Приключения в приличном обществе

– А сейчас, дорогая, выйдем из машины, примем душ, отдохнем с дороги. Я видел, как ты машину вела. Нелегко тебе было.

– Бл-бл-бл-бл, - сказала она, явно меня передразнивая. Ее настроение несколько поднялось. В глазах появился блеск и немного лукавства.

– Давай, вылезай. Хочешь кушать?

– Кушать, - уверенно повторила за мной эта взрослая девица лет двадцати пяти.
– Кушать, - еще раз повторила она и захихикала. Что-то в звуках этого слова ей показалось забавным.

– Не придуривайся, вылезай, - строго сказал я.

– Вылезай!
– Слова давались ей без труда и акцента.

Однако не вылезла. Я взял ее за руку, она скользнула по сиденью навстречу мне, свесила ноги. Обута в кроссовки. Штанина задралась, открыв белый носок. От волос ее пахло шампунем. Сколько времени она в дороге? Запах еще свеж. Кто ж ты, красавица? Расскажи мне о себе, или будешь, хихикая, дуру валять?

Я помог ей ступить на землю и захлопнул дверь. Она крепко ухватилась за мою одежду, озабочено глядя себе под ноги. Я развернул ее лицом к крыльцу, мы сделали первый шаг. Странные, однако, бывают, синдромы. Как, черт возьми, она машину вела? Впрочем, вела она ее неважно. Не умеет связно говорить или не хочет - ладно. Но ходить? Основательно растрясло ей мозги по нашим дорогам. Всякому притворству положен предел. Знакомые варианты: больница, милиция, сквер пронеслись в моей голове. Но вместо того, чтобы воспользоваться ими, я хлопнул ее по заднице, и она пошла. Хватка ее не ослабла. У крыльца мы остановились, она вопросительно взглянула на меня. Я поднялся на пару ступенек. Цепляясь одной рукой за меня, другой за перильца, она проделала тот же путь. Мы поднялись на крыльцо, вошли. Пересекли зал - мимо какой-то мебели, томящейся под слоем пыли, мимо изумленного садовника, сделавшего обеими руками некий жест - милости просим - направленный в сторону лестницы, ведущей наверх. Так. Знать бы, сколь труден будет для нее путь, велел бы постелить ей на первом. Однако мы поднялись. Прямохождение она легко освоила, а поднявшись на площадку второго этажа, уже весело скакала на одной ноге. Ведет себя, как дитя. Жаль, если искренне. Садовник снизу неодобрительно наблюдал за веселой 'хозяйкой', пьяной, по-видимому. Разве эта женщина - для житейских нужд? Да и для нужд телесных довольно худа. Эстетические стандарты не те.

Вопросы гигиены я решил пока отложить. Пусть спит так. Или не спит. Я был близок к полной отключке, однако уложил ее, в чем была, на кровать, спустился к машине и перенес наверх собственный рюкзачок и ее вещи. Сумка, та, что побольше, показалась мне довольно тяжелой для ее тряпья.

Она не спала, но, лежа на спине, вертела головой, осматривая апартамент. Скоро ей это наскучило, и она принялась рассматривать свои пальцы, шевеля ими, сцепляя и расцепляя их. Особенно ее интересовало на пальце кольцо и браслет часов желтого металла.

– Есть хочешь?
– спросил я и перевел на знакомый ей язык.
– Кушать?

– Кушать?
– переспросила она с той же интонацией, что и я.
– Вылезай.
– Память у нее оказалась отменная.

Я пошел искать холодильник, а когда нашел, оказалось, что он пуст. Из застекленной веранды, дававшей приличный обзор, высмотрел садовника. В желтых перчатках, с инструментом в руках, он обхаживал куст роз, соперничая с ними цветом ланит. Я вспомнил, кстати, что, рекомендуя его мне, мэр упоминал об этом его увлечении и даже уверил меня, что никто лучше него в округе роз не выращивает. Я не мог судить о качестве этих бутонов, потому что был равнодушен к цветам.

Я подошел, спросил еды.

– Убраться надо у вас, - вместо затребованного ответа сказал садовник.
– Не мыто давно, не метено.

Я повторил свой вопрос.

– Так я ж и говорю. Есть тут женщина одна, Полина. Ничего, опрятная. Можно ее нанять, уберет. А то хозяйке твоей не управиться. Больная, видать?

Я в третий раз задал свой вопрос.

– Конечно, сердцу не прикажешь, - продолжал рассуждать он, прищуриваясь и оценивая взглядом недостриженый куст.
– И желудку не прикажешь, и печени. Однако, за неимением кухарки, кушать нечего. Оно конечно, схожу.

– Сделай милость.

– Прогуляюсь заодно. За Полиной зайду. У нас лучше всего гулять по утрам, пока молодежь еще трезвая.

Я дал ему русских денег, и он, наконец, отправился, сложив садовый инструмент тут же под кустиком. Поднявшись наверх, я обнаружил, что девушка спит.

Рюкзачок я пока засунул в шкаф и завесил тряпьем, оставшимся от прежних хозяев. Борясь с собственным сном, решил заняться ее вещами. Пора раскрывать инкогнито. Ну-ка, кто ты?

Содержимое малой сумочки я вывалил на стол. Косметика, зеркальца, пилочки, всяческая дамская дребедень. Никаких документов и следа не было. Ни намека на имя и местожительство. Кармашки на молниях оказались пусты, в одном только - чек какого-то магазина с датой недельной давности и проставленной стоимостью этой самой сумочки, видимо. Хоть какая-то зацепка, решил я, перекладывая чек в свой карман.

Сумка в спортивном стиле, та, что побольше, стала еще тяжелей, с тех пор, как я ее внес. Я расстегнул замок: сверху лежали тряпки, преимущественно белье. Я копнул ниже и замер в недобром предчувствии. Сюр-приз. То, что было внутри, очень напоминало тугие пачки дензнаков. Состоятельная девица. Я торопливо освободил сумку от ее нижних одежд: так и есть, деньги. Сумка была ими набита едва ли не доверху. Пуд долларов в различных купюрах. Сумма, судя по объему и весу, не меньше моей.

Думаете, это я для затравки читателя? Если так, то напрасно. Хотя, как мне может поверить читатель, если я и сам не верил своим глазам.

Я вывалил деньги на пол - на столе бы они не поместились, - пересчитал. Шестьсот двадцать тысяч. Приблизительно, я не очень усердно считал. Меня почему-то обрадовало, что у меня шестьсот восемьдесят восемь, то есть несколько больше. Но с другой стороны, добра от шальных денег не жди.

Я поспешно уложил их обратно и задумался. Задумчиво задвинул их под кровать. Кто же ты есть, милая? Что с тобой? Впору от этакой суммы с ума сойти. Или актерствуешь? Разыгрываешь передо мной тихое и милое помешательство? Я жалел, что так поспешно убрался с места происшествия. Уж очень поверхностно я осмотрел салон. Надо было хотя бы на номер машины взглянуть, выяснить регион регистрации. Но кто же знал, что дело так обернется? Я подошел к спящей, обшарил ее карманы. Пачка жевательной резинки, платочек, немного рублей. Часики пульсируют на левой руке. Я взглянул на свои: наши часы тикали параллельно друг другу, но параллельное время на ее часах запаздывало и было московское. Но это ничего не проясняло, уж слишком этот часовой пояс широк.

Я сел в кресло, глядя на спящую. Дело гнилое, гиблое. Сдавать ее в милицию и отвозить в сквер я тут же раздумал. Очень мучил вопрос: есть у нее соучастники? Или преследователи? Судя по сумме, деньги станут искать. И как скоро найдут? Со мной ее видел только садовник. Вариант с убийством свидетеля отпадал. Тем более, что он уже мог проболтаться Полине или любому встречному по пути в магазин. Дурак страшнее пистолета.

Спи, милая. Высыпайся, как следует. Набирайся сил. Мы тебя непременно раскусим. Расспросим. Расколем. Распотрошим. Мысли шевелились неповоротливей, неторопливей, словно клубок змей. Несмотря на все треволненья, усталость брала свое. Сидя в кресле, я незаметно и крепко уснул.

Показалось, что сквозняком повеяло. Холодком потянуло понизу, по ногам. Я открыл глаза: в окна бил свет. Южная, солнечная сторона. Сколько времени? До или после полудня? Скорее - до. Дверь полуоткрыта. Сам я ее забыл запереть, или кто-то сюда, пока я спал, заглядывал?

Девушка спала, ресницы вздрагивали. Я предположил, что сны ей все-таки снятся. Пучок лучей, приникавший в одно из окон, скоро достигнет кровати. Коснется ее лица. Граница света пересечет границу сна. Нет, лицо миловидное. Весьма.

Кто-то напевал внизу фальшивым фальцетом - садовник, наверное, кто же еще. Он закашлялся, поперхнувшись пеньем, после чего перешел на более свойственный ему баритон. Слов не разобрать, да слов, возможно, и не было. Мотивчик тоже весьма приблизительный. Звякнуло ведро. Наверное, Полина, жемчужина предместья, пришла, чтобы убрать внизу. Видимо, она спросила о чем-то садовника, потому что он сказал:

– Не знаю. На эту тему не размышлял.
– Он выдержал паузу, я думал, вновь запоет, но он сказал.
– Вот ты - женщина, ты ответь. Почему природа двупола? В чем целесообразность, скажите на милость?