Приключения Оги Марча

– На углу у светофора!

Я увидел, как он поспешно ринулся обратно в вертушку. Вид у него был не рассерженный, он словно ждал этого и был во всеоружии. Стоя в толпе у светофора, я, несмотря на холод, обливался потом, коленки мои дрожали и подгибались, но я был счастлив, что обошлось. Вспомнилось, как Бабуля остерегала меня против Джимми, говоря, что тот проходимец. Так или иначе, о правонарушении он знает не понаслышке.

– Ну вот, - сказал Джимми, возвращаясь.
– В ответ на мой окрик ты бросил книги и был таков. Лица твоего я не разглядел, но отправился следом, надеясь отыскать. Ясно? А теперь пойдем к Томсону, что на Монро. Сначала ты, а я следом.

Я пошел впереди, вытирая лицо шелковым платком, и уже нес от стойки свою чашку кофе, когда в кафетерии появился Джимми. Он подошел и сел рядом. Помолчал, глядя на меня. Вокруг глаз у него залегли морщинки. Бледный, хладнокровный, проницательный и вдумчивый комментатор. И при этом мы оба, насколько позволяли обстоятельства, были рады встрече.

– Здорово струхнул там, в дверях?
– наконец произнес он.

– Господи, еще бы! А ты как думал!
– Я улыбнулся.

– Вот негодяй - все такой же! Кажется, под поезд тебя толкни, и то начнешь улыбаться, светиться как ясное солнышко - словно все хорошо и лучше не бывает! Вот и сейчас: что тебя так радует?

– Я думаю, как хорошо, что это оказался ты, а не настоящий охранник.

– Да я и есть настоящий охранник, только не для тебя, дурачок. А не отреагировать я не мог. Я стоял с покупателем, а ты аккурат перед нами шмыгнул, в двух шагах, не больше. Так что же мне прикажешь делать? Чего ты книги-то воровать полез? Я считал, что после той рождественской истории из нас это вышибли. Мой старик чуть не убил меня тогда. Ей- богу!

– Так это из-за него ты подался в охранники?

– Из-за него? Дудки! Я плыву по течению, а уж там - как придется.

Мне было известно, что мать его умерла - хромая, грузная, она загоняла себя в гроб и загнала. Ну а что сталось со всеми прочими?

– А как твой отец?

– Что ему сделается? Женился опять после маминой смерти. Оказывается, он с этой бабой чуть ли не сорок лет валандается, да и у бабы четверо своих детей, а им все нипочем - огонь безумной страсти, как говорится! А как она овдовела, так они и решили, что им самое время пожениться! Что такое? Ты, кажется, удивлен?

– Да, вроде того. Мне он всегда казался таким домоседом - как ни придешь, он дома.

– Ну, на Вест-Сайд он наведывался, а там, глядишь, бегом-бегом - и на трамвайчике на Шестнадцатую в Кентоне!

– Чего ты так на отца взъелся? Не стоит!

– Да я ничего против него не имею. И был бы только рад, пойди ему это на пользу. Так ведь не пошло! Каким был, таким и остался.

– А как Элеонора? Я слышал, она в Мексике.

– У-у! Порядком ты отстал от жизни! Это когда еще было! Она давно уже здесь. Тебе бы с ней повидаться. Раньше ты у нее в любимчиках ходил, и она до сих пор тебя вспоминает. У нее доброе сердце, у Элеоноры. Ей бы еще здоровья побольше.

– А она нездорова?

– Была. Сейчас опять работает - у Заропика на Чикаго- авеню. Они там леденцы делают и продают их в лавочках возле школ. Не по ее здоровью все это. В Мексике-то ее крепко прихватило.

– По-моему, она туда поехала, чтобы выйти замуж.

– Ах, ты даже это помнишь…

– За твоего испанского родственника.

Он грустно улыбнулся:

– Ага. У него там кожевенная мастерская, и Элеонора с годик проработала, пока они женихались. Но он попутно и других работниц трахал и на самом деле не собирался на ней жениться. Кончилось тем, что она захворала и вернулась домой. Но она бодрится: посмотреть другую страну тоже неплохо.

– Жалко Элеонору.

– Да, жалко. Она-то надеялась, что это любовь. Все на карту ставила ради этого!

Сказано это было с величайшим презрением - не к Элеоноре, ее он любил, но, возможно, от обиды за нее к любви вообще, так предавшей сестру и подкосившей.

– Похоже, ты осуждаешь любовь.

– Я ее знать не знаю и думать о ней не думаю.

– Но ты же женат. Клем говорил.

Мое простодушие его позабавило.

– Верно. Женат и имею сына. С ним мне повезло.

– А с женой?

– О, она баба хорошая, только жизнь у нее не задалась. Мы живем с ее родными, так уж вышло. Атам сестра ее с мужем. Знаешь, как это бывает - вечно склоки, кому первому в сортир идти или белье снимать, кто должен стоять у плиты или прикрикнуть на малыша. А вдобавок еще одна сестра имеется - шлюха, которая очень любит расположиться прямо на лестнице, и, возвращаясь с работы, гляди в оба, чтобы не наступить на нее в темноте. Так что скандалы у нас - дело обычное… Да и ты небось знаешь, как это бывает. Поначалу она тебе свет в окошке, и кажется, весь смысл жизни, чтобы трахнуть ее, заполучить. А потом это происходит, и ты несчастнее, чем раньше, только страдаешь уже постоянно, потому что теперь женат и с ребенком.

– Это ты про себя?

– Я с ней спал, она забеременела, и я женился.

Грустная перспектива, которую предрекала миссис Ренлинг в случае женитьбы Саймона на Сисси.

– Это как фейерверк на Четвертое июля, - продолжал Джимми.
– Поначалу в тебе столько пороха, что, кажется, вот-вот взорвешься. Потом выстрел, ракета пущена. Вспышка. Она гаснет и падает. И живешь для ребенка, выполняя супружеский долг.

– А ты выполняешь?

– Ну а что мне, трудно? На это-то я способен. Только радости ей, по-моему, от этого мало. Но что мы все обо мне да обо мне? Ты-то чем занимаешься и что о себе думаешь? Я прямо обомлел, увидев тебя с этими книжками! Ничего себе встреча: Оги - жулик!

– Ну, не настоящий же жулик.

– Если даже не настоящий, все равно это как-то не вяжется с тем, что я слышал о тебе и о Саймоне, как у вас с ним хорошо идут дела!

– Да, дела у него идут неплохо - он женат, и бизнес процветает.

– Крейндл так и говорил. И что ты в студенты подался. Потому и книги приноровился тырить? Мы студентов часто на этом ловим. По большей части нехорошая это публика.

Я рассказал, зачем мне понадобились деньги, не став разуверять его в убеждении, что Мими - моя любовница, иначе ему было бы трудно понять мотивы моих действий, но при всей необычности встречи, когда Джимми поймал меня на краже в качестве охранника, что само по себе достаточно дико и парадоксально, при том облегчении, которое я испытывал, и некоторой грусти от нахлынувших воспоминаний, надо было заняться поисками денег. Впрочем, Джимми мой рассказ не оставил равнодушным - глаза и все его лицо теперь выражали озабоченность и твердую решимость.

– Какой у нее срок?

– Третий месяц.

– Послушай, Оги. Я дам тебе сколько могу.

– Нет, Джимми, - оторопел я.
– Не хочу тебя разорять. Ведь у тебя самого не так уж хорошо с деньгами.

– Не будь идиотом. Что такое пара-другая долларов в сравнении с загубленной жизнью! Да я делаю это и для себя тоже - видеть старого дружка, попавшего в такой переплет, и остаться в стороне! Каково это? Сколько тебе нужно?

– Пятьдесят долларов.