять фунтов разных сортов хлеба и привез их так: один под левой рукой, остальные закрепил на велосипеде. Он отправился по такому случаю в гарнизоне городка и, встретив жандарма, которого знал очень хорошо, приветствовал его весьма любезно. Полицейский был изумлен и слишком поздно вспомнил, что за поимку Рауля была обещана награда в пятьсот марок, о чем оповещали плакаты, развешанные на стенах по всему городу.

Поделиться с друзьями: