Приключения Оффенбаха в Америке

Но я отвлекся. Я здесь гость, не стоит лезть со своим уставом в чужой монастырь. Когда началась репетиция, я дал музыкантам сыграть полтора десятка тактов и остановил их.

– Простите, господа. Мы только начали, а вы уже позабыли о вашем долге!

Мои слова привели их в недоумение.

– Как! – продолжал я. – Вы знаете, что я не состою в вашем обществе, и позволяете мне дирижировать?

Это всех развеселило. Подождав, пока стихнет смех, я добавил наисерьезнейшим тоном:

– Поскольку вы не удосужились сказать мне об этом, я сам прошу вас принять меня в ваше общество.

Мне стали возражать, я настаивал, говоря, что для меня большая честь – вступить в их союз, и в итоге сорвал продолжительные аплодисменты. Теперь мы стали одной семьей, и уже ничто не могло нарушить совершенной гармонии – в прямом и переносном смысле.

Оркестр в самом деле подобрался отличный: нам потребовалось только две репетиции на каждое произведение, составлявшее программу концерта. Одиннадцатого мая, в четверть девятого вечера, я занял свое место у пульта, встреченный фанфарами и аплодисментами довольно многочисленной публики. Мы сыграли увертюру к «Вер-Веру», романс из «Прекрасной Елены», танец дикарей из «Робинзона Крузо», увертюру «Прогулка вокруг Орфея», увертюру к «Острову Тюлипатан» (в Америке эту оперетту еще не ставили), «Скажите ему» из «Великой герцогини Герольштейнской» (скрипка пыталась заменить собой голос божественной Шнайдер… как голос Антонии в «Сказках Гофмана»!), марш монахов из «Ненависти», увертюру к «Хорошенькой парфюмерше», марш из «Короля-Моркови», наконец, новый вальс, который я сочинил специально для Выставки, и попурри «Оффенбахиана», которое даже пришлось бисировать. Несмотря на успех, я всё же чувствовал, что публика слегка разочарована: никто не пел и не плясал, а слушать несколько часов кряду симфоническую музыку, пусть и отменную, этим господам помогала лишь мысль о деньгах, потраченных на билеты.

Не утомил ли я и вас? Тогда скорее вон из этой духоты на свежий воздух!

Антракт!

Картина третья: Нью-йоркцы

Я недолго пробыл в отеле, где много едят и мало говорят по-французски. Через три-четыре дня я перебрался в частный дом на Мэдисон-сквер. Здесь я тоже дивился тому, как американцы умеют сделать свою жизнь комфортной. Мало того, что во всех квартирах обогреватели, во всех комнатах – газ, в любое время – горячая и холодная вода, так плюс ко всему в прихожей на первом этаже есть ещё три очень важные кнопки. Нажмите на первую – и явится поверенный, чтобы получить ваши распоряжения. Нажмите на вторую – к вашим услугам полицейский. Наконец, нажав на третью кнопку, вы поднимете тревогу в случае пожара, и к вашему дому тотчас примчится пожарная команда.

Пожарный инспектор мистер Кинг оказался моим поклонником. Он предложил мне составить ему компанию и устроить проверку огнеборцам после одного из концертов. Разумеется, я согласился.

Выйдя из сада Гилмора, мы направились к ближайшей пожарной части, находившейся на 18-й улице. Там стояла великолепная, блестящая, роскошная пожарная машина, в стойлах – три лошади под сбруей; пожарные спали наверху. «Встаньте в сторонке, чтобы лошади вас не задели, и засекайте время», – скомандовал мистер Кинг и трижды ударил в гонг, висевший на стене.

Дюжина мужчин, которые только что крепко спали, тотчас проснулись, вскочили, впрыгнули в комбинезоны, соединенные с сапогами, лямки на плечи, каску на голову, вниз по шесту – и вот уже лошади впряжены, люди сидят у насоса, возница спрашивает: «Ready?» [8] Мистер Кинг кивает мне: «Сколько времени?» Я смотрю на часы и не верю своим глазам: шесть с половиной секунд! Пожарным объявили, что проверка прошла успешно, и они, даже не ворча, вернулись досыпать. Я ставил феерии в театре, но в жизни не видал ничего подобного! Мой спутник улыбнулся, пообещав мне второй акт.

8

Готовы? (англ.)

Мы пошли на Мэдисон-сквер и остановились у высокого столба с прикрепленным к нему железным ящиком.

– Я открою ящик, а вы, маэстро, нажмете на кнопку, – предупредил меня мистер Кинг. – Эта кнопка сообщается с шестью пожарными частями; ближайшая к нам находится в миле отсюда, самая дальняя – в полутора милях. И приготовьте часы! Готовы? Жмите!

Пробило полночь, но по улицам всё еще разъезжали экипажи. И вдруг на каждой авеню зазвонили колокола на фоне барабанной дроби. Экипажи тотчас прижались к обочинам и остановились, пешеходы замерли: пожар! Пожар! По опустевшим улицам мчались пожарные машины, пылая отсветами горящего в топке угля, отпыхиваясь паром. Через четыре с половиной минуты все шесть машин были возле нас, лошади выпряжены, пожарные рукава раскатаны. «Where?» [9] Им объяснили, что это проверка, и они отправились восвояси.

9

Где? (англ.)

Сказать, что я был потрясен, – ничего не сказать. Я снова видел, как горит наша вилла «Орфей» в Этрета. Это было в шестьдесят первом году, третьего августа, как сейчас помню – в субботу. Пожар начался вечером, около десяти часов, в туалетной комнате в мансарде. Возможно, кто-то из Митчеллов забыл потушить окурок сигары… Sauve qui peut! [10] Вернее, спасай то, что важно! Я вынес из дома детей, виолончель и партитуру «Комического романа», над которой тогда работал (правда, первый акт всё-таки сгорел и его пришлось переписывать заново), после чего уселся в кресло, чтобы любоваться спектаклем из первого ряда: как-никак я дорого заплатил за это развлечение. Из окна выбросили пианино; разумеется, его это не спасло, совсем наоборот. Смышленый слуга вынес несколько картин из гостиной, но всё остальное: мебель, белье, драгоценности, деньги – погибло в огне. На свет слетелись жители Этрета, рабочие и моряки, но не принесли с собой ни багров, ни ведер, ни воды. Некоторые из них пытались броситься в огонь, чтобы спасти какую-нибудь ценную вещь; Эрминия не позволяла им этого сделать: «Пусть всё сгорит, – повторяла она, – не рискуйте собой». Немецкая прислуга плакала навзрыд: столько добра пропадает! Но мадам Оффенбах, подобная античной героине, лишь вздохнула один раз: «Бедный дом!» – и всё.

10

Спасайся, кто может! (франц.)

Пожарная команда тоже прибыла, а как же.

Карабинеры мы, порядка мы оплот.Кто, кроме нас, от бед людей спасёт?Но вот беда – случись беда,так поздно мы являемся всегда.

Можно подумать, что Мельяк думал о французских пожарных, когда сочинял эту песенку из первого акта «Разбойников», – слышали бы вы хохот, какой она вызвала в вечер премьеры!

Господин де Морни попытался меня утешить, добившись через свои связи, чтобы меня включили в списки кавалеров Ордена Почетного легиона. Меня наградили уже 15 августа, на именины императора. Красная лента рдеет теперь угольком в моей бутоньерке, когда я с невообразимым достоинством несу свой крест.

Через два года после моей виллы в Вене сгорел Театр Тройманна, и партитуры пяти моих успешных оперетт обратились в пепел. А Опера на улице Лепелетье горела целые сутки…

Черт побери, четыре с половиной минуты!

Не только это нам следовало бы перенять во Франции. В Америке каждый может установить в своем рабочем кабинете телеграф – это обычная вещь во всех отелях, кафе, ресторанах, даже в винных и табачных лавках. Неутомимая машинка будет с утра до вечера отстукивать новости со всех концов света, и вы, когда придет охота, сможете выудить из плетеной корзинки с бумажной лентой последние депеши из Парижа, о войне на Востоке [11] или о выборах в Цинциннати. В любой час вы будете знать котировки на бирже во всех странах мира, и новость о том, что вы разбогатели или разорились, настигнет вас в ту же минуту.

11

Имеется в виду Балканский кризис 1875–1877 годов.

Из моего окна видна площадь Мэдисон-сквер, образованная пересечением Пятой авеню, Бродвея и 23-й улицы. Вся ее середина занята парком. К верхушкам деревьев прикрепили небольшие домики, полускрытые листвой: там живут воробышки, привезенные из Европы. Они находятся под защитой закона, трогать их запрещено, их почитают, точно голубей с площади Святого Марка.

На великолепных площадях Нью-Йорка очень мало памятников – ну разве что генералу Вашингтону на пересечении Пятой авеню и 14-й улицы, похожий на статую доброго короля Генриха на Новом мосту в Париже (по меньшей мере, конь точно такой же). Во Франции же чуть не каждый высечен в мраморе или отлит в бронзе! Художник Эдгар Дега любит объяснять иностранным туристам, что лужайки у нас огораживают проволокой, чтобы не пускать людей, желающих установить там статуи. С античными богами я бы еще смирился: они хотя бы отличаются друг от друга по характеру и аксессуарам, но воздвигать на каждом углу одинаковых господ в рединготах! Уж лучше подумать о дамах, вложивших столько фантазии в свои туалеты.

Поверьте старому женолюбу: нет женщин более соблазнительных, чем американки. Хорошеньких среди них куда больше, чем в Париже: на сто проходящих мимо женщин придется девяносто красавиц. К тому же они умеют одеваться – со вкусом, элегантно, тактично. Я покритиковал бы лишь одну деталь – карман на уровне колена, в том месте, где у знатных дам раньше висел кошелек для раздачи милостыни. В этот карман вставляют носовой платок. Издали белый краешек платка выглядит прорехой, в которую просвечивают интимные детали одежды… По крайней мере, для мужчин с плохим зрением и богатой фантазией, как я. А вот кошелек они носят не в кармане, а сжимают в руках: карманников в Нью-Йорке не меньше, чем в Париже.