Приключения в приличном обществе

Мы миновали фонтан, мэрию, автоцентр. Аллею тополей, совершенно осыпавшуюся. Набережная. Озеро. Темная вода. Берег пруда, где - каждая в своем одиночестве - бродили несколько поэтических натур. Я заметил, что голая баба и зазывная надпись над заведением проявилась сегодня особенно отчетливо, как почти всегда бывало во время выборов или смут.

Шевалье высадил нас у подъезда, машину поставил на набережной, где их уже стояло десятка три.

– Бюллетени, списки, - сказала графиня.
– Очень много работы мне предстоит. Хотите, я вас этим людям представлю? Что вы, в самом деле, будете таскаться за мной?

У подъезда стояло пять или шесть дворян.

Мне было любопытно, как она представит меня своим друзьям, тому же графу Утятину, который, брызжа слюной, яростно защищал какое-то свое мнение перед группой товарищей. Или виконту, тому крепышу, которому мы машину яйцом испачкали. Ибо у меня не было до сих пор случая выяснить, маркиза какого рода, звания, двора и даже имени она во мне нашла. Помнится, обмолвилась за ужином давеча: Алик? Адик? Алик могло быть: Альфонс, Адик - Адольф.

– Ах, Иван Павлович!
– вскричала графиня.
– Вы опять всё своё раскачиваете! Всё революциями нас попугиваете. У неимущих свои преимущества. Им нечего терять, кроме своих дворян.

– Народ хочет знать...
– доказывал свое Утятин князю Серебряному, а может, Стальному. Буду его пока князем С. называть до выяснения его подлинности.

– Это несносное сословье в стойло ставить пора, - сказал С.

– .... А знать хочет народ, - закончил за Утятина другой граф, фамилию которого я подзабыл.
– Они хочут друг друга.

– Хотят, - поправил виконт.

– Пролетим мы на этих выборах. Как декабристы, - продолжал Утятин.
– Страшно далеки были они от народа, - процитировал он.

– Надо рассчитывать на группу товарищей, а не на поддержку толпы, - сказал С.
– А то, в натуре, народ. Народ, как прикажут, так и будет жить.

– Но вы-то согласны со мной, графиня?
– обратился Утятин к моей спутнице.

– Ах, я с вами во всем. Это граф Иван Павлович, Князь Просвещения в будущем новом правительстве. Это ему князь Александр оппонирует, Князь Спокойствия и Тишины. А где же Строганов, господа?

– Граф или беф?
– пошутил Иван Павлович.

– Кухарку облагораживает, - сказал князь Александр.

– Это Гагарин, - представила мне графиня очередного, - только граф, а не князь. Виконт де Лилль - с Леконтом не путать. А это тот самый маркиз, господа, о котором я вам столько всего рассказывала.

Один князь - с каким-то блестящим орденом на лацкане драпового пальто - переминался несколько поодаль и все время молчал. И поскольку графиня стояла к нему спиной, то ни замечен, ни представлен мне ею не был.

– Очень приятно, - сдержанно сказал виконт, стоявший ближе. Прочие тоже улыбнулись приветливо.

Я отделался подобной же формулой.

Видно было, что меня в новом качестве они не узнали. Кое с кем мы познакомились еще на балу, но тогда я им как Мамонов представлен был. Утятин с виконтом могли меня видеть у больничных врат.

– А вы как думаете, маркиз?
– обратился Утятин ко мне.

– Даром плодится - раз, - сказал я.
– Ухода не требует - два. А уж по части доходов народ даже выгоднее разводить, чем скаковых лошадей, не говоря уже о кроликах или другой живности.

Сказано было, разумеется, в шутку. Но оппоненты Утятина приняли мои слова всерьез, и даже поаплодировали: браво, маркиз.

– Вот!
– оценил мое мнение граф и повернулся к одинокому орденоносцу.
– Что скажешь, княже?

– Да ни хуя, - мрачно ответил тот.

– А мне даже слышится в слове народ нечто этакое, урожайное. Каков нынче народ овса на одну га?
– ссказал князь С.

– А у меня скорее с поголовьем ассоциируется, чем с овсом, - сказал Гагарин. Я заметил, что это граф немного картавил, а иногда и вовсе игнорировал букву эр.
– Наплод, приплод. А то и навоз.

– Да мы все шутим, граф, - успокоил виконт Утятина, готового брызнуть слюной.
– С народом надо дружить. Это ж всем понятно. От первого идеолога до последнего идиота.

– Тише, господа, князь Мышкин идет.

Мышкин, невысокого роста, но плотный и чрезвычайно подвижный субъект, действительно напоминал идиота, особенно правой, остановившейся частью лица - вероятно, вследствие болезни или контузии. Вернее, она была не вполне остановившаяся, а несколько запаздывала за левой, так что если он улыбался, например, то первой улыбалась левая часть рта, а потом он уж и правую подтягивал. Глаз, правый, был беспросветно пуст, не в смысле отсутствия в нем зрения, а в смысле, простите, осмысленности.

При всем том князя отличала решительность.

– Старухин, слышали, господа? Окончательно вознезависел от нас. Из дворян выписался, ведет свое происхождение от денщика. Я б его решительно ликвидировал, - сказал князь.

– Да оно так на самом деле и есть, - сказал Гагарин.
– Это уж он позднее, попав в князья, принял благородную родословную.

– А я что говорю, - сказал Утятин.
– Старухин держит нос по ветру. Чует народные чаянья.

– Сколько денег в него вбухали. Это ж не счесть, - сказал Утятин.

– Это вы кому объясняете?
– спросил князь С., лично вбухавший полтора миллиона.

– Маркизу. Он человек новый, не в курсе еще. Но, несмотря на денежные вливания, способные оплодотворить чрево пустой горы, он для нас так ничего и не сделал. Даже деньги на ремонт Клуба не выделил, ссылаясь на лобби. Хотя мы специально внесли этот пункт в мероприятия по борьбе с проституцией. Пора снимать с него обязанности вместе с полномочиями.

Князь в драповом пальто и с орденом что-то невнятно пробурчал и сплюнул.

– Что ты, княже?
– обеспокоился Утятин.

– Да ни хуя, - привычной формулой отозвался князь.

– Князь Молодцов, - шепнул мне на ухо граф.
– Тот самый, что нагадил в шляпку графини.

Ах, вот оно что. Вот почему она его игнорирует.

Машины между тем прибывали одна за другой, увеличиваясь в количестве. То и дело подъезжали 'Пежо', паркуясь впритирку. Автобусы несколько поодаль выстраивались в одну линию. Из них выходили, прогуливались, разминали ноги группы молодых людей. Команда боксеров, вооруженных перчатками, втиснулась в один из них.