Приключения в приличном обществе

Кстати упомяну, что город делится на три части: правую, многоэтажную; левую, тяготеющую к сельскому укладу и так называемую дачную зону, где селились внезапно разбогатевшие, куда, собственно, я и стремил свой путь.

Женщина спала, ухитрившись не свалиться на грязный коврик. Была молода - не более двадцати пяти. Лицо спящей имело до идиотизма детское выражение. Хотелось надеяться, что у бодрствующей оно будет более осмысленно.

Ну вот, осмотрелись. Тронулись далее.

Глава 2

Я пересек город кратчайшим путем, то есть по Мотыгинскому шоссе, несправедливо делившему его на две неравные части. Справа росли ларьки, далее - жилые дома, этажность которых по мере удаления от шоссе возрастала. Слева был ряд тополей, за ними - канава, веснами заполнявшаяся талой водой, а всесезонно - хламом и мусором, вывозимым из ближайших дворов. За канавой располагались усадьбы частных владельцев, пастух выстраивал коров в каре, деревянная церковь, пожарное депо, дом-музей мужика Матвея Мотыгина. Чем был знаменит Матвей, я не знал, но пообещал себе при случае выяснить. Мотыгинские, обитавшие по левую сторону, испытывали застарелую вражду к городским. Те же искренне старались подобного отношения не замечать. Не устаю рекламировать этот городок и настойчиво рекомендовать при всяком удобном случае.

Дачный поселок занимал значительную территорию. Хотя участков было пока немного, десятка три, но землицы каждому было отмерено щедро. Пространство активно захватывалось и западнее, до самой реки (Эхмы), и южнее, занимая сельхозугодья, чему противодействовали мотыгинские, затеяв тяжбу.

Всё цвело, благоухало, пенилось - я говорил? Но был, настойчиво повторяю, июль, что с цветением садов все же не вяжется, а скорее с началом фруктовоощной зрелости можно соотнести этот период лета, поэтому догадливый читатель предыдущую фразу вычеркнет, приняв во внимание привычку автора ставить ложные вехи и всячески заметать следы. Как говорил один опытный мой советчик: правила охоты диктует дичь. Действовать надо непредсказуемо и нелепо, и тогда, если и не удастся запутать следствие, то присяжных-то точно с толку собьем.

Мои пенаты (садовник, пёс) мне навстречу не выбежали. Собаки лаяли вразбрёх, но на принадлежащей мне территории, где в будке со спокойной совестью спал пес, никакого ажиотажа по поводу моего прибытия не было.

Соседний участок принадлежал некой вдове. Я ее еще не видел воочью. Садовник, помнится, показывая видовые открытки с этой вдовой, намекал на ее развеселый нрав. Разукрашенный передок ее хором тоже настраивал зрителя легкомысленно.

Я просигналил. Собаки еще пуще взвыли. Я вновь надавил клаксон назло враждебному окружению. Тогда из будки показалась флегматичная морда садовника... извините - пса, он вяло тявкнул два раза и отправился будить хозяина.

Садовник обитал за домом во флигеле, отвергая мои предложения поселиться в доме под лестницей. Под лестницей было не в пример просторнее, уютнее, чище, прилично меблировано, заодно бы и должность привратника исполнял. Да и присматривать за мной было бы проще, ведь в том, что эта креатура мэра предана ему всей душой и предаст меня, если потребуется, я был почти уверен. Но, несмотря на все преимущества, он предпочел эту деревянную развалюху, где было единственное окно, занавешенное женской юбкой, где свалены грудой стулья, столы, комоды, вышедшие из употребления, где то и дело трещит сверчок, скрипач запечный, да печь чадит.

Я бы отпер ворота своим ключом, да его у меня не было. Весь комплект, а ключей было две дюжины: от дверей, погребов, чуланов, ларцов, гаражей - я оставил садовнику. Он только что появился из-за угла с полной их связкой, издали пристально всматриваясь в мой автомобиль: черт принес или Бог послал? Мужского пола собака Шельма нехотя следовала за ним.

За то время, что мы с ним не виделись, он ни сапог не сменил (да и снимал ли вообще?), ни пиджака. Его небесного цвета френч был застегнут на все оставшиеся на нем пуговицы. Ничего в его облике не изменилось. Вот только румянец, пожалуй, стал гуще, меня этот румянец поначалу в изумленье вводил. Откуда, скажите на милость, у пожилого человека лет 65-и такое энергичное кровообращение? Подключается по ночам к чьим-то артериям? Красок его лица не могла скрыть даже борода - светлая с рыжеватым отливом борода Барбароссы. И еще я заметил, что глаза он, как правило, прячет. И источает запахи различного свойства и качества. Лицо, впрочем, честное. Не лицо, а икона в золотом окладе. На голове он имел фуражку с высоким околышем и кокардой какого-то рода войск. Прочие приметы, неотделимые от пола и возраста, пока опустим. На полпути к воротам он остановился и пристойно высморкался. Пес тявкнул, вызвав новый приступ приветствий у окрестных собак.

Садовник, подойдя ближе, стал пристально всматриваться сквозь прутья ограды в мой усталый нереспектабельный автомобиль. Непрезентабельный, почти непристойный. В его представлении моя машина должна была выглядеть иначе. Я опустил стекло и высунул голову, чтобы дать себя узнать. Он взмахнул ключами и проявил первую прыть, но тут же взял себя в руки и степенно, без суеты, распахнул створки ворот. Я подогнал машину к крыльцу.

Времени, пока запирал ворота, у него было достаточно, чтоб изготовить соответствующую случаю гримасу и сочинить пару приветных фраз, но я его опередил, поинтересовавшись здоровьем.

– Селезенка побаливает, - ответил он.
– А так - слава Богу.

– Так есть Бог?
– спросил я, помня, что о Боге он порассуждать любил, хотя его селезенка, как орган кроветворения, тоже меня интересовала.

– Бывает, - уклончиво сказал он и заглянул в салон, где очнувшаяся девица протирала глазки.
– А это, никак, хозяйку привез?

Это внезапное соображение насчет нашего с девицей родства почему-то смутило меня.

– Там видно будет, - в свою очередь уклончиво ответил я.

– Надо было телеграммой предупредить. Чемоданчик-то ваш где?

Я сказал, что с вещами управлюсь сам. Природный ум и определенные негодяйские наклонности этого человека мне были известны. Кем бы он стал, получив приличное образование? Некоторыми житейскими рассуждениями он меня и сейчас удивлял.

– Приготовил бы постель барыне, - сказал я. Он ушел, стуча сапожищами, а я открыл у машины заднюю дверь.

– Вылезай, приехали, - довольно любезно сказал я.

Она сидела на заднем сиденье, ссутулившись, зажав коленями кисти рук, и тихо, доверчиво глядела на меня снизу вверх. Молчала. Взгляд ее, лишенный лукавства, был чист. Чрезвычайно симпатичная. Лицо овальное, рот небольшой, упрямый. Нежная кожа губ. Волосы темные, не достигают плеч. Джинсы, кофточка из какой-то синтетики. Ежится: холодно.

Я повторил предложение. Она улыбнулась и показала язык. Нет, с возрастом я, похоже, ошибся. Ее манера общаться меня озадачила. Язык, однако, был бледен и сух, губы ее запеклись, и хотя просьб с ее стороны не поступало, я взял с переднего сиденья полуторалитровый баллон с какой-то колой и подал ей. Она проявила интерес. Взяла бутылку в руки, повертела так, сяк, но впечатление было такое, что видит она подобный предмет впервые. Ломается? Или ломка у них выглядит именно так? Или там, откуда она явилась, напитки подают в ночных горшках?

Она протянула мне бутылку обратно. Не хочешь не надо. Я хочу. Я отвинтил колпачок и сделал глоток. Кола была теплая. Но в утреннюю прохладу в самый раз. Она смотрела завороженно, как дергается мой кадык. Жадно протянула руку: дай. Я дал.

Она попробовала отхлебнуть из горлышка - не получилось. Темная струйка влаги потекла по ее подбородку. Сделала еще попытку - поперхнулась. Откашлявшись, приступила к третьей, медленно-медленно поднимая бутылку над запрокинутым лицом. Она выпила около литра, наверное, остатки протянула мне. Взглянула на меня еще раз, как показалось мне, с благодарностью. Глаза, кстати, были большие, черные - трудно читать в черных глазах.