Приключения Оги Марча

– Пустяки. С Элеонорой я это особо обсуждать не буду. Она скопила кое-какую сумму. На что беру, я ей не скажу. А сама она не спросит, и вообще - зачем ей знать? Я же вот не спрашиваю, почему ты не взял денег у брата. Наверно, не стал бы воровать, если бы он горел желанием тебя выручить.

– В крайнем случае я бы мог к нему обратиться. Но тут особые обстоятельства. Так или иначе, Джимми, большое тебе спасибо. Это благородный поступок. Спасибо!

Безмерная моя признательность его насмешила.

– Ладно, не преувеличивай. Встретимся в понедельник здесь в это же время, и ты получишь свои пятьдесят долларов.

Джимми не был уверен в крепости своих добрых намерений, они смущали его. И я отлично понимал, что побыстрее разделаться с ними он хочет не меньше, чем помочь старому дружку.

И тем не менее свершилось - деньги были у меня в кармане. И я записал Мими на прием к доктору в конце рождественской недели. Складывалось все очень непросто, поскольку в тот же вечер у меня намечалось свидание с Люси, которое я не мог отменить так, чтобы об этом не узнал Саймон, а мне требовалась машина. И вот, оставив Мими у доктора, я спустился вниз и позвонил Люси из аптеки.

– Милая, я сегодня опоздаю. Тут такое дело непредвиденное… Наверно, раньше десяти не смогу приехать.

Но на сей раз ей было не до меня. Она зашептала в трубку:

– Знаешь, дорогой, я врезалась в ограждение и помяла крыло. Папе я не призналась. Он внизу, поэтому я говорю так тихо.

– О, ну вряд ли он так уж рассердится!

– Нет, Оги. Ведь я езжу на этой машине меньше месяца, а он грозился продать ее, если я не стану сдувать с нее пылинки, и заставил пообещать, что полгода никаких неприятностей не будет.

– Может, мы ее починим без его ведома?

– Как ты себе это представляешь?

– Ну, я что-нибудь придумаю. Только приеду попозже.

– Не слишком поздно, пожалуйста.

– Хорошо, давай сделаем так: если к десяти меня не будет, больше не жди.

– И тогда я смогу выспаться перед завтрашней встречей Нового года. А завтра уж не опаздывай, хорошо? И не забудь принарядиться.

– Да, завтра в девять в смокинге, а может, еще и сегодня. Но, понимаешь, я обещал помочь другу, с которым произошел некоторый казус… А о машине не беспокойся.

– Не могу не беспокоиться. Ты не знаешь папу!

Я с облегчением покинул кабинку, собранный и готовый сразиться с любыми страхами и неведомыми еще проблемами.

«Страччьятелла» была закрыта. Через грязное стекло проглядывали до времени затаившиеся саксофоны и зачехленные гитары. В глубине мерцали призрачным светом щели: это владельцы, собравшись в кухне, поедали свои спагетти.

Я ждал наверху у двери, которая в положенное время щелкнула, открываясь. Доктор выпустил Мими, оставив ее мне на попечение, и тут же скрылся, так что задать ему вопросы я не успел. Да я и без того не смог бы этого сделать, поскольку должен был поддерживать Мими, которая едва стояла на ногах. Она лишь два дня назад вернулась из больницы, и, не говоря уже о боли и кровопотере, сам груз ответственности за важные решения, которые ей пришлось принимать в одиночку, лишал ее последних сил. Ей было плохо до такой степени, что я впервые увидел на ее лице тупое безразличие - как у измученного сонного ребенка, которого после пикника волочат еще и на экскурсию. Ожив на секунду, она склонила голову мне на плечо и вдруг ткнулась куда-то в шею, прижавшись к ней губами в слабом рефлективном порыве чувственности. Наверно, в этот момент я виделся ей Фрейзером, и она со всею сокровенной нежностью, какая только может быть между мужчиной и женщиной, подтверждала сейчас свою незыблемую, вопреки обидам, хитросплетениям мерзости, лжи и обмана, веру в силу и добровольность той страсти, что соединила их на пути, которым наши далекие первобытные предки шли в своих зеленых кущах по велению одной лишь природы.

Но когда мы стояли так на лестничной площадке и она висла на мне, касаясь губами шеи, а я крепко держал ее, шепча: «А теперь не спеша, потихонечку, начинаем опускаться вниз», - по лестнице поднимался мужчина, черты которого меня встревожили, показавшись смутно знакомыми. Мими тоже поняла, что кто-то идет, и сделала несколько шагов. В результате мы оказались в полумраке, словно прячась от яркого света, что мужчина и увидел, поднявшись. Но, несмотря на слабое освещение, друг друга мы с ним узнали. Это был Келли Вайнтрауб, родственник Магнусов со стороны жены, тот самый, с которым мы поссорились из-за Джорджи. Постепенно ширившаяся его ухмылка, торжествующая складка мясистых губ, растянутых больше, чем это приличествует обычной улыбке, как и направление взгляда, сказали мне, что он меня поймал. Он видел.

– Вот так сюрприз, мистер Марч! Чертовская неожиданность! Вы пожаловали к моему родственнику?

– А кто ваш родственник?

– Доктор.

– Понятно.

– Что «понятно»?

– Что он ваш родственник.

У меня не хватило бы смелости и фантазии предположить в этом человеке, в этом Вайнтраубе, недостаток сладостного желания мне отомстить, и я не удивился, когда он, набычившись, обратив ко мне свое красивое мясистое лицо, в высшей степени самодовольно обронил:

– У меня еще и другие родственники имеются.

Мне очень хотелось ударить его - ведь после этих слов мне вряд ли бы представился случай, - но сделать этого я не мог, поскольку руки мои были заняты Мими.

Возможно, запах крови и вид разверстой раны, вдруг представшей передо мной, и были обманом чувств, вызванным нервным напряжением и яростью, но важно было не это, а результат, весь ужас которого я моментально ощутил.

– Посторонитесь-ка, - только и вымолвил я. Доставить Мими домой и уложить в постель - эта задача заслоняла сейчас все прочее.

– Он вовсе не мой любовник, - сказала Мими, повернувшись к Келли.
– Просто помогает выпутаться из беды.

– Понятно, - процедил Келли.

– Ах ты, скотина вонючая!
– Слабость не позволила Мими вложить в эти слова весь охвативший ее гнев.

Сотрясаемый не меньшей дрожью, я дотащил ее до машины и поспешно тронулся с места.

– Прости, голубчик, я, кажется, здорово тебя подвела. Кто это?

– Один парень… ничтожество, на него и внимания-то не обращают. Не волнуйся, Мими. Как ты? Все в порядке?

– Он был очень груб со мной, - сказала она.
– И первым делом взял деньги.

– Но теперь-то все кончено?

– Ребенка больше нет, если ты это имеешь в виду.

Дорога была очищена от снега, и я быстро одолевал бесконечные отрезки гладкой черноты, перемежаемые туннелями, освещаемыми огнями по сторонам, сливавшимися в сплошную полосу, словно в церкви, когда ворвавшийся ветер вдруг задувает свечи. Только здесь в роли ветра выступала скорость.

Добравшись до дома, я втащил ее наверх, одолев четыре лестничных пролета, уложил и, укрыв одеялом, кинулся обратно вниз - к мисс Оуэне за льдом, который она мне не дала.

– Что?
– рявкнул я.
– И это в середине зимы?

– Вот пойди на улицу и сам наколи, - отвечала она.
– А наш из холодильной камеры, и чтобы сделать его, знаешь, сколько электричества уходит!

Я не стал орать и ругаться, ведь у старой девы и своих забот хватало, а я ворвался к ней как бешеный, не думая, какое впечатление произвожу. Опомнившись, я стал ее уговаривать, призвав на помощь весь запас своего обаяния. В тот момент, правда, у меня его оставалось не много - так дрожало и трепетало все внутри.